— Ты, что, беременна?

Лера от подобного предположения аж поперхнулась.

— Ага, два раза, — съязвила она. — Игнат, просто поверь — не стоит. Мой муж… не одобрит.

Игнат помолчал, но спорить, к облегчению Леры, не стал, только, выходя из комнаты, то ли иронично, то ли с непонятным сожалением сказал:

— И как я мог забыть про мужа…

Вернулся он через несколько минут. Лера всё это время просто сидела на диване, таращась в одну точку, заново переживая случившееся. И как ее угораздило попасть в еще худшее положение, чем то, в котором она оказалась вчера вечером? Правильно говорят — не хочешь себе зла, не делай другим добра. Отвезла, называется, родителям реактивы. Только кто теперь ее спасать будет?

Игнат принес тазик с водой, лейкопластырь, тряпочку и какую-то мазь.

— А что у тебя с рукой? — спросил он, колдуя над Лериными ногами.

— Поранилась.

— Что-то больно много на тебе повреждений.

— Тебе какое дело? Ты вообще бегством спасался, когда мы встретились. Кстати, я так и не услышала внятных объяснений. Что, зачем, почему и отчего.

Игнат усмехнулся и покачал головой.

— Не поверишь, но все это произошло из-за тебя.

Лера поверила.

Они шли по школьному коридору и переговаривались.

— Это как вам в голову пришло так представиться? — все спрашивал Матвей у молодого человека. — Счастье. Это надо же. А Елена Ивановна у нас в этом кабинете заседает уже который год. Вам ведь к ней надо?

— К ней, к ней, родимой, — радостно покивал молодой человек. Звали его, как выяснилось после более обстоятельного знакомства, Михаил. Просто Михаил. Это имя всегда Матвею нравилось, в детстве он даже иногда хотел, чтобы его звали именно Михаил. Так вот, Михаил оказался начальником подрядной организации, которая будет заниматься ремонтом школы. А самокат в его руках — подарок сынишке. Матвей еще посмеялся над собой за глупые мысли и подозрения. Счастье! Это надо же… Просто все так совпало. — А чем не счастье? Будет у вас все новенькое, с иголочки. Уж мои расстараются…

Они остановились перед кабинетом директора, и Матвей сказал:

— Пожалуйте.

Михаил волшебника поблагодарил, и, стукнув костяшками пальцев в дверь, просочился внутрь. Матвей развернулся было, но его остановил женский голос.

— Ты как себя чувствуешь? Почему домой не пошел? И ты опять надел пиджак! Ох, уж мне эти мужчины…

Навстречу Матвею летела Елена Александровна. В одной руке она держала сумку, другой прижимала к уху телефон. И при этом успевала болтать с Матвеем.

— Да, дорогой. Нет, это я не тебе. Матвею. Ну, помнишь, наш библиотекарь. А я вот решила пораньше с работы уйти, все равно никого нет. И дел нет… Нет, не тебе. Не сердись… Пока, Матвей. Целую в обе щеки. Увидимся, мы, вероятно, уже нескоро. Осенью… Нет, не тебе. Да, опять. Да, зайду, ты же знаешь, я без этой колбасы жить не могу.

Вот так, разговаривая на два фронта, улыбаясь одинаково сияющей улыбкой и невидимому собеседнику, и Матвею, Елена Александровна провальсировала мимо, махнув на прощание рукой. Матвей промямлил:

— И вам всего хорошего.

Он долго смотрел ей вслед. И смотрел бы еще дольше, если перед ним не возникло Счастье… то есть, простите, Михаил. Пристроив самокат в другую руку, начальник подрядной организации доложил:

— В кабинете никого. Может, ушла? Не знаешь, она еще появится? У кого бы узнать?

— А Марины нет?

— Марины?

— Секретаря.

— Никого там нет. Что же я, зря пришел? — Михаил выглядел расстроенным. — И к сыну опоздал на праздник, и с заказчиком не встретился. Неудачный сегодня день.

Матвей кивнул сочувственно и предложил:

— Хотите, дам вам телефон Елены Ивановны? У меня где-то записан был.

— Хочу, — тотчас сказал Михаил.

— Тогда идемте.

