Поэтому получалось, что на всё про всё уйдет несколько недель, хотя ранее мы рассчитывали управиться за неделю. Да и рейс на буксире вверх по Енисею мог занять не меньше трёх недель, раз надо было тащить три тяжело гружённых баржи против сильного течения. Поэтому у меня не было шансов оказаться в Красноярске 25 сентября, и мне следовало сразу отказаться от мысли успеть встретиться с инженером Вурцелем.

Да и расстояние было немаленькое: до Енисейска по реке оставалось 1015 миль (1878 километров), да из Енисейска в Красноярск ещё 330 вёрст (350 километров) берегом или по реке 391 верста (417 километров). Так что, если считать по прямой линии, выходило расстояние как от Нордкапа до Берлина или как от Кристиании до Неаполя.

Больше всего меня в предпринятом путешествии с самого начала привлекала возможность (я надеялся, что она мне представится) познакомиться с коренным населением Сибири поближе. Первобытные народы всегда меня очень интересовали, и чем первобытнее они были, тем более меня привлекали. А в этой великой стране коренные народы многочисленны, и они, как это ни удивительно, сравнительно мало изучены и описаны.

Здесь, вверх по Енисею, не доезжая Енисейска, их жило очень много — так называемые енисейские самоеды, затем юраки (которые тоже относятся к самоедам), остяки, проживающие между Енисеем и Обью, затем — к западу от Оби — остяки, которых относят к финно-угорской группе, затем ещё долганы, которые обитают на западном берегу Енисея, и ещё один таинственный народ, совершенно отличный от остальных, — енисейские остяки, вероятно, последние представители когда-то многочисленного и могучего народа, населявшего просторы Сибири, затем широко распространённые тунгусы и, наконец, разбросанные по всей территории якуты. И это не считая самих русских.

Так что даже по пути моего следования было более чем достаточно материала для лингвиста и антрополога. После выдающегося финского языковеда Александра Кастрена[47], побывавшего тут в середине прошлого, XIX века и великого исследователи Сибири Миддендорфа[48] который совершил сюда путешествие приблизительно в то же время, эти народы и их языки более не описывались и не изучались.

Хотя самоеды и весьма малочисленны, они широко в отличие от других коренных народов распространились по всей европейско-сибирской тундре и в северных лесах Сибири, от Хатынской бухты на восточном берегу Таймыра до Белого моря на западе, то есть практически на протяжении около 3000 километров. По всей вероятности, ранее они проживали также и на юге, и там даже сейчас живёт небольшое племя самоедов, так называемые камашинцы, на берегах рек Камы и Манны, притоков Енисея, на северных склонах Саянских гор. Они говорят на самоедском наречии.

Происхождение этих широко распространённых, но малочисленных самоедов, по правде говоря, неизвестно. Существует множество гипотез, но все равнозначны той, которую высказал в подаренном Кастрену манускрипте монах, где с лёгкостью доказывается, что самоеды происходят от израильтян, так как им известны 10 заповедей. Самой приемлемой считается гипотеза, что это народ, который, будучи раздроблен на племена, обитал в Алтайских и Саянских горах. Китайские историки упоминают в VII веке народ дубо, живущий на нагорьях Алтая и на восточном берегу озера Косогол. Они не занимались ни скотоводством, ни земледелием, а были охотниками и рыболовами. Упоминаются и ещё два родственных племени. На ногах у них деревянные лошади (лыжи), а в руках подпорки (лыжные палки), и каждый их шаг был равен сотне шагов обычного человека, а по ночам занимались они грабежами да разбоем.

Доктор Вильгельм Радлов[49] предположил, и, несомненно, был прав, что этот народ дубо — не кто иные, как тубинцы, часто упоминаемые в сибирской истории в XVII веке. Вместе с двумя родственными им племенами — комашинцами и маторами — они долго противостояли русскому владычеству, будучи очень воинственными. Лишь в середине XVII века они покорились и стали платить завоевателям ясак (подать). Эти три племени, вероятно, были самоедами из лесов, которые были отличными охотниками и владели удивительным искусством стрельбы из лука. За исключением немногочисленных комашинцев, племена эти исчезли или растворились среди тюрок и татар.

