Она оплакивала дядю, потому что он был ниточкой, соединявшей ее с родственниками во Франции. Они так часто болтали втроем с Маргаритой. Она велела своим дамам надеть траур и сама тоже оделась в траурные одежды, хотя ей так не шел черный цвет. Но ее чувство к Томасу Плантагенету можно было выразить как грусть, подкрепленную поведением Эдуарда. Его ни в коей мере нельзя было сравнить с ее горем по поводу смерти Маргариты. Она и сейчас страдала, что ее нет рядом. Ей так не хватало ее советов и любви. Но все тотчас вылетело из ее головы, когда узнала, что оба Мортимера — дядя и племянник — находятся в Тауэре.

Воспользовавшись тем, с какой быстротой он избавился от Ланкастера, Эдуард молниеносно повел свою армию на запад, чтобы наказать своих приграничных лордов и союзников за то унижение, которому они подвергли Деспенсера. Он созвал их всех к себе, однако они отказались предстать перед его очами. Но у него вдруг появилась какая-то необъяснимая энергия, как это было, когда опасность грозила его дорогому Гавестону, и это помогло ему захватить Мортимеров.

«Наверное, его всегда волновали только двое мужчин — Гавестон и Деспенсер», — подумала ночью Изабелла, страдающая от бессонницы. Все ее симпатии были на стороне узников Тауэра, томящихся среди серой громады его стен.

Зимой королева не однажды велела лодочникам катать ее вниз по реке, от Вестминстера до Уэппинг Стеерс, и всякий раз, когда они приближались к Тауэру, она просила перестать грести. Адмирал ее речного флота был поражен, что она желала совершать эти прогулки в зимнюю стужу, вся закутанная в меха и на последних месяцах беременности. Ее дамы всегда приходили в ужас, когда она изъявляла желание отправиться на прогулку по реке, не столько из-за зимней погоды, сколько из-за того, что приходилось преодолевать быстрое течение между быками лондонского моста. И хотя они понимали, что опытные гребцы сумеют преодолеть его, все же начинали визжать, когда сильное течение влекло их в тень огромной, но узкой арки. И всегда вспоминали, как одна придворная дама прежней королевы в панике вылетела за борт и тут же утонула.

Изабелла каждый раз резко отчитывала их за визг, повторяя, что их испуганная болтовня мешает ее размышлениям. Она сама почти не замечала опасности. Изабелла не отводила взгляда от берега до тех пор, пока башня Завоевателя не исчезала из виду. Было похоже, что она решила изучить каждую извилину реки. Укрепленная башня Кип возвышалась белой и массивной громадой в центре всех зданий. Там были низкие широкие ворота со скользкими ступенями и зловещими решетками. За ними томились узники. Башни самых удивительных очертаний размещались в стратегически важных точках вдоль стен.

В какой из этих угрюмых башен заперт Роджер Мортимер? Он, привыкший к свободе… Он, который мог скакать весь день под дождем и солнцем, навстречу ветру по горам Уэльса… Изабелла не могла напрямую спросить про него, чтобы не выдать себя. Только когда приблизилось время родов, она сделала вид, что ее одолевают предчувствия, и все твердила, что хотела бы, чтобы все состоялось в защищенном Тауэре.

— Но вы же всегда говорили, что ненавидите это место. Когда нам пришлось провести там ночь перед коронацией, вы жаловались, что там сыро, — напомнил ей Эдуард.

— Тогда я только что приехала из солнечной Франции, и ваше королевство в то время не воевало. А сейчас я так боюсь насилия, потому что ваши вечные свары с баронами не прекращаются.

— Но чего можете бояться вы? — нетерпеливо вопрошал он. — Народ обожает вас. Вам гораздо приятнее будет проводить время в Виндзоре или Элтеме, чем тесниться в городе и дышать гнилым воздухом свалок.

Но Изабелла от природы была неплохой актрисой, и, изобразив любящий и смущенный взгляд, содрогнулась от ужаса.

— Если вас не будет со мной, мой верный супруг, мне будет безопаснее находиться в Тауэре!

Там были рождены и другие королевские потомки, и даже Хьюго Деспенсер, который в последнее время вникал в самые интимные детали их семейной жизни, поддержал ее просьбу.

