— Пусть бы тебе повезло, — печально сказала Лотта.

Рэй Робертс позвонил менее чем через час.

— Вижу, вы вернулись. — Он смотрел на Себастьяна с ожиданием, пристально и довольно критически. — Ну и как дела?

— Да не слишком, — осторожно сказал Себастьян; в этой беседе нельзя было сделать ни единой ошибки.

— Так, значит, Анарх, — продолжил Роберте, — так и остался в Библиотеке?

— Я до него добрался, — сказал Себастьян, — но только не смог…

— А как там ваша жена?

От этого голоса на Себастьяна дохнуло могильным холодом.

— Мне удалось ее получить, — сказал он, едва ли не извиняясь. — Они — начальство Библиотеки — решили ее освободить. Я не просил их об этом, идея была полностью их.

— Детант[36], — сказал Рэй Роберте. — Вы получили Лотту в обмен на то, что покинули Библиотеку, все произошло в довольно дружеской манере.

— Нет.

— А ведь весьма на то похоже. — Роберте продолжал разглядывать Себастьяна; его темное худое лицо ровно ничего не выражало. — Они вас купили. Более того… — Его голос зазвучал резко и агрессивно. — Они бы не стали этого делать, не будь у вас реального шанса вывести оттуда Анарха.

— Это решала Энн Фишер, — возразил Себастьян. — Я хотел ее убить, даже прицелился, и она вот так откупилась. Я взял ее для страховки с собой, я даже…

— А вам не приходило в голову, — спросил Рэй Роберте, — что это и есть единственная причина, почему они забрали вашу жену в Библиотеку? Чтобы она была заложницей. Чтобы обезвредить вас.

— У меня был выбор, — неуверенно сказал Себастьян, — между…

— Они видели вас насквозь, — сказал Рэй Роберте испепеляющим голосом. — У них есть там психологи, и они заранее знали, на какую сделку вы пойдете. Энн Фишер не боится смерти. Все это было чистым притворством, она не покупала себе свободу, а уводила вас от Анарха. Если бы Энн Фишер действительно вас боялась, ее бы там и в помине не было.

— Возможно, вы и правы, — неохотно сказал Себастьян.

— Вам удалось увидеть Анарха? Он точно жив?

— Да, — кивнул Себастьян.

На нем словно собиралась вся влага из атмосферы; она катилась по его спине, подмышки взмокли. Он буквально чувствовал, как поры его кожи пытаются — и никак не могут — вобрать ее в себя. Слишком уж ее было много.

— И над ним работали искоры?

— Рядом с ним… рядом с ним действительно были искоры. Да.

— Понимаете, — сказал Рэй Робертс, — вы же изменили историю человечества. Или, точнее говоря, вы ее не изменили. У вас был прекрасный шанс, но вы им не воспользовались. Вас могли бы навсегда запомнить как владельца витария, который оживил, а затем и спас Анарха; вас никогда бы не забыли ни юдиты, ни вся страна и планета. Под религиозные верования была бы подведена принципиально новая основа. Веру сменила бы полная уверенность, появилось бы новое Писание.

В голосе Рэя Робертса не было ни малейших признаков гнева; он говорил совершенно спокойно, просто излагал очевидные факты. Факты, которые Себастьян никак не мог оспорить.

— Скажи ему, — сказала Себастьяну стоявшая сзади Лотта, дергая его за рукав, — что ты попробуешь еще раз.

Ее рука ободряюще погладила его по плечу.

— Я могу сходить туда еще раз, — предложил Себастьян.

— Мы послали вас, — сказал Робертс, — в порядке компромисса с Джакометти; он хотел избежать насилия. Теперь, когда это соглашение не дало результатов, мы вправе послать туда наших зилотов. Но только… — Он на секунду смолк. — Скорее всего, им достанется труп. Библиотека тут же заметит, что в дело вступили Сыны, стоит им войти в здание. На это указал мне прошлой ночью Джакометти. Но у нас просто нет иного выхода. Вести с Библиотекой переговоры попросту невозможно; мы не сможем ни дать, ни обещать ничего такого, что подвигнет их освободить Анарха. Здесь ситуация совсем не та, как с миссис Гермес.

