— Да, — кивнул он в конце концов.
И это было правдой, он ее любил. Он никогда еще не думал об этом, но дело обстояло именно так. Так, значит, вот какая муха его грызла, вот откуда все эти мысли.
— Она замужем?
— Нет, — соврал Тинбейн. Для пущей безопасности.
— И она вас не любит, — сказал отец Файн по некотором раздумии.
— Кой черт, да конечно же нет. Она любит своего мужа и… — Он мгновенно прикусил язык; теперь отец Файн легко догадается, почему он говорил, что она не замужем, и ему будет ясно, что это Лотта. — Он мой друг, и я не хотел бы причинять ему боль.
«Но я же действительно ее люблю, — думал он. — Потому мне и больно, оттого и все эти терзания. Если ты любишь девушку, тебе хочется быть с ней, это естественно, это биология».
— Только имен не называйте, — предупредил отец Файн. — Не знаю, много ли вы знаете об исповеди, но имен тут никогда не называют.
— Я перед вами совсем не исповедуюсь, — возмутился Тинбейн. — Я просто хочу узнать ваше профессиональное мнение.
А может, он и правда исповедовался — в грехе? В некотором смысле, да; он просил о помощи, но в то же самое время хотел получить прощение. Прощение за мысли, прощение за возможные действия, прощение за свою внутреннюю сущность, ведь это она стремилась к Лотте Гермес и была готова ради достижения цели одолеть любые преграды, как лосось, самозабвенно рвущийся против течения.
— Человек, — сказал отец Файн, — это тоже в чем-то животное, со всеми животными страстями. Мы в этом не виноваты, и вы тоже не виноваты в своих тайных позывах, преступающих Божий моральный закон.
— Это да, — горько сказал Тинбейн, — но есть же у меня и высшая сущность.
«Только она, — подумал он, — ведет себя крайне вяло, ни в какие дела не лезет. Правду говоря, ничто во мне особо не противится… Я нуждаюсь, — осознал он вдруг, — не в совете, что правильно и что неправильно, и даже не в отпущении грехов. Я нуждаюсь в четком плане, как мне все это провернуть!»
— Тут уж я ничем не могу вам помочь, — печально сказал отец Файн.
— Что? — вздрогнул Тинбейн. Теперь он почти не сомневался в телепатических способностях священника. — Ну точно, вы умеете понять, о чем человек думает.
Ему уже очень хотелось закончить эту беседу, но делать это самому было как-то неудобно, а пастор совсем не спешил его отпускать. За обращение за помощью приходилось расплачиваться.
— Вы не боитесь поступить плохо, — сказал отец Файн. — Вы боитесь, что ничего не получится и все об этом узнают. Вот эта девушка, про которую вы говорили, и ее муж — вы боитесь, что потерпите неудачу и они объединятся против вас, а вас самого оставят ни с чем. — Его голос звучал горько и укоризненно. — Ну, скажем, вы попытаетесь к чему-то там принудить эту девушку, а она испугается и бросится к мужу, что совершенно естественно, и где же вы будете тогда?
По полицейской рации дежурный пробубнил какое-то сообщение, относившееся к кому-то другому и к совсем другой части Лос-Анджелеса. Тинбейн, однако, воспользовался случаем и сказал:
— Это меня, нужно лететь. — Он открыл дверцу перед пастором, а когда тот вышел, сказал без особой искренности: — Огромное вам спасибо.
Дверца за пастором захлопнулась, и тот ушел обратно в дом.
Тинбейн взмыл в небо и погнал, не особо выбирая направление — лишь бы подальше от «Флакона Гермеса».
Когда на пороге появился отец Файн, Себастьян Гермес заметил на его лице явную обеспокоенность и сказал:
— Видно, у него серьезные проблемы.
— А у кого их нет? — откликнулся пастор, все еще погруженный в размышления.
— Давайте ближе к делу, — обратился Себастьян к нему и к Бобу Линди, уже приступившему к работе. — Я проверял жука, установленного на могиле Анарха Пика, и вроде бы расслышал удары пульса. Еле слышные, аритмичные, но что-то мне подсказывает, что возрождение уже близко.
— Он же стоит, небось, миллион поскредов, — заметил Линди.
