Между 1941 и 48 годом Леонтий Альбертович прожил семь лет в сибирской ссылке, в Славгороде Алтайском. Он был не один. Летом 1941 вода из Литвы были вывезены десятки тысяч неугодных советской власти людей. В Славгороде собралась большая колония литовских ссыльных. Вместе с ссыльными из Польши они составили семью в несколько сот человек - остров среди советского населения, в свою очередь далеко не однородного.

     Славгород был переполнен эвакуированными во время войны ленинградцами... В районе жили казахи и выселенные приволжские немцы. . .Но на колхозном базаре в центре города, где кишела разношерстная толпа, легко можно было различить «западников»: они выделялись не только лицами, но и вещами, которые продавали, - вещами из посылок, непрерывным потоком поступавших для них из Нью-Йорка и Тель-Авива. Я прибыл в Славгород 1 июля 1945 года: памятная дата. За мной было пять лет концлагеря и десять суток пути с дальнего севера.За пазухой - увольнительное свидетельство Каргопольлага. Я был голоден, оборван и дик видом. Денег не было. Последний кусок хлеба я съел на станции ранним утром. В Славгороде был у меня единственный адрес: на улице Луначарского 52 жил некий Соловейчик. Этот неизвестный мне Соловейчик и составлял мой опорный пункт и якорь спасения в новом и чужом месте.

     Медленно я плелся по улицам, поглядывая по сторонам.Я был разочарован. Славгород, по ассоциации с Миргородом, где поссорились когда-то Иван Иванович с Иваном Никифоровичем,я воображал себе, как украинское местечко, в тенистых садах и зелени... Но это была Средняя Азия: зной, пустыня, раскаленный удушливый ветер, мазанки из глины с плоскими крышами...

     На улице Луначарского 52 находился убогий деревянный домишко, - лачуга на отлёте, с дверью на одной петле... У меня сжалось сердце :кто уж мог жить в такой норе? Сейчас, вероятно, откроет мне дверь чужой, неприветливый человек и, недослушав, захлопнет ее пред самым носом... Тогда начнется для меня советская «воля», которая иной раз хуже лагеря... Но делать нечего. Я набрался духу, толкнул дверь и вошел в сени.

     Хозяйка показала мне на кухоньку, загроможденную посудой,ведрами,хламом. 3а кухней жили Соловейчики в единственной комнатушке.Я постучал. Донесся мягкий стариковский голос: - Кто там?

     - Я прямо из лагеря! И имею привет к вам от доктора Вениамина Бергера.

     Я назвал магическое имя. И сразу всполошились, поднялись из постелей Леонтий Альбертович и Лина Григорьевна. Еще не веря своей удаче, я снял тяжелый рюкзак с плеч.Меня пригласили к столу. Под окошком между кроватями был столик, заваленный книгами.

     - Вы не завтракали? Что вам приготовить?

     И уже Лина Григорьевна хлопочет у стола,и я глазам не верю: для KOГО? для меня, лагерника, накрывают стол белой скатертью,ставят настоящие чашки, тарелки, масло, яичницу, чай и сахар? - Я был потрясен: ведь это возвращение к родным! Я здесь как дома! Леонтий Альбертович первым делом дал мне денег и проводил на телеграф. Я выслал телеграмму жене в Тель-Авив.ЭТО был первый привет от пропавшего без вести,после долгих лет молчания.

     - И телеграмма дойдет?

     - Дойдет! ~ сказал Леонтий Альбертович, - а теперь подумаем как вас устроить на ночлег. Мы вышли на улицу, уселись на табуретах под единственным деревом,и Леонтий Альбертович открыл прием.

     Я мог убедиться,что человек, к которому привела меня судьба,был значительным лицом в славгородской ссыльной колонии.Все проходившие мимо кланялись ему и подходили обменяться несколькими словами.На пятом году ссылки он знал всех, и все знали его. Подошла худенькая черноглазая девушка:

     - Это Клара, плановик завода, куда вы завтра пойдете наниматься на службу. Подошел плотный, круглолицый человек:

     - Познакомьтесь, это Киршенберг, известный варшавский адвокат. Он с женой отсидел три года за отказ принять советский паспорт...У них вы будете спать сегодня.

     Двух часов не прошло, - и я имел большой круг знакомых в Славгороде.