Некоторые ученые также полагают, что с Алтая самоеды переселились на север, спасаясь от тюркских племён. Миддендорф даже предполагает, что они бежали в таком страхе, что даже не осмелились остановиться ни в Барабинской степи, ни в дремучих лесах между Енисеем и Обью. Оставив же позади густые леса, они оказались в степи, где почувствовали себя как дома и осели в тундре среди финских племён — остяками на западе и тунгусами, жившими чуть выше на юго-востоке.

Подобные предположения мною решительно отвергаются. Особенная культура, сложившаяся в результате кочевого образа жизни в тундре, не могла сложиться ни за день, ни за год, ни за сто лет, а является исключительно продуктом долгого развития, в котором последовательно принимали участие многие поколения на протяжении многих столетий, если не сказать тысячелетий. Народ, переселившийся в спешке с Алтая на Север, первоначально совершенно не приспособленный к условиям жизни в тундре, неминуемо должен был бы погибнуть от голода, если бы не столкнулся там с другим народом, который изначально жил в местных условиях и был приспособлен к ним, и не покорил этот народ, усвоив себе его культуру. Для жизни в тундре нужно было прежде всего научиться приручать оленей и пользоваться ими в домашнем хозяйстве, а научиться этому сразу самостоятельно невозможно. Для этого требуется много веков.

Кроме того, не стоит упускать из виду тот факт, что в манускриптах говорилось о занятиях самоедами охотой и рыболовством, а вовсе не скотоводством, следовательно, вся культура кочевников с их постоянным занятием оленеводством была им совершенно чужда. Да и в наши дни самоеды продолжают оставаться непревзойдёнными охотниками и рыбаками, но у них нет оленей. Кроме того, остяки-самоеды, проживающие в лесах между Обью и Енисеем, даже в качестве ездовых животных используют собак, а не оленей.

Я склонен считать, что корни этих и подобных им теорий о внезапном переселении отдельных целых племён в Азии ведут к аналогичным теориям о переселениях народов Европы, когда целый народ вдруг, словно по мановению волшебной палочки, переселялся с востока на запад и с юга на север, как будто происходила рокировка фигур на шахматной доске. Это вполне могло быть приемлемым объяснением, если бы речь шла о воинственных племенах, которые неслись бы, сметая всё на своём пути через густонаселённые территории. Но когда речь заходит о переселении народа с юга на север, в голую тундру, где прежде всего надо научиться выживать, создав совершенно новую культуру, даже и имея в качестве дополнительного источника к существованию рыбную ловлю и охоту по берегам таких больших рек, как Енисей и Обь, — тогда эта теория не выдерживает никакой критики.

Не стоит отрицать, что очень заманчиво считать Центральную Азию колыбелью цивилизаций, откуда племена веерообразно расселились во все стороны. Однако мне неясно, почему именно в Средней Азии «народилось» столько племён. Где находится колыбель человечества, неизвестно и по сей день. Мы знаем лишь, что то время, когда люди появились на земле, когда они стали столь многочисленны и образовались в различные племена, отделено от нас сотнями тысячелетий. И это знание нисколько не может помочь нам в разрешении загадки образования и расселения современных народов по планете. И есть ещё одно обстоятельство, которое необходимо принимать во внимание, а именно: обычное деление народов на группы и племена — финно-угорскую, самоедов, тюрков и татаров, монголов, тунгусов и маньчжуров и т. д. — целиком и полностью основывается на различии языков и мало что имеет общего с действительными отличиями рас и происхождением и переселением народов. Один народ может, попав в зависимое положение от другого народа и в тесное соприкосновение с его культурой, перенять эту самую культуру и выучить язык, хотя никогда и не будет иметь ничего общего с ним по происхождению.