Рядом с машиной стоял Анарх в балахоне из легкой белой ткани. Стоял и ждал, пока он выйдет.
— Господи, — выдохнул Себастьян.
— Я крайне сожалею, — улыбнулся Анарх, — что наша предыдущая беседа была неожиданно прервана. Теперь мы можем ее продолжить.
— Вы… вы смогли от них выбраться?
— Они все еще держат меня в плену, — объяснил Анарх. — То, что вы здесь видите, не более чем галлюцинация. Капсула антидота против ЛСД, которую вы тогда прикусили, не до конца выполнила свою задачу; вот я и есть это самое «не до конца». — Его улыбка стала еще шире. — Вы мне не верите?
— Конечно, этот газ мог на меня подействовать, — сказал Себастьян. — Немножко.
Анарх же выглядел вполне материальным. Себастьян поднял руку и осторожно его потрогал…
Его рука прошла сквозь тело Анарха, не встретив никакого сопротивления.
— Вот видите? — сказал Анарх. — Я могу уходить оттуда духовно; могу являться людям в их снах и в наркотических видениях. Но физически я все еще там, и они могут убить меня в любой момент.
— Они что, хотят это сделать? — хрипло спросил Себастьян.
— Да, — кивнул Анарх. — Потому что я не хочу отбросить свои взгляды, свое знание, свою уверенность; я не могу забыть то, что узнал за время смерти. Не могу забыть точно так же, как вы не можете забыть ужас пробуждения в гробу. Есть вещи, которые не забываются.
— А что могу сделать я? — спросил Себастьян.
— Очень мало, — улыбнулся Анарх. — Сыны Могущества верно говорили, что у вас не было ни малейших шансов вывести меня из Библиотеки; на мне закрепили взрывное устройство, и я превратился в ловушку. Попробуй вы хотя бы поставить меня на ноги, мина взорвалась бы и убила нас обоих.
— А не говорите ли вы так, — усомнился Себастьян, — только чтобы мне было легче?
— Я говорю вам правду, — серьезно сказал Анарх.
— Ну и что же теперь? — спросил Себастьян. — Я сделаю все, что вы ни пожелаете. Все, что только смогу.
— Вы встречаетесь с мисс Фишер?
— Да, — кивнул Себастьян. — Сыны ждут этой встречи. Я вроде вас, я превратился в ловушку. Для нее.
— Оставьте ее в покое, — сказал Анарх.
— Почему?
— Она имеет право жить. — Анарх был совершенно спокоен, он даже снова улыбнулся. — Меня все равно не спасти. Сыны могут взорвать Библиотеку, но все, чего они этим добьются…
— Но, — возразил Себастьян, — зато мы убьем и ее.
— Возможно, они ее и убьют, взрывая Библиотеку, — сказал Анарх, — но это ничего не меняет.
— Возможно, они ее и убьют, — сказал Себастьян. — Но так в каком-то смысле ее убью и я.
— Ведь в вас же нет ненависти к Энн Фишер, — сказал Анарх. — В действительности все как раз наоборот: вы страстно ее любите. Потому-то вам так и хочется, чтобы ее уничтожили: Энн Фишер отвлекает на себя огромную долю ваших эмоций, их большую часть. Ее уничтожение ничуть не приблизит вас к Лотте. Вам следует встретить Энн Фишер, когда она здесь приземлится, и предупредить, чтобы она не шла в квартиру. Вы меня поняли?
— Нет, — сказал Себастьян.
— Более того, вы должны предупредить ее не возвращаться в Библиотеку; расскажите ей о намеченной атаке. Пусть она организует эвакуацию из Библиотеки всего персонала. Атака начнется сегодня в шесть вечера; во всяком случае, Сыны назначили ее на это время. И можно почти ручаться, что планы свои они выполнят; как вы тут успели подумать, убивать — это их призвание.
Себастьяна неприятно поразило, что мысли его читаются, он почувствовал себя словно голым, открытым со всех сторон.
— Я не думаю, — сказал он, запинаясь, — что судьба Энн Фишер имеет тут серьезное значение, гораздо важнее вы, вы и ваша безопасность. Юдиты абсолютно правы: есть смысл раскатать Библиотеку по камешку, если это даст хоть малейший шанс…
— Но шансов-то нет, ровно никаких шансов.
— И значит, все ваше учение, все ваше знание высшей реальности, ожидающей нас за гробом, все это бесследно исчезнет. Искорененное искорами.
Он снова остро ощутил усталость и бессилие.
— Я же являюсь в видениях мистеру Робертсу, — мирно сказал Анарх. — Я с ним активно общаюсь. До какой-то степени я его вдохновляю, а потому значительная часть моего нового понимания достигнет мира при его посредстве. А в распоряжении вашей секретарши мисс Вейл — масса материала, который я успел надиктовать.
