Однажды В. К. обнаружил у Бориса в сердце шумы и объявил, что это означает серьезное сердечное заболевание. Игорь нашел все семейство молчаливо и печально сидевшим на стульях. Явился Глеб, прослушал сердце и сказал, что все ерунда. Так что Борис вновь вернулся к теннису, к тому времени прекрасно освоив игру и став грозным противником.

С той детской поры, когда крепостной мальчик Тима научил В. К. не бояться собак, они всегда у него жили, и он их очень любил. В. К. чрезвычайно привязался к терьеру Глеба, неизменно сопровождавшему старика во время его неторопливых прогулок по Хэмпстеду. Однажды пес пропал. Его искали, но тщетно. Вернувшись вечером из колледжа, Глеб признался, что взял собаку для опытов. Такой поступок показался В. К. отвратительным, и он, как король Лир, решил переехать жить к другому своему ребенку, на этот раз к приемному сыну Володе.

Слово “мозаика” происходит от греческого mou-seion, что означает “принадлежащий музам” – древние греки видели в мозаике слияние нескольких искусств. Плиний писал, что греки украшали мозаиками мостовые. Римляне покрывали мраморными мозаиками полы – мрамор выдерживал воздействие тысяч ног. Для стен и сводов применялась эмаль или же стекло, окрашенное с помощью различных окисей металлов, в результате чего изображение получалось ярче и больше напоминало живопись. В наше время португальцы делают мозаику из кирпичей, булыжников или мрамора самой разнообразной формы, цвета и рисунка, украшая ею центральные улицы городов, что особенно характерно для Лиссабона.

Обычно для создания мозаики берутся мрамор, цветное стекло или смальта, а также золото или серебро – эти металлы укладываются между прозрачными слоями стекла, и все обжигается в печи. Полудрагоценные камни – лазурит, малахит, перламутр – также могут использоваться для специальных цветовых эффектов, при этом их колют на квадратики размером примерно от четверти до половины дюйма по диагонали. В эпоху Возрождения, когда мозаика служила украшением многих соборов, Ватикан гордился мастерской по производству смальты, имевшей триста тысяч оттенков. Когда Борис занялся мозаикой, изготовление смальты переместилось в Венецию, и он с удовольствием ездил туда, на фабрику братьев Орсони, выбирать нужные ему оттенки. Также он посещал в Италии многие каменоломни, где выискивал разнообразные сорта мрамора. В Венеции он купил себе замечательные тупоносые кожаные ботинки черного цвета, сделанные специально на заказ для хождений по каменоломням, и они стали заметной деталью его туалета.

Прекрасная статья Вильяма Ричмонда о мозаике, написанная для Энциклопедии Британника в 1911 году, вполне соответствует и взглядам Бориса, которые, впрочем, шли вразрез с тогдашней модой.

Ричмонд также утверждал, что творец должен “стремиться к наибольшей простоте, лишенной, однако, однообразия, к достижению наибольшего эффекта простейшими средствами, а чтобы добиться этого, ему следует знать материал, с которым он работает, иначе его ожидает неудача”. Ричмонд отдавал предпочтение “прямому” способу изготовления мозаики, потому что на стенах и сводах мозаика должна не только отражать свет, но и порождать его. Как и Борису, ему не нравилась мозаика в Большой галерее Музея Виктории и Альберта. Он утверждал, что она неинтересна, поскольку кубики уложены так ровно, что они уподобляются “картине маслом, нанесенной в виде аппликации на ровную поверхность”.

В XIX веке художники обычно отдавали свои шедевры для мозаичного исполнения какой-нибудь коммерческой фирме – классические пуристы считали мозаику в те времена искусством варварским и недостойным внимания. У Бориса же все делалось под его наблюдением или при его прямом участии. Он научился избегать однообразия. Он вынимал камни и вновь их вставлял, чтобы свет отражался под иным углом и поверхность оживала.

В мозаике есть некая лапидарность и есть чувственность: занимаемое ею пространство на сводах или на полу должно выглядеть величественно и благородно, а не мелко и не изощренно. Именно потому мозаика так Борису и нравилась – интуитивно он понимал, что его талант лучше проявится в крупномасштабных произведениях.

Временами Борис бывал варварски грубым, временами мудрым и тонким. Но то, что столь умный человек – обладавший обширными познаниями в юриспруденции, научившийся ради своей возлюбленной играть на фортепьяно, умевший преодолевать неудачи и хранить секреты, излучавший очарование и вызывавший интерес как у простых людей, так и у взыскательной публики, – то, что этот человек решил зарабатывать на хлеб насущный мозаикой, говорит о его изрядной оригинальности и смелости.

Это искусство предоставляет идеальную возможность рассказывать истории с детской простотой, ясностью и убедительностью. И Борис с удовольствием воплощал в своих работах нравоучительные и исторические сюжеты или же истории собственных приключений, рассказанные с юмором и занимательностью. В мире, увиденном его глазами, всегда присутствовало некое волшебство.

Для работ, занимающих большие площади, например огромных куполов, стен и полов, приемлемым оказывался лишь “обратный” способ нанесения мозаичного рисунка. В этом случае требовалось нанять искусного художника, который бы скопировал или перевел рисунок на листы плотной бумаги, раскрасил и разрезал бы их на куски удобного размера, примерно от одного до пяти метров по диагонали, а затем сделал бы пронумерованный чертеж. Сначала все это осуществлял сам Борис, потом Леонид Инглесис, русский художник, проживавший в Париже. Другие рабочие приклеивали камешки к бумаге на нужное место, и так месяц за месяцем, пока не заполнялись все листы целиком. Затем листы пронумеровывались и упаковывались в деревянные ящики. Когда их привозили на место, раскладывание листов по чертежу напоминало составление гигантской картинки-головоломки. Далее элементы картинки вдавливались тыльной стороной в затвердевающий цемент. И наконец оказавшаяся сверху бумага смывалась и соскабливалась, открывая законченный мозаичный рисунок.

Борис принимал участие в работе на всех ее этапах – наблюдал, распоряжался, покрикивал, а самые трудные операции производил собственноручно. Клей, делавшийся из гуммиарабика, разведенного в горячей воде и разлитого перед использованием в бутылки, становился при высыхании ломким, и камни во время транспортировки или нанесения мозаики на поверхность выпадали. Но Борис заметил, что после добавления в клей небольшого количества соли он начинает удерживать влагу, и камни приклеиваются гораздо лучше даже в том случае, если они лежали упакованные в деревянные ящики в течение нескольких месяцев или, как это произошло однажды, в годы Второй мировой войны, целых пяти лет. Ящики, упакованные в Париже и предназначенные для Банка Англии, были в конце концов перевезены через Ла-Манш в устье Темзы и в Лондонский порт.

В 1919 году Огастес Джон заказал мозаику для вестибюля своего дома на Мэллорд-стрит. Она должна была быть девяти футов высотой и располагаться вокруг камина. Борис изобразил Огастеса с его семьями. Рядом с ним вторая жена Дорелия с теснящимися вокруг нее, словно гроздь винограда, детьми – именно так, как они всегда вокруг нее и толпились. Над ними парит призрак первой жены Огастеса – Иды, окутанный в вуаль, похожую на мешок. Другие любовницы и дети сидят или стоят на боковых панно. Все это выглядит довольно странно, но окрашено своего рода ироничным сочувствием. Выбранный Борисом мрамор был серо-зеленого приглушенного цвета (который теперь кажется совсем уж приглушенным, поскольку материал, покрытый пылью, лежит лицевой стороной вниз в хранилище Музея Виктории и Альберта в Бэттерси).