— Хорошо! Не буду мешать вам, месье Жако. До свидания!
— До. свидания, господин Рито!..
Боно Рито учил не только животных, но и дрессировщиков, действующих по одному, грандиозно задуманному и тщательно разработанному плану. Он остановился у второго трека.
Голодная, заморенная обезьяна протянула своему дрессировщику худенькую, волосатую руку за крошкой хлеба. Резким движением человек спрятал хлеб. Строптивое животное не сдавалось, отвернувшись, хитро делало вид, что его не интересует еда. Но голод мучил… Дрессировщик не звал и, казалось, тоже не замечал обезьянки…
Наконец, голод победил! Обезьянка подошла вплотную к человеку, первая ища сближения, заглядывая в глаза своему жестокому мучителю.
— Гип! Гип!
На этот раз, обезьяна сделала тройное сальто, уверенно протянула руку за хлебом и получила его.
— Гип! Гип!
— Как дресс? — спросил директор.
— Туговато. Эта обезьянка очень упряма, — ответил старик-дрессировщик.
— Больше терпения, господин Шпильман, более настойчиво обращайтесь с животными. Откиньте компромиссы и поблажки. Обезьяны чувствуют ваше доброе сердце. Жестче, пока они не сели вам на голову.
— Хорошо, господин профессор, — дрогнувшим голосом произнес старик. Когда японец скрылся в дальней аллее, он обнял обезьяньего заморыша, отдал весь хлеб и они оба заплакали.
— У, изверг всего рода человеческого! — произнес добрый старик, показывая сжатый кулак в направлении, где скрылся японец…
Боно Рито дрессировал своих дрессировщиков, выполняющих все его требования и работающих по одному плану. Раздумывая о том, как лучше загрузить работой своих подчиненных, он медленно разгуливал по густому лесопарку.
Солнце уже высоко поднялось и просвечивало остро отточенными лезвиями сверкающих клинков. Лучи прощупывали землю, влажную от прошедшего ночью дождя, пряную и пахнувшую весенней живительной силой.
Толстые серебристые стволы буков будто поддерживают зеленый шатер замечательного цирка…
Вот пробежал и остановился, высоко подняв прекрасную, гордую голову, великолепный пятнистый олень. Самец в нетерпении. Надоела скука и одиночество. Пробудились с весною новые силы. Он нетерпеливо взрывал стройными ногами землю, порыжевшие, опавшие листья. Олень прислушался и увидел за сеткой самку. Тогда в его глазах зажегся красноватый отблеск огня, пылающего в оленьем сердце.
— Огонь любви… Весенний порыв! — констатировал желтый ученый.
Примчался и второй самец.
Японец подозвал служителя в охотничьем баварском костюме, расшитом зелеными листьями, и шепотом приказал:
— Загоните обоих самцов в ограду самки…
Оба оленя ринулись к своей возлюбленной. Они били копытами; исчезла настороженность, а с нею робость и страх. Соперники, увидев друг друга, бросились в смертельную битву, сцепившись рогами…
Стоявшая вблизи самка, горделиво подняв голову, спокойно ожидала гибели одного из возлюбленных и равнодушно наблюдала за поединком.
Боно Рито щелкал своим превосходным цейссовским «Контаксом», фотографируя кадр за кадром.
Полчаса продолжался бой. Трещали рога, брызгались пеной окровавленные оленьи морды, наливались кровью и тухли глаза. Но вот один споткнулся, упал на колени. Победитель, не зная пощады, пробадывает живот поверженного. Над распоротыми кишками подымается легкий пар…
Издав мощный рев — рев победителя, самец бросился к своей рабски повинующейся самке…
— Вот он! Могучий двигатель природы! Его нельзя убить, наоборот, следует интенсифицировать, а затем запрячь в работу, и тогда — я победитель мира. Может быть, здесь следует искать катализатор действия препарата?
Японец мысленно перебирал, вспоминая, проявления физической любви у разных животных и записывал мудреной вязью конспект наблюдений в свой крохотный блокнот…
— Поместите отдельно от самок несколько пар молодых самцов. Наблюдайте, как будет действовать на них разлука с самками… Ставится новый опыт… О поведении животных — докладывайте лично мне, — приказал директор нескольким дрессировщикам.
— Есть!..