И они пошли обратно. Матвей сам бы не мог объяснить, почему, но молодой человек казался ему симпатичным. Обычно незнакомцы вызывали у него неодолимое, гнетущее чувство недоверия, подозрительности. В особо тяжелых случаях (если были задействованы симпатичные девушки и нарочито брутальные мужчины) на Матвея накатывало маниакальное стремление уличить их в насмешках над собственной персоной. Он рассматривал каждое слово под микроскопом, ловил каждый взгляд, оценивал каждый жест и пускался в подробный разбор. Мысленный, разумеется. А Михаил такого желания не вызывал. Может, для Матвея еще не все потеряно? Может, у него в жизни наступила новая полоса? Может, темнота была во благо?

В библиотеке Матвей долго рылся в ящике стола в поисках списка телефонов сотрудников. Не то чтобы он был неаккуратен, просто крайне редко кому-нибудь звонил, и потому бумажка, выданная в свое время секретарем Мариной, быстро переквалифицировалась в разряд ненужного мусора и была похоронена в ящике, под грудой другого, менее ненужного мусора.

Пока Матвей искал, Михаил пристроил самокат-подарок около входной двери и отправился бродить меж книжных полок, задумчиво рассматривая учебники.

— Не скучно вам здесь? — подал он голос.

Матвей так увлекся изысканиями, что не сразу осознал, что вопрос задан именно ему.

— Ни капельки, — ответил он чистосердечно. — Здесь тихо, спокойно.

— Это в школе-то? — усомнился Михаил. — В школе тихо-спокойно? У меня от одного мальчишки голова кругом, а тут целая орава.

— Не знаю, как вам объяснить. Но меня все устраивает. — В Матвее проснулось желание защитить свой выбор, пожалуй, единственный в жизни, сделанный самостоятельно. — Мне нравится.

— Да сколько угодно, — пропел Михаил, вытаскивая какой-то учебник и просматривая его по диагонали. — Надо же, я и забыл, сколько всего мы учили в школе.

— Да-да! И спрашивается, сколько из изученного нам пригодилось в жизни.

Михаил понимающе улыбнулся.

— Кстати, — спросил Матвей. — А вы правда два месяца будете ремонт делать?

Михаил задумчиво пожевал губами.

— Надо уточнить. Но вроде как да.

— Долго как.

— Это ваш незапланированный отпуск. Радуйтесь.

— Радуюсь, — нерадостно вздохнул Матвей, захлопывая ящик. В руке он держал заветный листочек. Быстро переписав телефонный номер, он позвал:

— Михаил, держите.

На том они и расстались.

Оставшееся до окончания рабочего дня время Матвей просматривал книги, делал пометки, вспоминая то самокат в руках Михаила, то Елену Александровну и ее настоятельную рекомендацию избавиться от пиджака. Еще он сокрушался, что дело с картотекой до конца довести не успеет — завтра-то, поди, и на работу уже не пустят. Скажут — закрыто на ремонт. Гуляйте два месяца.

Еще думалось — навязчиво, страшно — о Марфе Васильевне и о том, как жить с осознанием нового себя. Как примириться с тем, с чем примириться в принципе невозможно. И перед кем бы оправдаться, да так, чтобы выслушали и грехи отпустили. И Матвей бы получил возможность забыть все плохое и начать жизнь с чистого листа.

Домой идти не хотелось совершенно. К пяти часам волшебник настолько ошалел от просматривания книг, собственных мыслей и тревожных перспектив, что вспомнить свое имя представлялось сверхсложной задачей, не то что выползти из берлоги. Он бы вообще никуда не пошел, но его матери вполне по силам было поднять по тревоге весь полицейский участок, если сын не найдется на положенном месте в положенное время.

Солнце только-только начинало клониться к горизонту. Лучи его уже не палили, а мягко грели. Пиджак перестал казаться неподъёмной ношей, но настроения это не улучшило. Матвей чувствовал себя абсолютно вымотанным. Уставшим донельзя. От работы ли, от жизни, от себя самого — сказать сложно. Однако ему потребовалось невероятное усилие, чтобы только оторвать зад от стула. Тяжело было даже моргать, а путь домой казался неодолимым.

Мысль, что мама будет волноваться, немного приободрила Матвея, проветрила голову и заставила-таки выбраться из кабинета. Со скоростью черепахи он полз по лестнице вниз, нервно зыркая по сторонам в поисках призрака уборщицы, но вместо него встретил Елену Ивановну с каким-то мужчиной. Крепко сбитый, приземистый, красноносый, с обветренным грубым лицом, он напомнил Матвею школьного дворника — только метлы в руках не хватает.