Канцона вторая И совсем не в мире мы, а где-то На задворках мира средь теней. Сонно перелистывает лето Синие страницы ясных дней. Маятник, старательный и грубый, Времени непризнанный жених, Заговорщицам-секундам рубит Головы хорошенькие их. Так пыльна здесь каждая дорога, Каждый куст так хочет быть сухим, Что не приведет единорога Под уздцы к нам белый серафим. И в твоей лишь сокровенной грусти, Милая, есть огненный дурман, Что в проклятом этом захолустьи — Точно ветер из далеких стран. Там, где всё сверканье, всё движенье, Пенье всё, – мы там с тобой живем. Здесь же только наше отраженье Полонил гниющий водоем. Апрель 1921 «На безумном аэроплане…»
На безумном аэроплане В звёздных дебрях, на трудных кручах И в серебряном урагане Станешь новой звездой падучей. До августа 1921 «Я сам над собой насмеялся…» Я сам над собой насмеялся, И сам я себя обманул, Когда мог подумать, что в мире Есть что-нибудь кроме тебя. Лишь белая, в белой одежде, Как в пеплуме древних богинь, Ты держишь хрустальную сферу В прозрачных и тонких перстах. А все океаны, все горы, Архангелы, люди, цветы — Они в хрустале отразились Прозрачных девических глаз. Как странно подумать, что в мире Есть что-нибудь кроме тебя, Что сам я не только ночная Бессонная песнь о тебе. Но свет у тебя за плечами, Такой ослепительный свет, Там длинные пламени реют, Как два золоченых крыла. Август 1921 «После стольких лет…» После стольких лет Я пришел назад, Но изгнанник я, И за мной следят. – Я ждала тебя Столько долгих дней! Для любви моей Расстоянья нет. – В стороне чужой Жизнь прошла моя, Как умчалась жизнь, Не заметил я. – Жизнь моя была Сладостною мне, Я ждала тебя, Видела во сне. Смерть в дому моем И в дому твоем, — Ничего, что смерть, Если мы вдвоем. 1921 |
