— Денег хватает, так что Кислевский нам не пригодится, — сказал Вася. — Пусть спит спокойно… дорогой товарищ.

— Сколько получилось? — спросила я, найдя наконец в себе силы заговорить.

— Немного меньше, чем было. На цветы не останется. Ну да и господь с ними, с цветами-то. Чай, Сергеич не обидится…

У меня буквально отлегло от сердца, когда я поняла, что Вася не станет разговаривать с Кислевским и, соответственно, не узнает о нашей с ним беседе в курилке. Меня не столько трогало оскорбление, нанесенное Кислевским, сколько тревожила мысль о возможных последствиях. С него, козла, что возьмешь, а вот прознай об этом Вася… Я мысленно поблагодарила Господа Бога, Пресвятую Богородицу и персонально своего ангела-хранителя за то, что совместными усилиями они в очередной раз спасли мою грешную душеньку, хоть я этого, возможно, и не заслуживала…

Заметно повеселев, поинтересовалась:

— Ну и как народ отреагировал на поборы?

Вася ответил, глумливо посмеиваясь:

— Надежда Леонидовна обматерила меня в три этажа и даже упомянула Андрюхиных родственников по материнской линии… но денег дала… Баба Лиза тоже оказалась нашим человеком… Знаешь, я сам за подарком поеду.

— Васька, ну какой же ты все-таки у меня молодец!

— Да я сам от себя тащусь!

И только я встала из-за стола, как вдруг раздался телефонный звонок. Сигнал пришел по внутренней линии. Я сняла трубку и услышала голос Ольги Романовны:

— Алла Константиновна, зайдите ко мне, пожалуйста.

Так называемый кабинет руководителя отделяла от зала, в котором размещались риелторы, только перегородка из непрозрачного стекла. Это был небольшой закуток, метров семь, но здесь имелось все необходимое для работы: стол, тумба, крутящееся «директорское» кресло, компьютер последнего поколения, канцелярия и радиотелефон.

Ольга Романовна милостиво указала мне на стул для посетителей, стоявший сбоку от стола. Я присела.

То ли сиденье стула оказалось неудобным, то ли тем же самым местом я почуяла неладное, то ли внимательный взгляд серых глаз Ольги Романовны выводил меня из равновесия, но мне вдруг захотелось провалиться сквозь землю. В Соединенные Штаты. Самым противным в этой ситуации было то, что я не имела ни малейшего представления о предмете разговора. Впрочем, по опыту я знала, что на ковер «из желтых листьев» обычно вызывают по трем основным причинам: либо хотят уволить, либо хотят указать на отдельные недостатки в работе, то есть устроить головомойку с занесением, ну и, наконец, что приятно, желают предложить повышение. Я также знала, что повышать и увольнять меня пока вроде бы не за что.

Итак, Тишкина смотрела на меня. Я смотрела на Тишкину. Ольга Романовна слыла у нас дамой стильной и рафинированной. Туфли на каблуках, костюмчики из тонкой шерсти, блузки из шелка, легкой вискозы или хлопка — все это было дорого, безупречно и чертовски элегантно. Такой же безупречностью отличались и современная короткая стрижка, и едва заметный макияж на ухоженном, моложавом лице. Словом, все в ней было прекрасно, как некогда мечтал о воплощении прекрасного в отдельно взятом индивидууме Антон Павлович.

Пауза между тем затянулась, и я краем глаза посмотрела на часы. У меня был назначен просмотр квартиры на выкуп, и я имела намерение явиться вовремя. Играть в гляделки мне было недосуг.

— Вы спешите, Алла Константиновна? — наконец заговорила Ольга Романовна. — Я постараюсь вас не задерживать. Хотя разговор у нас с вами будет серьезный. Вы, кажется, снова повздорили с Кислевским? Кирилл Артурович уверяет меня, что вы занимаетесь какими-то поборами, якобы на подарок Виктору Сергеевичу. Это так?

Несмотря на всю тяжесть обвинений, выдвинутых в мой адрес, я облегченно вздохнула. Вот, оказывается, в чем дело! Значит, Кислевский, эта гнида казематная, продолжает иметь ко мне претензии и, чтобы свести со мной счеты, дошел до банального стукачества. Я-то по наивности полагала, что этим обычно грешат мальчики в пионерском возрасте…

— В чем дело, Алла Константиновна? Вы хоть как-то можете мне объяснить, что происходит? — с тревогой глядя на меня, потребовала ответа Тишкина, впрочем, достаточно спокойно, даже мягко. Я всегда поражалась ее выдержке. В нашем-то дурдоме…

Естественно, я ей все рассказала: и про Туманова, и про наш разговор с Кислевским, и про намерение скрыть потерю денег от руководства… Ольга Романовна меня внимательно выслушала. Затем вздохнула и покачала головой.

