— Почему он не любит меня, Чечилетта? — глаза несчастной налились слезами, — я же… я же на всё готова ради него! Почему? Может… но нет. У него нет другой, я всё выдумываю. Просто я не нужна ему. Совсем не нужна. Я виновата перед ним, я знаю, я вышла за него без любви, но ведь я… я была глупой, Энрико прав. Если бы я сразу послушалась его и стала бы женой Северино — как бы я была счастлива…
Чечилия успокаивала её.
— Не расстраивайся, тебе это вредно. Всё ещё переменится, родится ребёнок…
Бьянка покачала головой.
— Нет, ребёнок не нужен ему, так же как и я, это правда, Чечилетта. Это кара мне. Я соврала у алтаря. Я и теперь веду себя глупо. Глупо требовать от него верности, глупо и волноваться, не с другой ли он? Какая разница, если душа его всё равно не со мной? — Бьянка смотрела на подругу налитыми слезами глазами, и Чечилия поняла, что Бьянка подлинно говорит правду, — но что делать? Глупо оставаться в замке, нужно уехать.
— Куда ты поедешь, тебе в июле рожать!
— В имение. Я хочу побыть одна, хочу не видеть… Может, Господь сжалится надо мной, и я обрету смысл в ребёнке?
Чечилии стало жаль несчастную Бьянку. Та все понимала правильно. Понимала то, что могло просто убить её. Чечилия покачала головой.
— Это опасно. Муж должен быть рядом. Неужели ты думаешь, что он разрешит тебе уехать?
Бьянка подняла на неё мёртвые глаза и уверенно кивнула.
— Разрешит. Он уже предлагал это.
…Северино зашёл к себе и откинулся на ложе. Предстоящее появление ребёнка почему-то тревожило, не радовало. Истерики беременной жены утомляли. Вчера он под вечер зашёл к Энрико — не предупредив. Чечилия и Энрико сидели у окна и смеялись, держа на руках малышей. Энрико пытался угадать, кто из них Лучано, а кто Луиджи. А он никогда не смеялся вместе с Бьянкой…
Северино вздохнул. Он сглупил, страшно сглупил в выборе. Нельзя подводить к алтарю нелюбящую, нельзя жить с нелюбимой. Бьянка появилась на пороге тихо, бесшумно ступая по ковру. Он заметил её, когда она стала напротив него. До этого он три дня провёл на охоте с ловчими.
Северино заметил её бледность.
— Что-то случилось? Почему ты так бледна?
Бьянка подошла и, поддерживая живот, села рядом.
— Можно мне спросить, Северино?
— Конечно.
— Я могу уехать до родов в имение?
— Я же давно предлагал тебе это. Поезжай.
Бьянка сразу вышла. Из углов залы вылезла вязкая и сонная тишина. Ормани засыпал, но точно разбуженный внезапным шумом, вдруг поднялся. Что-то тут было не то, пронеслось у него в голове. Она же не хотела ехать, уверяла, что боится оставаться одна, что ей с ним спокойнее. Когда он пришёл в её покои, лакеи уже вынесли сундук. Стало быть, точно решила уехать?
— Мне проводить тебя?
Бьянка покачала головой, избегая его взгляда.
— Тут всего пять миль.
Она набросила плащ и вышла.
Теперь Ормани растерялся. Её отъезд в имение отвечал его интересам — она утомляла его и если до родов побудет там — ему будет лучше. Из окна Северино наблюдал, как Бьянка отъехала от бокового крыльца. Она не оглянулась, сидела, глядя прямо перед собой. У Северино почему-то заныло сердце. Он чего-то не понимал. С чего она вдруг решила уехать? До родов ещё месяц. Почему не попросила проводить её? Почему отводила взгляд? Почему не смотрела ему в глаза? Что задумала? Да нет, вздор, просто мерещится. Северино опустился на ложе. Целый месяц покоя. Он смежил веки, но уснуть не мог, некоторое время размышлял о делах, о Треклятом Лисе, по-прежнему продолжавшем охотиться в графском курятнике, потом мысли его вернулись к Бьянке. В имении пусто, только слуги. В последнее время он почти не навещал её, но ведь ребёнок…
Прошло несколько дней, писем от неё не было. Но Ормани и не велел ей писать. Просто забыл приказать прислать ему письмо. Но, чёрт возьми, а если роды начнутся раньше? Северино предложил Энрико съездить вместе с ним, но тот отказался — Чечилия с двумя малышами, он не может оставить её. «Он не может оставить её…» А вот он смог. Но почему она не пишет? Ей что, трудно прислать нарочного с известием, что у неё все в порядке? Нет, он сглупил, что позволил ей уехать, теперь у него душа не на месте. А что если, пока он здесь, произойдёт несчастье? Она же еле ковыляет! Споткнётся, свалится, потеряет ребёнка!