— Лотта принесла из Библиотеки уйму информации, — сообщил Себастьян. — Отлично поработала. — Про себя он удивлялся, как это она сумела такое, при ее-то застенчивости. — Я узнал все подробности про Анарха Пика, это был действительно великий человек. Ничего похожего на Рэя Робертса, полная противоположность. Мы сослужим миру, а в особенности населению СНМ, огромную пользу. — Очень возбужденный, он яростно всасывал дым сигареты, и та становилась все длиннее и длиннее. — Беда только в том, что ей придется еще туда сходить, на этот раз меня интересует этот чокнутый Робертс.
— А он-то зачем? — удивился Боб Линди.
— Да ведь Робертс, — взмахнул рукой Себастьян, — является для нас одновременно и угрозой, и самым главным нашим покупателем. Ты согласен? — повернулся он к Бакли.
— Хорошо, что Лотта туда сходит, — сказал Р. К. по некотором размышлении. — Ведь масса того, что пишут в газетах про телезвезд, политиков и религиозных деятелей, абсолютно недостоверна. И все же я думаю, что ты прав. Анарх основал религию Юди, и вполне разумно считать, что он им очень нужен. Но с другой стороны, — закончил он, — нельзя исключать, что они его тут же и грохнут.
— А это нас сильно беспокоит? — спросил Боб Линди. — Как они с ним поступят, это не наша проблема, нам бы сдать его с рук на руки и получить свои деньги, а там хоть трава не расти.
— Как же можно так говорить! — возмутилась Черил Вейл, внимательно слушавшая беседу. — Ведь Анарх был такой хороший.
— Не говорите вы все сразу! — крикнул Себастьян. — Посмотрим, что Лотта добудет в Библиотеке. Может, Робертс не так уж и плох и с ним можно иметь абсолютно законный этический бизнес. — В том, что в руки к ним идет огромная добыча, он ни секунды не сомневался.
— А ведь Лотте не захочется еще раз идти в Библиотеку, — заметил священник.
— Ничего, — отмахнулся Себастьян, — как-нибудь не умрет.
И все же совесть его кольнула. Нужно было, пожалуй, сходить самому. Вот только… Его тоже мутило от этой Библиотеки. «Возможно, — мрачно подумал он, — потому-то я ее туда и послал, делать за меня тяжелую работу. И Лотта, наверное, это понимала — и все равно пошла».
Эта беспрекословность делала Лотту особенно трогательной — а заодно вводила его в соблазн свалить на нее неприятное или занудное дело. Соблазн, с которым следовало решительно бороться. Чаще всего эта борьба увенчивалась успехом, однако иногда, как в случае с этой Библиотекой, он уступал своим собственным страхам, щадил себя и посылал ее мучиться. А потом себя за это ненавидел — как, например, сейчас.
— И еще, Себастьян, одна вещь, — сказал священник, — которая, возможно, не пришла вам в голову. Возможно, Рэю Робертсу и не слишком понравится возрождение Анарха, но в его организации найдутся и такие, кто ждет появления нового вождя с радостью и нетерпением.
— Раскольническая фракция?
— Вполне возможно, что этот ваш дружок, полицейский Тинбейн, может как-нибудь с ними связаться. Да и вообще, — добавил Файн, посмотрев на Бакли, — это твоя работа, тебе за это деньги платят.
— Конечно, конечно, — закивал Р. К., а затем вынул из кармана блокнот и что-то в нем записал. — Я обязательно этим займусь.
— Послушайте, — воскликнул Линди, слушавший в наушники сигналы жучка, установленного Себастьяном на могиле Анарха, — ведь и правда! Я точно слышу, сердце действительно бьется, слабо и аритмично, как ты и говорил, но с каждой минутой все сильнее.
— Дай-ка мне послушать, — сказал Р. К. Бакли, нетерпеливо подскочив к верстаку; подобно Себастьяну, он тоже учуял добычу. — Так и есть, — кивнул он через минуту и передал наушники Файну.
— Чего там еще ждать, — решил Себастьян, — выкопаем, и дело с концом.
— Но ведь закон запрещает, — напомнил ему священник, — производить какие-либо работы до того, как будет услышан ясный и отчетливый голос.
— Законы, — брезгливо поморщился Р. К. — Ладно, отец, если вам так уж хочется цепляться за букву закона, свяжемся пока с Рэем Робертсом. Согласно тому же закону, мы имеем право продать тому, кто предложит больше всех. В нашем бизнесе это стандартная практика.
