Не находятся ли союзнические демократии в выгодном положении перед лицом этих двух империй, которые развязали войну и которые не решаются громко высказать свои условия мира? Эти демократии могут и должны каждый день обращаться к совести всех народов, к совести германской нации, которую нужно вывести из ослепления. Будем же неустанно противопоставлять осторожному молчанию центральных империй ясные заявления союзнических держав, которые требуют только справедливости, и мирные условия которых не зависят от военных событий. В борьбе этих двух сторон перед общественным мнением превосходство принадлежит несомненно союзникам, если только они сумеют использовать свое оружие».

Что за вздор! Что такое совесть германского народа? Каждый класс его создает свою особую теорию, воинственную или пацифистскую, но всегда согласованную с «Deutschland uber Alles», и не будет мира на земле до тех пор, пока не настанет «Deutschland unter Alles», а для этой цели мы должны продолжать борьбу до конца.

24 сентября. Эти глупенькие люди, желающие быть невинными, похожи на детей, тянущихся за луной. Они хотят невозможного и считают его возможным. Я говорю о социалистах. Вчера у них происходили собрания. Все они высказываются за участие в Стокгольмской конференции, при чем Тома делает оговорку, что вопрос об ответственности за войну должен быть подвергнут обсуждению. Конференция с немцами была бы похожа на игру в карты с шулерами. Апеллировать к совести германского народа вздорно. У них нет совести. А те, которые претендуют на таковую, подчиняют ее диктовке какой угодно бесчеловечности ради германского господства. Если состоится 154 конференция, на которую делегаты союзников отправятся с согласия своих правительств, то мы не получим мира, а будем ввержены в позорную отсрочку борьбы на несколько лет.

25 сентября. Здесь был некий джентльмен на пути из Рима. Он говорит, что в Турине происходили довольно серьезные беспорядки, и что в Риме достаточно громко шепчут о мире.

В России дела идут все хуже и хуже. Если бы только у Керенского хватило ума объединиться с Корниловым, чтобы выгнать всю эту сволочь из Петербурга, то, может-быть, был бы восстановлен хоть какой-нибудь порядок.

28 сентября. Некоторые лица думают, что Австрия находится при последнем издыхании и не может выдержать дольше, но она не может также заставить Германию заключить приемлемый для нас мир, а сепаратный мир с Австрией для нас неприемлем. Нужно было бы ей сперва сговориться с Италией, – а как Это сделать?

1 октября. Марк Сайкс обедал со мною сегодня. Он интересен. Он намерен приступить завтра к переговорам об Аравии. Он видел Альбера Тома и намерен сообщить ему сведения относительно угнетения арабов турками, которые он сможет использовать в своей речи на конгрессе социалистов в Бордо 6 октября.

Джолитти и его группа грозят революцией, если мир не будет заключен немедленно. Тем временем наступление Кадорны превратилось в оборону. Положение в России становится все хуже и хуже, а Альбер Тома настаивает, чтобы мы относились к России с симпатией и своим ободрением помогли ей вновь собраться с силами и возобновить борьбу.

2 октября. Сегодня у меня был здесь полковник Обрей Герберт, член парламента; он туркофил. Он остановился здесь на пути через Рим в Албанию. Он намерен привезти из Соединенных Штатов албанцев, чтобы те сражались с болгарами. Он никогда не думал и сейчас не думает, чтобы война могла затянуться еще на одну зиму. Я спросил, кто же должен отказаться от борьбы, мы, Французы, или американцы, или все трое вместе. Он считает, что мы можем выдержать, но, принимая во внимание общую усталость от войны, огромные размеры военных расходов, настроение рабочего класса в Англии и в других странах, враждебное продолжению войны, было бы лучше всего заключить мир сейчас, когда налицо благоприятная возможность для заключения достойного мира. В ответ на расспросы он изложил свое представление о достойном мире, а именно: эвакуация Бельгии и Франции; часть Эльзас-Лотарингии уступается Франции; Малая Азия остается в руках Турции; для Армении предусматривается особое полунезависимое положение; турки остаются в Константинополе; проливы открываются для всех. Геджасский король получает три флага – свой собственный, турецкий и британский; Сирия и Палестина получают особый режим под господством Турции, и особый режим устанавливается для Месопотамии и Аравии под турецким и британским главенством. Энвера можно было бы купить, и он (Герберт) убедился из личных бесед с турками в Швейцарии и Месопотамии, что на таких условиях Турция согласилась бы бросить Германию и помочь укрощению Болгарии. Австрия находится при последнем издыхании и готова заключить мир. Он не смог дать удовлетворительного ответа на мои расспросы о том, откажутся ли Франция и Италия от своих требований в Малой Азии, согласятся ли они на то, чтобы мы оставили в своих руках все, что мы заняли, и не отдали бы ничего ради мира, и согласятся ли американцы, вступившие в войну ради разрушения германского милитаризма и освобождения угнетенных национальностей, оставить Польшу и Армению под гнетом и Германию в качестве очень крупной военной державы. Что касается возвращения нами кое-чего, на основании бесед с генералом Смутсом,[87] он полагает, что относительно Восточной Африки возможны соглашения с Германией. Я сказал ему, что генерал Смутс, по-видимому, не раскрыл ему своих действительных мыслей. Герберт одно из тех лиц, которым разрешается бегать повсюду в хаки и проповедовать мир.