Как она и предполагала, он был счастлив сплавить ее куда-нибудь подальше. Что касается Эдуарда, который обычно был так внимателен ко всему, что касалось его детей, теперь стал безразличным и отдал соответствующие приказания перед тем, как отбыть в Йорк. Все вещи Изабеллы перевезли в Тауэр. Через некоторое время, к радости лондонцев, там была рождена ее вторая дочь.

«Жанна из Тауэра», — так называли ее люди, так же, как они называли второго сына Ее Величества — «Джон из Элтема».

Про это королеве постоянно говорила Жислен, которая надеялась в скором будущем выйти замуж за Роберта ле Мессаджера и завести собственных детей.

У девятилетнего принца Эдуарда уже был учитель. За остальными детьми приглядывали няньки, и Изабелла была спокойна за них. Она напомнила своему управителю, что займет совсем немного комнат, и взяла с собой только тех дам, которым доверяла. Рождение ребенка было всего лишь предлогом, чтобы жить неподалеку от крепости. Ей не нужны были болтливые языки и любопытные глаза, которые шпионили бы за нею.

Теперь, когда мучения, связанные с родами, были позади, а маленький садик сверкал яркими цветами, и она могла прогуливаться там, нежась на солнышке, Изабелла пыталась придумать, как связаться с Роджером Мортимером, и чем она может помочь ему, чтобы он избежал топора палача.

Садик был совсем крохотным. С одной стороны он был огорожен длинной низкой стеной королевских апартаментов, с другой прилегал к юго-восточной части внешней стены, и над ним возвышались и охраняли его башни Кредл и Уелл. Дальше уже был ров.

По обеим сторонам апартаментов возвышались громады Соляной и Фонарной башен, которые она так старательно изучала, плавая на лодке. Прогуливаясь в садике, Изабелла не могла окинуть взглядом ни оживленную пристань и набережную по другую сторону стены, ни быстро текущую Темзу. Она видела их только из окон своих апартаментов. До нее не доносилось звуков, кроме резкого крика чаек, грубых голосов матросов, да визга подъемников. Изабелла прекрасно понимала, что люди, знавшие, как она любит удовольствия и веселье, поражены тем, что она решила пожить здесь.

— Но ведь в стране так неспокойно, и бедная леди еще не оправилась после четвертых родов…

— И она всегда выглядит, как хрупкий прелестный цветок…

Изабелла утром слышала, что мужчины, прибывшие в Лондон, подобным образом обсуждали ее. Они несли огромные охапки тростника. Коннетабль приказал лодочнику каждой барки, прибывшей из Норфолка, везти камыш и тростник в Лондон, чтобы чинить крыши и постилать его на пол. Когда жена коннетабля с симпатией и заботой упомянула, какая хрупкая Изабелла, то та, вспомнив совет тети Маргариты, не стала разубеждать ее. Пусть все считают ее хрупкой! Когда ее дамы предлагали ей руку, чтобы поддержать или составить компанию в саду, Изабелла отвечала, что у нее болит голова от жары, и что она предпочитает гулять в саду в одиночестве. Когда Эдуард прислал ей поздравление — родилась еще одна принцесса, которой можно будет торговать на ярмарке невест королевских кровей в Европе, он также предложил ей вернуться в Вестминстер, то она ответила, что еще не пришла в себя и слишком слаба, чтобы снова переезжать куда-то.

Она воспользовалась ситуацией и пожаловалась на недомогание, симптомы которого не так-то легко обнаружить — на бессонницу, и ее врач Бромтофт предписал ей настойку из измельченных семян мака! Он пояснил, что целительное снадобье привезли крестоносцы из похода в Священную землю, и добавил:

— Это сильнодействующее снадобье, и сарацины используют его, чтобы не чувствовать боли, когда необходимо отрезать руку или ногу. Я уверяю вас, мадам, если вы выпьете несколько капель настойки, вы будете прекрасно засыпать, как только ваша голова коснется подушки.

Изабелла ласково поблагодарила его. Каждую ночь, когда ей приносили настойку, она с помощью Бинетт ухитрялась прятать бутылочку под подушку.