Анарх ничуть не выглядел взволнованным; он был похож на святого, радостно принимающего любую судьбу.
— Я действительно люблю Энн Фишер? — спросил Себастьян.
Анарх не ответил.
— Ваше Могущество, — начал Себастьян уже более настойчиво.
Анарх вскинул руку к небу, и в тот же самый момент сквозь него стали видны пролетающие мимо машины; он задрожал, начал быстро бледнеть и вскоре совсем исчез.
А над крышей уже скользила машина, отыскивая место для посадки.
«А вот и она, — подумал Себастьян. — Кто же еще?»
Ничуть не сомневаясь в своей догадке, Себастьян направился к севшей на крышу машине. Подойдя, он увидел Энн Фишер, ожесточенно старавшуюся освободиться от ремня безопасности.
— Пока, — сказал Себастьян.
— Пока, — раздраженно сказала Энн. — Черт бы побрал эту пряжку, вечно она клинит. — Освободившись наконец от ремня, она вскинула на Себастьяна пристальный взгляд синих, словно небо, глаз. — У тебя какой-то странный вид. Словно ты хочешь что-то сказать, но только не можешь.
— Давай поговорим прямо здесь, — предложил Себастьян.
— Здесь? — нахмурилась Энн. — Почему? Объясни мне, пожалуйста.
— Мне было видение, — сказал Себастьян. — Я видел Анарха.
— Да уж, конечно. Ты обещал рассказать мне, что там задумали Сыны, так что перестань увиливать! — Ее глаза нетерпеливо блеснули. — Нет, с тобой что-то явно не так. Он что, действительно тебе являлся? Это дикое суеверие. Анарх сидит в Библиотеке, окруженный полудюжиной искоров. Это что же с тобой сделали юдиты? Это же они считают, что он может им являться по первому своему желанию.
— Отпустите его, — сказал Себастьян.
— Чтобы этот псих и дальше подрывал устои? Бабуин восстал из мертвых и пошел изрыгать Священное Писание. Ты бы только послушал, что он там несет.
— И что же он говорит?
— Я пришла не для того, чтобы обсуждать с тобой всю эту дичь; ты говорил мне, что знаешь, что там делают эти юдистские фанатики.
Садясь в машину рядом с Энн, Себастьян сказал:
— Мне кажется, что Анарх — мыслитель уровня Ганди.
— Ну хорошо, — вздохнула Энн. — Он говорит, что смерти нет, что это всего лишь иллюзия. И время тоже иллюзия. Каждое возникающее мгновение никогда никуда не уходит. Более того, по его словам, оно даже не возникает, оно всегда присутствует. Вселенная состоит из концентрических колец реальности; чем больше кольцо, тем больше в ней от абсолютной реальности. В конце концов эти кольца приводят к Богу; Он — источник всех сущих вещей, и они тем реальнее, чем ближе к нему. Сколько я понимаю, это называется принцип эманации. Зло — это просто меньшая реальность, кольцо от Него удаленное. Это нехватка абсолютной реальности, а отнюдь не присутствие злого божества. А потому нет никакого дуализма, никакого зла, никакого дьявола. Зло — это иллюзия, подобно распаду. И он все время сыпал фразами из этих средневековых философов вроде блаженного Августина, Эуригены, Боэция и святого Фомы Аквинского — говорит, что впервые начал их понимать. Ну как, достаточно?
— Я с интересом послушаю все, что ты вспомнишь.
— С какой такой радости я стану излагать тебе его учение? Наша задача искоренить его, а никак не пропагандировать. — Энн подобрала в пепельнице окурок, закурила и стала быстро вдувать в него дым. — Попробую вспомнить. — Она прикрыла глаза. — Эйдос — это форма. Подобно платоновским категориям — абсолютная реальность. Он существует, Платон был прав. Эйдос оттиснут на пассивной материи. Материя не греховна, а просто инертна, подобно глине. Есть еще антиэйдос, форморазрушающий фактор. Это то, что люди воспринимают как зло, распад формы. Но антиэйдос — это эйдолон, заблуждение; единожды оттиснутая форма становится вечной, она просто претерпевает постоянные изменения, и потому мы ее больше не видим. Вот как ребенок исчезает в мужчине, или, как у нас теперь, мужчина съеживается в ребенка. Выглядит так, словно мужчина исчезает, но в действительности универсалия, категория, форма — это все остается. Проблема лишь в восприятии; наше восприятие ограничено, потому что мы всё и всегда видим лишь отчасти. Вроде лейбницевской монадологии. Примерно ясно?