     Так началась моя дружба с четой Соловейчиков. Оба были высококультурные люди, хорошо знавшие Европу. И Европа знала их. В «Автобиографии» Стифен Спендера, знаменитого английского поэта, вышедшей в 1950 году, есть страницы, посвященные берлинскому дому Соловейчиков в конце 20-ых годов. Их славгородский дом, однако, резко отличался от берлинского: нора, которую годами приводили в человеческий вид. При мне - приладили деревянные щиты-ставни к окнам.Соорудили подобие настольной лампы. Леонтий Альбертович,будучи ссыльнопоселенцем не имел нормального советского паспорта и обязан был каждые две недели являться в милицию. Выезд из города был ему запрещен. Ему уже было за 70 лет, он не работал и жил за счет посылок, регулярно получавшихся из-за границы... Но не об этом я хочу рассказать. Эпопея ссыльного житья-бытья изгнанников в алтайской глуши еще ждет своего бытописателя.Я хочу рассказать о чуде в Славгороде: о том,как удалось вытащить чету Соловейчиков из Сибири и перевести их в Париж.

     Осенью 1946 года я был во Франции. Я привез в Париж собственноручное письмо Лины Григорьевны, написанное по-французски ее дочери. К этому письму я прибавил свои пояснения . Дочь Соловейчиков была замужем за французом; в семье мужа был знаменитый родственник: писатель Андрэ Жид.

     Письмо открыло глаза. Впервые было в нем сказано все, чего не было в мирных и благополучных подцензурных посланиях из Славгорода в Париж: крик о помощи, SOS на высшей ноте.

     Таких писем не пишут в официальные учреждения, их можно адресовать только родным...И родные не всегда находят силу и решимость действовать.Но в данном случае произошло чудо.

     С помощью родни мужа дочь добилась аудиенции у самого Вячеслава Михайловича Молотова. Он как раз в это время находился на сессии Объединенных Наций в Париже.

     Молотов спросил:

     - Ваш отец не в лагере? - и узнав,что «только на поселении», обещал помочь.

     «Помощь» Молотова, как и следовало ожидать, заглохла. Но вмешалось французское правительство. Французским послом в Москве был тогда генерал Катру: не дипломат, а солдат, прямой и честный человек. Для него освобождение родителей французской гражданки Гизы Друэн превратилось в дело чести.

     Полтора года продолжалась борьба за освобождение Леонтия Альбертовича и его супруги. За это время Катру шесть раз обращался с нотами по их поводу к советским властям, запрашивая, напоминая, ходатайствуя, настаивая, протестуя,надоедая и не отставая. НЕ каждый дипломат проявил бы такую настойчивость И для кого? Соловейчики даже не были французскими гражданами.

     Долго было бы рассказывать все этапы и перипетии в той войны за Соловей-чиков. Одно время они уже впали в полное отчаяние. Но в конце-концов - осенью 1948 года - прибыл в районную милицию города Славгорода на имя четы Соловейчиков фантастический и невиданный документ: заграничный паспорт с визой во Францию.

     Документ невиданный в буквальном смысле слова: с начала октябрьской peволюции никто в Славгороде не получал и в глаза не видел заграничного паспорта . Для местных жителей Барнаул был столицей, а Свердловск - фатой-морганой на краю горизонта. В Москву ездили только редкие олимпийцы по делам службы.

СОЛОВЕЙЧИКОВ ОТПУСКАЮТ В ПАРИЖ!

     Грянула неслыханная весть. И волосы стали дыбом на голове начальника районного НКВД. - «Что это значит?» - Соловейчиков он знал издавна, и особенно ими не интересовался и вдруг оказывается, что Леонтий Альбертович человек не простой, за ним таинственные силы, мировые державы!

     Нормально не разрешается ссыльному самовольно отлучиться в соседний колхоз, а тут - паспорт в Париж!... Начальник НКВД облился холодным потом. Он был ошеломлен.Что за человек такой - Леонтий Альбертович Соловейчик?... Ситуация почти как в гоголевском «Ревизоре»: шесть недель сидит инкогнито некто и наблюдает. «За эти шесть недель была высечена унтер-офицерская вдова!» - «Семь лет!» - За эти семь лет чего только не происходило в районном городе Славгороде! Что скажет и расскажет Соловейчик? -