— Ну что ж, — вздохнул Себастьян, — было очень приятно с вами побеседовать. Я рад, что вы описали мне, как выглядит ситуация. Спасибо за…

Экран померк. Рэй Робертс положил трубку. Даже не поздоровавшись.

Какое-то время Себастьян сидел с трубкой в руке, а потом аккуратно, осторожно положил ее на рычаг. За время беседы он словно постарел на пятьдесят лет — и устал не меньше, чем за сто лет непрерывной работы.

Так прошло несколько минут.

— Знаешь, — повернулся он к Лотте, — первое, что чувствуешь, очнувшись в гробу, это странную усталость. Голова у тебя пустая, тело ничего не делает. Затем появляется мысль, желание; что-то хочется сказать, что-то хочется сделать. Ты хочешь бороться, выбраться наружу. Но твое тело все еще тебе не подчиняется; ты не можешь говорить, не можешь двигаться. И так продолжается… — он секунду подумал, — примерно двое суток.

— Это было очень страшно?

— Это худшее, что я когда-либо пережил. Много хуже, чем умирание.

«И примерно то же самое, — подумал он, — чувствую я и сейчас».

— Может, принести тебе что-нибудь? — спросила Лотта. — Подогреть согума?

— Нет, — покачал головой Себастьян. — Спасибо.

Он встал и подошел к окну, выходившему на улицу. «Робертс прав, — говорил он себе. — Я мог изменить историю человечества. Но я поставил выше свою личную жизнь — в непоправимый ущерб всем остальным и особенно юдитам. Я не дал образоваться новому базису мировой теологии. Рэй Робертс абсолютно прав!»

— Могу я чем-нибудь тебе помочь? — тихо спросила Лотта.

— Со мною все будет нормально, — сказал Себастьян, глядя в окно на улицу, на людей и на рыбоподобные наземные машины. — Когда лежишь вот так в гробу, самое плохое, что мозг уже ожил, а тело — нет. Ты ощущаешь эту двойственность. Мертвым ты ничего подобного не чувствуешь; у тебя все равно что нет тела. Но вот это… — Он вспомнил, как тогда было, и весь содрогнулся. — Живой, активный мозг, привязанный к трупу. Помещенный в труп. И нет никакой надежды, что тело когда-нибудь оживет. Ожидание кажется вечным.

— Ты же знаешь, — сказала Лотта, — что этого больше с тобой не случится. С этим навсегда покончено.

— Но я это помню, — возразил Себастьян. — Этот опыт так и остался частью меня. Он всегда у меня здесь. — И безжалостно стукнул себя по лбу.

«И это то, о чем я думаю, — сказал он себе, — когда мне действительно очень страшно; оно сразу же выплывает и встает перед глазами. Мой личный симптом ужаса».

— Я пойду и все устрою, — сказала Лотта, прочитав, очевидно, его мысли. — Насчет нашей иммиграции на Марс. Ты иди в спальню, ложись и отдохни, а я буду названивать.

— Ты же всегда ненавидела звонить по видеофону, — сказал Себастьян. — Ты его прямо боишься.

— Для такого случая как-нибудь позвоню.

Положив Себастьяну руки на плечи, она подтолкнула его в спальню.

Себастьяну Гермесу снилась могила; он снова лежал в гробу из пластмассы, в Тесном Месте в кромешном мраке. Он снова и снова кричал: «Меня звать Себастьян Гермес, и я хочу отсюда выйти! Есть тут кто-нибудь, кто меня слышит?» И, во сне, прислушался. И откуда-то очень издалека второй раз в жизни услышал тяжелые шаги. «Выпустите меня наружу!» — кричал он срывающимся голосом, кричал снова и снова, и все звуки уходили в тот же самый пластик. Он бился, как попавшее в ловушку насекомое. Безнадежно. Теперь кто-то начал копать, он слышал скрежет лопаты. «Дайте мне воздуха!» — попытался он крикнуть, но воздуха не было, и он задыхался. «Поспешите!» — крикнул он, но воздуха не было, и крик получился беззвучный. Он лежал, придавленный сокрушительным вакуумом, давление нарастало, пока его ребра не стали беззвучно лопаться. Он чувствовал и это тоже, как его ребра ломаются, одно за другим.