Жадан отыскался на кухне. Он за обе щеки уплетал золотобокие пирожки, прихлебывая горячее молоко. Меня он заметил не сразу. В отличие от Яруна.

— Как поохотилась? — осведомился он, даже не думая вставать с ящика, заменявшего на кухне один из стульев.

— Скучно, — я прислонилась плечом к покрытой пятнами стене. — Дичь оказалась слишком галантной и не стала сопротивляться, потому что я женщина.

Эгун, следовавший за мной, отчего-то закашлялся.

— Жадан, как твой ужин? — буднично осведомилась я.

— Вкусный. Давно так не ел! — мальчишка смахнул со щек прилипшие крошки и вытер молочные усы.

— Славно, — я улыбнулась, переводя взгляд на держателя таверны. — Сколько с меня за ужин?

Опережая старика, Жадан резко развернулся ко мне, хмуро сдвинул брови.

— Я сам могу расплатиться, — сообщил он.

— Да-а? — я сощурилась, ожидая услышать очередную юношескую глупость. — И как же?

— Денег у меня нет, — спокойно ответил Жадан. — Но я работы не боюсь. И могу, к примеру, вымыть посуду.

— Он на мытье посуды наел? — спросила я раскачивающегося на ящике Яруна. Дождавшись утвердительного кивка, хлопнула сунжэ по спине. — Тогда вперед. Мой.

Беспрекословно мальчишка встал и направился к большой деревянной бадье, доверху набитой грязными тарелками и кружками. Повыше закатив рукава, он бесстрашно принялся за работу. Почему бесстрашно? Потому что такую гору посуды он осилит нескоро.

— Пригляди за ним. А еще лучше, помоги, — я обернулась к Эгуну. Тот как будто застрял в дверном проеме, и моя фраза застала его врасплох.

— Мыть посуду? — он аж скривился.

— Ты ж бывший пастух, так? Не княжеских кровей? — я самую малость прищурилась. Эгун опустил голову и поплелся к Жадану. Понимал, что произойдет, если я разозлюсь из-за такого пустяка.

Как только оба они приступили к работе, я позвала Яруна к выходу. Общий зал таверны опустел. Мальчишки погрузились в работу на кухне. Можно было говорить относительно спокойно.

— Прости, что не выслушала тебя раньше, Ярун. — я уселась прямо на стол, искренне понадеявшись на его чистоту. — Теперь я готова. Рассказывай.

Старик обошел зал, гася свечи и светильники. Как только осталась гореть одна оплывшая свеча на столе, Ярун сел на край грубо сколоченной лавки. Его изумрудно-зеленый взгляд снова стал до невозможности колким. Того и жди, решето из меня сделает.

— Готова, — передразнил он. — Снова думаешь о себе одной.

Что тут ответить? Как ни крути, все равно, в его глазах я предательница.

— Чего уж, — Ярун махнул рукой. — Ты помнишь, говорила, что если я не изменю свое желание, ты обратишь меня?

Никак его не отпускает идея о бессмертии. Хоть ты тут что!

Я видела, что сделали с ним прошедшие тридцать лет. Не только с телом, но и с духом. Ярун стал злее, грубее. Но… Все же сохранил крупицы той отзывчивости и смелости, что пленили меня однажды, когда я согласилась помочь ему.

— Я все помню.

— Я не изменил своего решения, — сухо произнес он. — Но теперь я могу уйти в бессмертие только таким! — Ярун дрожащей от ярости рукой ударил себя в грудь. — Дряхлым калекой со сломанным коленом! Или ты способна на чудеса, Веомага?

Конечно, способна. Моя кровь сильна, и маловероятно, что после обращения Ярун будет стариком-колекой. Однако люди, даже хорошо знакомые с вампирами, считали, будто каким тебя обратят, таким ты и останешься.

Нет, нельзя говорить с Яруном, пока он в ярости.

Скулы бывшего вестника наконец-то смягчились, кулаки из судорожно сжатых превратились в просто сжатые.

— Ответь, — тихо спросила я, чуть подавшись вперед, — почему ты ждал меня? Ни за что не поверю, будто бы в Руинном квартале не нашлось ни одного вампира. Почему я? Все еще влюблен в меня, княжеский вестник?

Он выдохнул через стиснутые зубы, отчего звук получился не хуже, чем у змеи. Однако отвечать на мой вопрос не торопился. Сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, окончательно успокоившись, Ярун заговорил.

