«Ты не могла иль не хотела…» Ты не могла иль не хотела Мою почувствовать истому, Свое дурманящее тело И сердце бережешь другому. Зато, когда перед бедою Я обессилю, стиснув зубы, Ты не придешь смочить водою Мои запекшиеся губы. В часы последнего усилья, Когда и ангелы заплещут, Твои сияющие крылья Передо мной не затрепещут. И в встречу радостной победе Мое ликующее знамя Ты не поднимешь в реве меди Своими нежными руками. И ты меня забудешь скоро, И я не стану думать, вольный, О милой девочке, с которой Мне было нестерпимо больно. 1917 «Вероятно, в жизни предыдущей…»
Вероятно, в жизни предыдущей Я зарезал и отца и мать, Если в этой – Боже Присносущий! — Так позорно осужден страдать. Каждый день мой, как мертвец, спокойный, Все дела чужие, не мои, Лишь томленье вовсе недостойной, Вовсе платонической любви. Ах, бежать бы, скрыться бы, как вору, В Африку, как прежде, как тогда, Лечь под царственную сикомору И не подниматься никогда. Бархатом меня покроет вечер, А луна оденет в серебро, И быть может не припомнит ветер, Что когда-то я служил в бюро. 1917 «Так долго сердце боролось…» Так долго сердце боролось, Слипались усталые веки, Я думал, пропал мой голос, Мой звонкий голос навеки. Но Вы мне его возвратили, Он вновь мое достоянье, Вновь в памяти белых лилий И синих миров сверканье. Мне ведомы все дороги На этой земле привольной… Но Ваши милые ноги В крови, и Вам бегать больно. Какой-то маятник злобный Владеет нашей судьбою, Он ходит, мечу подобный, Меж радостью и тоскою. Тот миг, что я песнью своею Доволен, – для Вас мученье… Вам весело – я жалею О дне моего рожденья. 1917 Кха Где вы, красивые девушки, Вы, что ответить не можете, Вы, что меня оставляете Ослабевающим голосом Звонкое эхо будить? Или вы съедены тиграми, Или вас держат любовники? Да отвечайте же, девушки. Я полюбил вас и встретиться С вами спустился в леса. С гор я увидел вас голыми Около чистого озера И прибежал, не подумавши, Что все вы – дочери месяца, Черной вороны я сын. 1915–1918 Три жены мандарина Законная жена Есть еще вино в глубокой чашке, И на блюде ласточкины гнезда. От начала мира уважает Мандарин законную супругу. Наложница Есть еще вино в глубокой чашке, И на блюде гусь большой и жирный. Если нет детей у мандарина, Мандарин наложницу заводит. Служанка Есть еще вино в глубокой чашке, И на блюде разное варенье. Для чего вы обе мандарину, Каждый вечер новую он хочет. Мандарин Больше нет вина в глубокой чашке, И на блюде только красный перец. Замолчите, глупые болтушки, И не смейтесь над несчастным старцем. До 1918 Рассыпающая звезды Не всегда чужда ты и горда И меня не хочешь не всегда, Тихо, тихо, нежно, как во сне, Иногда приходишь ты ко мне. Надо лбом твоим густая прядь, Мне нельзя ее поцеловать, И глаза большие зажжены Светами магической луны. Нежный друг мой, беспощадный враг, Так благословен твой каждый шаг, Словно по сердцу ступаешь ты, Рассыпая звезды и цветы. Я не знаю, где ты их взяла, Только отчего ты так светла И тому, кто мог с тобой побыть, На земле уж нечего любить? 1916–1918 Предупреждение Я говорил – ты хочешь, хочешь? Могу я быть тобой любим? Ты счастье странное пророчишь Гортанным голосом своим. А я плачу за счастье много, Мой дом – из звезд и песен дом, И будет сладкая тревога Расти при имени твоем. «И скажут – что он? Только скрипка, Покорно плачущая, он, Ее единая улыбка Рождает этот дивный звон. И скажут – то луна и море, Двояко отраженный свет — И после – о какое горе, Что женщины такой же нет!» Но, не ответив мне ни слова, Она задумчиво прошла, Она не сделала мне злого, И жизнь по-прежнему светла. Ко мне нисходят серафимы, Пою я полночи и дню, Но вместо женщины любимой Цветок засушенный храню. Август 1917 – весна 1918 года |