4 октября. X. был во французской главной квартире с Петэном, с которым имел потом частную беседу. По словам Петэна, нельзя позволить, чтобы дела шли так дальше. Британцы занимают только четверть всего фронта и должны значительно растянуть свой фронт. Он пустил в ход старый аргумент, что фронт наш слишком глубок. X. не пришлось напоминать Петэну, что наши войска выдерживают всю тяжесть атак дополнительных германских дивизии. Если бы он это сказал, то ему пришлось бы добавить, что наши припасы, вспомогательные части, ремонтные мастерские и прочее находятся на французской территории позади линии нашего фронта, тогда как французская армия имеет все эти службы в пределах самой фронтовой полосы.

6 октября. Военный атташе уведомил меня, что Клемансо сообщил военному корреспонденту «Таймса», что немцы недавно предложили сепаратный мир Франции на основе уступки Эльзас-Лотарингии и левого берега Рейна, при условии разрыва Франции с Англией; Рибо получил эти информационные сведения от Клемансо. Если такого рода предложение было сделано, в чем я сомневаюсь, то сделано это было исключительно с целью рассорить союзников.

8 октября. Севастопуло смущен заметным здесь недоброжелательным отношением к России. Русские рабочие увольняются их французскими нанимателями.

14 октября. Сегодня я сделал визит Клемансо; он считает военное положение благоприятным, но абсолютно необходимо растяжение британского фронта; если он будет растянут, то нетрудно будет дождаться прибытия американцев. Я спросил его, какого рода условия предлагают Франции агенты, претендующие выступать от имени Германии; он ответил, что Рибо дал ему честное слово, что никакие специальные условия не были упомянуты. Это совпадает с тем, что я слышал от начальника кабинета Рибо. Хотя он не говорил об этом, я думаю все же, что Клемансо намерен сформировать министерство, если Пенлеве будет свергнут.

15 октября. В письме Ллойд-Джорджу я указал, что, по моим сведениям, Альбер Тома обижен, что не получает от него никаких сообщений, с тех пор как он покинул свой пост. Я добавил, что Тома, защищавший в прошлом участие в Стокгольме, не может публично бить отбой, не теряя своего влияния в социалистической партии, но что мне лично кажется невероятным, чтобы кто-либо из умных социалистов действительно мог верить, что путем личных дискуссий в Стокгольме с германскими социалистами можно заставить их, или вообще какого-либо немца, признать ответственность Германии за войну. Разумеется, германские социалисты не смогли бы доказать французским и британским социалистам, что Франция и Англия несут ответственность; более того, вопросов ответственности будет только в свое время представлять исторический интерес и в настоящее время не имеет практического значения. Суть дела заключается в том, чтобы как можно скорее разделаться с войной. Я добавил также несколько замечаний о громких требованиях, раздающихся здесь в публике и в кабинете, относительно растяжения британского фронта. Этот крик будет продолжаться, сколь бы ни были убедительны британские доводы против желаний французов, так как старшие классы французских солдат устали от траншейной работы, и французское правительство намерено вернуть их к частной жизни, заменив их британскими войсками.