6. Недочитанный роман
Через открытое, широкое окно пансиона «Вельвета», властно врывалась весна, принося новые, неведомые еще восемнадцатилетней девушке запахи. Весна пьянила и звала куда-то в сказочную и заманчивую даль.
Магда Рито несколько раз отрывалась от бювара и, наконец, бросила недописанное письмо, по установившейся традиции писавшееся каждые две недели. Последний месяц она не посылала писем, все откладывая это скучнейшее занятие: писать далекому и нелюбимому отцу.
«Она благодарит его за деньги и внимание…»
— К черту письмо!..
Игривый луч солнца запутался в каштановых волосах девушки, смотревшей в окно…
Оправленный в белую раму окна, будто повис в комнате великолепный ландшафт. По обе стороны реки — зеленые, живописные горы.
Небольшой, игрушечно-изящный городок пляжился на берегу реки Некар, между средневековыми мостами и полуразрушенным замком. По грузным черепичным крышам разгуливали веселые коты… Магда прислушивалась к их крику.
— Как я одинока, — прошептала она… — и, может быть, — непостоянна. Я хотела свободы… Но, наслаждайся ею, Магда. Чего тебе не хватает? Хотела учиться — учись! Но я не хочу стать синим чулком, увядшей старой ученой дамой… Это скучно! Мой идеал — знать все… Но нельзя объять необъятного, да и лень, да и не для чего тебе обнимать все… обними одного… К чему ты стремишься, Магда? — задала девушка себе вопрос, как бы приводя в стройность свои разбросанные мысли, так неожиданно впорхнувшие в раскрытое окно.
Последнее время Магда была неспокойна. Две крови — японская и ирландская, смешавшись, образовали бурный водоворот, в пучине которого тщетно барахталась девушка.
Вдруг страстное, дикое желание…
Вдруг тупая лень и индифферентность. Порывы жажды знаний смешиваются со смешным, молодым, — но все же трагическим скепсисом.
Чего ты хочешь, Магда? Любви?
Да, вероятно… Может быть…
Как я одинока, одинока…
Сплин частично прошел. Спустя час, Магда позвала горничную и, указав на кучи книг, сложенные в углу комнаты, приказала:
— Их можно вынести. Выбросьте их, Анни.
— Да это же учебники? — спросила удивленная Анни.
— Римское право, — брезгливо поморщилась Магда, — я ведь перехожу на медицинский факультет.
— О, майн Готт! Учебники стоят больших денег!.. В прошлом году вы выбросили филологию, зимой — химию, а теперь бросаете «юру»!
— Анни! Вы знаете — я упряма, и как сказала, так и будет… Позовите ко мне через полчаса парикмахершу.
— Хорошо, фройляйн.
Молоденькая, белокурая горничная унесла груду учебников, раздумывая вслух:
— И умная и красивая, но властная и капризная ее хозяйка… Впрочем, какое дело бедной немецкой девушке до богатой иностранки… О! Если бы Анни была так богата, она сумела бы устроить свое маленькое счастье… Вечером она снесет букинисту, — здесь книг на сто марок! Это подспорье к приданому… Перемена факультетов Магдой увеличила сбережения Анни на четыреста марок!
Молоденькая блондинка с порочными губами — парикмахерша, едва увидев Магду — влюбилась в нее.
— Девушка с изюминкой! — подумала она; ей, как женщине, хотелось найти, отгадать, в чем заключается эта изюминка.
— Что вы закажете, мадемуазель?
— Массаж, маникюр, и причешите меня.
Пальцы блондинки погрузились в мягкие, курчавые и непослушные волосы.
— Вы давно делали завивку?
— О, нет! Меня природа наградила вечной завивкой, за что я не совсем ей благодарна. Мои волосы очень похожи на искусственную «дауэр-вэлле»…
— Что вы! Они чудесны!.. Вы иностранка?
— Да. Я родилась в Америке.
— О! Америка! — мечтательно вздохнула блондинка. — Я давно мечтала попасть туда…
Магда задумалась. Простой вопрос этой девушки заставил ее подумать: кто же она? Какой национальности? Кто ее мать?
Никто не даст ответа… Отец никогда не отвечал ей на эти вопросы. Неудовлетворенное любопытство сильно… да, как же… она не может сказать, кто она. В университете все считают Магду Рито американкой. Но так ли это?
