Остяцкие лодки построены с берестяной крышей, под которой получается нечто вроде каюты. Это отличное место для ночёвки всей семьёй, во всяком случае не хуже, чем в шалаше, вот только там, конечно, очень низкая крыша. Лодки служат довольно уютными домиками своим хозяевам во время их многочисленных разъездов. Сами лодки совершенно плоскодонны, а нос сильно выступает вперёд. Когда лодки причаливают к берегу, носы эти далеко «въезжают» на песок, и таким образом можно сойти на сушу, практически не замочив ног. У остяков есть даже специальные лесенки с вырубленными ступеньками, которые могут перебрасываться с носа на песок наподобие сходней, если лодка вдруг не может подойти слишком близко к берегу.
Когда я увидел первого остяка, у меня возникло впечатление, что он очень похож на татарина. Не изменил я своего мнения и здесь. Я увидел много женских и мужских лиц, которые смело бы мог назвать татарскими. В целом же они выглядели не европейцами. И ещё мне показалось, что во многих из них есть примесь русской крови. Особенно бросалось в глаза, что многие мужчины были русоволосыми, а у двоих-троих из них были и светлые бороды. Впрочем, не берусь судить, является ли светлый цвет волос результатом примеси русской крови или он был у этого народа с самого начала. Если самоеды были блондинами изначально, то приходится признать, что обилие среди них черноволосых людей можно объяснить только смешением с другими народами — например, с тунгусами, хотя это утверждение спорно. Однако нет сомнений в том, что темноволосых остяков больше, чем блондинов. Бороды у многих из них были длиннее и гуще, чем можно было предположить у азиатского народа. Но, с другой стороны, бородатых мужчин было вообще не очень много. Женщины же выглядят больше азиатами, чем мужчины. Однако раскосых глаз у них я не заметил.
Среди мужчин мне удалось подметить несколько типов. У одних были широкоскулые лица с плоским и широким носом. Другие же овалом лица и узким длинным носом походили на европейцев. Иногда из-за высоких дуг бровей глаза казались несколько раскосыми. Не знаю, какой из двух описанных мною типов можно считать изначально «остяцким».
Первый тип (широкоскулый) имеет много общего с другими представителями коренных народов, живущих поблизости, — тунгусов, остяков и самоедов. Другой, я рискну предположить, всё-таки появился в результате смешения с европейцами, хотя эти остяки и не похожи на русских, да и бороды у них более жидкие. Однако в своём подавляющем большинстве представители обоих типов темноволосые, почти чёрные, но я уже говорил, что встречаются и русые енисейские остяки. Цвет лица, вернее, цвет кожи, у них всех светлый, а не такой смуглый или даже коричневатый, как, например, у тунгусов.
У одного из костров женщина варила подобие каши из ржаной муки, в которой попадались комки. Она вынимала эти комочки, растирала их в своей кривой узкой ручке и опять бросала в котёл. Мука больше походила на отруби. Женщина сказала, что варит еду для собак. Она в принципе ничем не отличалась от каши, которой кормят собак дома в Норвегии. Рядом с ней сидел мужчина и завтракал. У него был вытянутое лицо и борода с серебряными нитями. Мне показалась, что в нём много русской крови. Среди енисейских остяков у многих мужчин были бороды с проседью, что вообще-то редко встречается у инородцев. Востротин спросил у остяка, какой размер его долга купцу. Тот сначала засунул в рот несколько маленьких рыбок, запил их чаем и ответил: «Пятьсот рублей!» В прошлом году он поймал всего четыре белки (я уже писал, что и белки, и зайцы массово гибли). А рыбы за лето он наловил всего три пуда. Ну и надо ещё прибавить три лосиные шкуры. Так что расплачиваться с долгом было практически нечем. Другие остяки говорили, что поймали четыре пуда, кто-то пять и даже десять. И только один выловил 100 пудов, но это ему повезло в одном из притоков Енисея, и это была одна сплошная мелочь, а не рыба.