Солнце садилось и с гор повеяло прохладой.
…Но так ли это испугает его? Освободит, вот и всё. Он не видел её несколько дней до отъезда, потом она вдруг зашла и попросилась в имение. Нет, что-то всё же тут было не то. Северино вышел в коридор, прошёл этаж и постучал в двери Энрико. Открыла Чечилия.
— Я хотел спросить, — слегка замялся он, — Бьянка до отъезда была у вас?
— Заходила, — кивнула Чечилия.
— Она не говорила, зачем ей в имение?
— Не говорила, — проронила Чечилия, — но беременность странное время, мессир Ормани. Странно обостряется обоняние…. Я чувствовала запах железа от охотничьих капканов. У кого-то… обостряется понимание. Я полагаю, Бьянка всё поняла.
Он смутился.
— В смысле…
— Она просто поняла, что нелюбима. — пожалп плечами Чечилия и вдруг проговорила, точно Катарина Пассано, голосом каркающим и резким, неожиданно отбртяст к нему на «ты», чего раньше никогда не делала. — Ты скоро будешь свободен, Северино. Ты освободишься от неё.
Северино взглянул в глаза Чечилии и помертвел, поняв, что эта чертовка не только пророчит верно, но и видит его насквозь. Он одновременно испугался и оскорбился. Чечилия Крочиато была дочерью графа, сестрой одного его друга и женой другого, и Северино сдержал себя.
— Я вовсе этого не хочу, — бросил он слишком быстро и, может быть, не совсем уверенно..
— Хочешь. — Чечилия даже не утверждала, а просто проронила эти слова с той безразличной уверенностью, с какой человек, видевший перед собой осла, называет его ослом. — Ты хочешь, чтобы она умерла. И ребёнок тоже.
Северино снова помертвел. Господи, как Энрико живёт с этой ведьмой?
— Я хочу избавиться от жены и ребёнка? Зачем? — зло прошипел он, злясь именно на то понимание, что читал в её глазах.
— Ты чрезмерно увлёкся свободой, Северино. Но свобода — у Раймондо. Это любовь к Богу. А свобода без Бога и без любви — это дьявол. И тебе, дьяволу, не нужны ни жена, ни сын.
Он замер, потом отвернулся и ринулся вниз по лестнице.
Донна Чечилия задумчиво посмотрела ему вслед.
— Идиот. — Она не пророчила, но просто отомстила Северино Ормани за ту боль, что испытала при виде горя Бьянки. И не раскаивалась. Поделом ему.
Северино трясущимися руками пытался затянуть подпругу седла, но кожа скользила в вспотевших пальцах. Наконец он вскочил в седло. Дыхание его прерывалось. Ведьма, ведьма… «Тебе не нужны ни жена, ни сын…» Как смеет эта колдунья говорить ему такие вещи? «Тебе не нужны ни жена, ни сын…» Под стук копыт слова звенели в ушах. «Тебе не нужны ни жена, ни сын…» Вздор! Сына он хотел… Ну… ничего не имел против. Жена… Ну, положим…Что положим? Он хочет её смерти? Эта ведьма так и сказала. До имения оставалось четверть мили. Нет, не хочет. Что за мерзость? «И тебе, дьяволу, не нужны ни жена, ни сын…» Его снова ударило волной испарины.
Северино резко притормозил коня.
Господи, а ведь она права. Куда он вляпался? Он услаждался свободой от той любви и зависимости, что раньше тяготили, и не понимал, что незаметно стал… дьяволом. Он не хотел смерти Бьянки, просто тяготился её тяготой, лишавшей его привычных удовольствий. И сын… да, этот сын в её утробе мешал ему.
Господи, в кого он превратился?
Северино дал шпоры коню и через мунуту влетел в дом. Замер. Бьянка при свечах обшивала кружевом маленькую шапочку для новорождённого, рядом лежала Псалтирь. Она увидела его, но ничего не сказала. Глядела чуть изумлённо, но молча. Северино в ужасе обомлел. В её глазах было что-то страшное, недаром она отводила их от него в замке. Ведьма была права. Бьянка поняла, что нелюбима, и это понимание начало в ней свою страшную работу. Она была белее мела, просвечивала насквозь, и ему вдруг показалось, что он видит светящийся в ней скелет ребёнка. Своего ребёнка.