— Первый класс, честное слово… Вторая четверть, — заключила она. — У меня такое впечатление, что некоторые наши сотрудники пришли работать в агентство прямо из детского сада, минуя школу и институт. Андрею Юрьевичу следовало в первую очередь обратиться ко мне. Он ведь, по сути, не сделал ничего такого… Господи, для вас руководитель — точно крокодил какой…

— Андрей опасается, что вы его уволите. Дела у него идут неважно, сами знаете.

— Знаю. Зато это было бы по-мужски. А то надо же, нашел себе заступницу! Вы тоже, кстати, хороши… Алла Константиновна, я вас предупреждаю первый и последний раз: держитесь от Кирилла Артуровича подальше. Не хватало мне еще разборок между ним и Никитиным. Надеюсь, вы меня понимаете?

Я кивнула и покраснела, как школьница. Воистину, Тишкина все видит. Впрочем, я уже давно смирилась с тем, что в агентстве нас с Никитиным считают любовниками.

— Мне абсолютно безразлично, какие у вас отношения с Василием Андреевичем, — продолжала Ольга Романовна. — Однако осмелюсь заметить, что времена рыцарей и прекрасных дам прошли, и, на мой взгляд, вам следует проявлять благоразумие и впредь не вдохновлять мужчин на подвиги.

Я снова кивнула, с мрачным упоением подумав о том, что коли уж времена прекрасных рыцарей, как выяснилось, прошли, то мне ничто не помешает самой отомстить за свою поруганную честь. Возьму вот и проколю у Кирюшенькиной тачанки все четыре колеса, и пусть меня потом осудят Страшным судом и уволят к едрене фене.

— Идите, Алла Константиновна, и работайте спокойно, — примирительно сказала Ольга Романовна. — Кстати, я очень довольна вашими результатами.

— Это исключительно заслуга Василия Андреевича, — с подобострастной улыбкой ответила я и встала, чтобы уйти.

Внезапно Тишкина остановила меня:

— Постойте… сколько еще денег вам не хватает на подарок?

— Да мы тут уже собрали…

— Прекратите. Я ведь тоже иду на банкет. — Она раскрыла свою сумочку и достала кошелек. — Вот… возьмите.

Не помня себя, я вышла от Ольги Романовны с тысячной купюрой в руках и с мыслью о том, что начальники, они тоже, как ни странно, люди и ничто человеческое, оказывается, им не чуждо. Без всяких объяснений я сунула Васе деньги, он бросил на меня короткий взгляд и, все поняв и оценив широкий жест и благородство души Ольги Романовны, убрал их в сумку.

— Так я заеду за тобой на Щетинкина? — напоследок уточнил он.

Я кивнула и, схватив свой баул, побежала одеваться, ибо время уже сильно поджимало.

Я выскочила из офиса, накинув легкую куртку, и отправилась в сторону центра. Путь мой лежал через обширный тенистый сквер. И вдруг я непроизвольно начала замедлять шаг. Потому что, оказавшись в заповедных кущах золотой чародейки-осени, внезапно ощутила всю неуместность привычной городской суеты.

Вокруг было очень тихо, только шорох опавших листьев под ногами прохожих свидетельствовал о реальности этого запредельного мира покоя. Время остановилось. Я сделала то же самое, не спеша вытащила из пачки сигарету и закурила, задумчиво глядя в даль, в глубину реденькой аллеи.

Парк был усыпан красными, желтыми, бурыми и даже зеленоватыми, но уже охваченными тленом листьями. Над головой синело прохладное осеннее небо. Яркое, точно летом, солнце заливало асфальтовые дорожки. Природа увядала, но без какого бы то ни было трагизма. Напротив: очутившись здесь, в осеннем парке, вдохнув прозрачную, звенящую прохладу сентябрьского воздуха с дымной, терпкой горчинкой, я вдруг ощутила утраченный мною в душном офисе, полном искусственных вещей и чувств, непреходящий кайф жизни. Какими незначительными, мелкими неожиданно показались мне так называемые ценности нашего оголтелого, насквозь материального мира! Мое существование проходило день за днем в бешеной гонке с препятствиями, в сером пространстве городских джунглей, между кухней, компьютером и курилкой, в кофеиново-никотиновом угаре, в нескончаемой битве за урожай до полного физического изнеможения и моральной деградации. То была не жизнь, во всяком случае ненастоящая, не моя жизнь, а какое-то нелепое реалити-шоу с надуманным, плоским сюжетом. Я бросила окурок в урну и, покончив с философствованием, сунула в рот жвачку. Психологи утверждают, что мы курим от недостатка любви. Им, конечно, видней.