Удивительно, что, несмотря на очевидную бедность и отсутствие радужных перспектив на будущее, остяки казались довольны жизнью и были веселы. Сразу после завтрака они собирались отправиться в обратный путь, в родные становища, чтобы остаться зазимовать там. Они купили нужные припасы и упились водкой, так что делать им тут было решительно нечего. Они должны были возвращаться в родные леса, где и останутся на зиму. Скоро они стали уже нагружать свои лодки, и по всему берегу закипела работа. Они укладывали вещи на берестяные крыши своих «кают», эта было женское дело.
Пока мы стояли возле старика с длинной бородой, сидевшего скрестив ноги у костра, и разговаривали с ним, из лодки по соседству до нас доносилось громкое и монотонное пение. Востротин не выдержал и заглянул в лодку. Там был мужчина. Востротин поинтересовался, не пьян ли он, но остяк ответил, что трезв, а поёт потому, что часто так делает. Он вылез из лодки, уселся у костра и зажёг трубку. Он действительно был абсолютно трезв. Вскоре к нам присоединились ещё несколько мужчин из других лодок. Набралось десять или двенадцать остяков мужского пола, а затем подошли две женщины вместе с ребятишками. Среди пёстрой компании попадались очень характерные типы. Большинство мужчин были черноволосы, но двое или трое были русыми и почти все безбородые. Но тут я должен сказать, что с бородой ходят, как правило, люди постарше. Наша же компания было довольно молодой. Бросалось в глаза, что ничего не делали, а курили, смеялись и болтали только мужчины, тогда как женщины работали — сначала готовили завтрак, а потом укладывали вещи в лодки. В Европе же всё наоборот: время за болтовнёй проводят женщины.
Мы пошли по берегу на юг. Там было много лодок, а остяки сидели прямо возле котелков с чаем и завтракали. Тут же русские осматривали свои сети, готовясь выйти на рыбную ловлю. Всё вокруг было в движении. На уже спущенных лодках завершали последние приготовления к отплытию остяцкие женщины. Туман уже начал редеть, и сквозь белёсую пелену даже пробивалось яркое солнышко.
Целая группа женщин сидела в одном из шалашей и ела, а совершенно голый ребёнок лежал в люльке.
Тут нам рассказали, что в становище есть самый настоящий шаман. Когда мы сказали, что хотим посмотреть на него, его тут же позвали, и он появился из одной из лодок в сопровождении молодого мужчины, державшего его под руку. Шаман был совершенно слеп. Он подтвердил нам, что действительно является шаманом, но для камлания ему нужно время подготовиться и отдельный чум. Однако было уже достаточно ясно, и нам надо было спешить дальше, о чём я и сказал колдуну. Но тут выяснилось, что шаман успеет быстро надеть малое облачение. Помощник тотчас же сбегал за одеянием. Священные предметы хранились в маленьком четырёхугольном деревянном ящичке, совершенно новом на вид, а на крышке был вырезан крест. Шамана сопроводили в чум, где он уселся скрестив ноги и поставил перед собой ящичек. Вместе с компанией молодых остяков мы втиснулись в чум и уселись тоже прямо на землю.
Ящичек тожественно открыли, и в нём оказалась медная корона с крестом наверху, очень напоминающая короны средневековых королей, но Востротин и Лорис-Меликов позднее пояснили мне, что это был русский брачный венец. Было там ещё и жалкое подобие ризы священника с крестами и орнаментами. Шаман надел венец и ризу. Представление должно было начаться. Но тут слепец сделал долгую паузу, а потом заявил: сначала надо заплатить по рублю с человека, или он не будет камлать. Три рубля были уплачены. Он ощупал их и позвенел ими, словно хотел убедиться, что деньги настоящие. Не странно ли, что духовенство всех народов и всех времён — и языческое и христианское — знало цену деньгам!
Наконец камлание началось. Шаман затянул дребезжащим голосом монотонный напев с переливами, непрестанно творя крестное знамение, как это делает русский священник. Потом поднял голову, простёр руки к небесам и возвысил голос, словно призывал Царя Небесного. Затем склонил голову к земле и тихо что-то забормотал — верно, заклинал подземных духов. Он был большим комедиантом и изо всех сил старался подражать священникам.