— Вея, ты одна из девяти самых старых вампиров, известных от Злого до Восходного моря, — огонек свечи порождал мрачные тени, блуждавшие по сухому лицу держателя таверны. — Если уж становиться, как вы говорите, птенцом, то кого-то сильного. Кого-то старого. Кого-то вроде тебя. Другие сидят по своим крепостям-гнездам, а ты бесстрашно гуляешь по Мивалу[19]. Распространяешь про себя жуткие слухи. И смеешься над своими сородичами.

— Это не от силы, не от бесстрашия, — я качнула головой. — Может, от глупости?

— Не набивайся на лесть, старая вампирша! — хмыкнул Ярун. — Лучше скажи, ты сдержишь свое обещание. Обратишь меня?

Вот зануда! Обратишь, обратишь!

Я откинулась назад, опустившись спиной на стол. Так-так, меня приперли к стенке моим же словом, обещанием. Проблема заключалась в том, что обращать мне никого не хотелось. Юлить — тоже. Но слово надобно держать.

Какую выгоду из потенциального птенца извлеку именно я? Ярун прожил человеческую жизнь, обзавелся некоторым опытом, связями в бандитском мире…

О, Беликий! Именно в такие моменты я начинала себя ненавидеть. Потому что рассуждала, как мой создатель, пусть его имя будет проклято в веках!

Резко спрыгнув со стола, я оказалась нос к носу с Яруном.

— Я сдержу свое слово.

На лице старика промелькнула улыбка. Я подняла указательный палец, предупреждая его, что не закончила.

— Но взамен я потребую от тебя абсолютной преданности и доверия. Ты готов к такому? Готов причинять боль и убивать по одному моему слову? Выполнять мои желания, как свои собственные? Сейчас ты старик, зато предоставлен самому себе. После перерождения станешь сильным вампиром, но полностью под моим контролем. Ты согласен?

Ни тени сомнения на счастливом лице!

— Да! Я ждал этого тридцать лет…

Ярун привстал, но я отошла на несколько шагов. Нельзя вот так просто взять и обратить человека. Особенно, если этот человек хозяин таверны. Если он не откроет свое заведение, один Сайгум знает, какие слухи поползут. Мне лишние домыслы не нужны.

— Погоди, — осадила я Яруна, готового чуть ли не петь от счастья. — Когда ты открываешь таверну?

Он недоуменно застыл, опершись рукой о скамью.

— На закате.

— Кто готовит на кухне?

— Обычно, приходят две женщины. Они сестры, — кажется, Ярун начал что-то понимать, потому что продолжил, — но я могу послать к ним кого-нибудь, и предупредить, чтобы завтра они не приходили.

— Ночью? — удивилась я. — Где ж ты «кого-нибудь» найдешь?

— А-а, Веомага! — он отмахнулся от моего недоверия, как от комара. — Два слова: Руинный квартал.

— Убедил, — не стала спорить я. Все же он полжизни тут прожил. — Есть еще вопрос. В подвале занята комната. Кем?

— Э-эх, там никто не живет, — почти с досадой ответил старик. — Пришел недельку назад один мужчина, заплатил за месяц вперед, и с тех пор не показывался.

— Что за мужчина? — не отступала я. Ярун «Жирного краба» назвал таверной, а не трактиром, исключительно потому, что комнаты предоставлял далеко не всем. И за далеко не скромную плату.

— Да так, один скрывающийся аристократ. Ничего опасного, — нетерпеливо отмахнулся Ярун. — Ему своя шкура дороже всего на свете. В чужие дела он не полезет. Да и нет его.

Из дальнего угла послышался срежет и тихое шебуршение. Из-под пола появилась большая крыса. Опасливо озираясь, засеменила под лавку. Оказавшись в сомнительном укрытии, встала на задние лапки, проверяя воздух на сладкие запахи, но учуяла меня. Не прошло и секунды, как крыса с диким пронзительным писком юркнула обратно под пол.

— Отсылай своего гонца к поварихам. Пусть скажет, на работу они выйдут не раньше, чем через два дня, — я проводила глазами серый комок шерсти с лихорадочно забившимся сердечком. Бедная животинка!

— Два дня? — переспросил Ярун.

— Для тебя — две ночи, — бросила я, отправляясь на кухню. — Встретимся там, где ты впервые нашел меня.