«Мне на Ваших картинах ярких…» Ольге Людвиговне Кардовской Мне на Ваших картинах ярких Так таинственно слышна Царскосельских столетних парков Убаюкивающая тишина. Разве можно желать чужого, Разве можно жить не своим… Но и краски ведь тоже слово, И узоры линий – ритм. Март 1914 Наступление
Та страна, что могла быть раем, Стала логовищем огня. Мы четвертый день наступаем, Мы не ели четыре дня. Но не надо яства земного В этот страшный и светлый час, Оттого, что Господне слово Лучше хлеба питает нас. И залитые кровью недели Ослепительны и легки. Надо мною рвутся шрапнели, Птиц быстрей взлетают клинки. Я кричу, и мой голос дикий. Это медь ударяет в медь. Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть. Словно молоты громовые Или волны гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей. И так сладко рядить Победу, Словно девушку, в жемчуга, Проходя по дымному следу Отступающего врага. 1914 Китайская девушка Голубая беседка Посредине реки, Как плетеная клетка, Где живут мотыльки. И из этой беседки Я смотрю на зарю, Как качаются ветки, Иногда я смотрю; Как качаются ветки, Как скользят челноки, Огибая беседки Посредине реки. У меня же в темнице Куст фарфоровых роз, Металлической птицы Блещет золотом хвост. И, не веря в приманки, Я пишу на шелку Безмятежные танки Про любовь и тоску. Мой жених все влюбленней; Пусть он лыс и устал, Он недавно в Кантоне Все экзамены сдал. Июль 1914 Вечер Как этот ветер грузен, не крылат! С надтреснутою дыней схож закат. И хочется подталкивать слегка Катящиеся вяло облака. В такие медленные вечера Коней карьером гонят кучера, Сильней веслом рвут воду рыбаки, Ожесточенней рубят лесники Огромные, кудрявые дубы… А те, кому доверены судьбы Вселенского движения и в ком Всех ритмов бывших и небывших дом, Слагают окрыленные стихи, Расковывая косный сон стихий. Май-июнь 1914 «Она не однажды всплывала…» Она не однажды всплывала В грязи городского канала, Где светят, длинны и тонки, Фонарные огоньки. Ее видали и в роще, Висящей на иве тощей, На иве, еще Дездемоной Оплаканной и прощенной. В каком-нибудь старом доме, На липкой красной соломе Ее находили люди С насквозь простреленной грудью. Но от этих ли превращений, Из-за рук, на которых кровь (Бедной жизни, бедных смущений), Мы разлюбим ее, Любовь? Начало 1915 Ответ сестры милосердия …Омочу бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавые его раны на жестоцем теле. Плачь Ярославны Я не верю, не верю, милый, В то, что вы обещали мне, Это значит, вы не видали До сих пор меня во сне. И не знаете, что от боли Потемнели мои глаза. Не понять вам на бранном поле, Как бывает горька слеза. Нас рождали для муки крестной, Как для светлого счастья вас, Каждый день, что для вас воскресный. То день страданья для нас. Солнечное утро битвы, Зов трубы военной – вам, Но покинутые могилы Навещать годами нам. Так позвольте теми руками, Что любили вы целовать, Перевязывать ваши раны, Воспаленный лоб освежать. То же делает и ветер, То же делает и вода, И не скажет им «не надо» Одинокий раненый тогда. А когда с победы славной Вы вернетесь из чуждых сторон, То бебрян рукав Ярославны Будет реять среди знамен. Март-май 1915 Средневековье
Прошел патруль, стуча мечами, Дурной монах прокрался к милой. Над островерхими домами Неведомое опочило. Но мы спокойны, мы поспорим Со стражами Господня гнева, И пахнет звездами и морем Твой плащ широкий, Женевьева. Ты помнишь ли, как перед нами Встал храм, чернеющий во мраке, Над сумрачными алтарями Горели огненные знаки. Торжественный, гранитнокрылый, Он охранял наш город сонный, В нем пели молоты и пилы, В ночи работали масоны. Слова их скупы и случайны, Но взоры ясны и упрямы. Им древние открыты тайны, Как строить каменные храмы. Поцеловав порог узорный, Свершив коленопреклоненье, Мы попросили так покорно Тебе и мне благословенья. Великий Мастер с нивелиром Стоял средь грохота и гула И прошептал: «Идите с миром, Мы побеждаем Вельзевула». Пока живут они на свете, Творят закон святого сева, Мы смело можем быть как дети, Любить друг друга, Женевьева. Июль 1915 |
