Новый министр не обладал способностями своего предшественника, но он лучше знал значение дам, окружавших короля. Стараясь угодить мадам Дюбарри, он отказался от активной помощи конфедератам, следствием чего и явилось письмо, полученное полковником Дюмурье.

Новая политика нового министра продержалась, однако, не более недели. Добившись изгнания из двора ненавистного ей герцога Шуазеля, мадам Дюбарри решила, что королю все-таки маловато той славы, которую он имел, что эту славу не мешало бы умножить за счет поляков и турок на востоке. Министр, уловив ее желание, быстро перестроился, и к полковнику Дюмурье полетели новые инструкции.

К счастью, полковник Дюмурье оставался еще на месте. Инструкции подоспели вовремя. Ознакомившись с ними, он распаковал приготовленные в дорогу вещи и возобновил свою деятельность.

29 октября 1770 года императрица Екатерина II давала в Царском Селе бал в честь принца Генриха. Уже почти месяц гостил в Петербурге брат прусского короля, и за все это время у него не было ни одного свободного вечера. Маскарады, театральные представления, катания… Впрочем, прежние увеселения не шли ни в какое сравнение с сегодняшним балом. Это был праздник с грандиозным фейерверком, имевший целью восславить дружеские отношения между Россией и Пруссией.

Собравшиеся гости, в том числе принц Генрих, не могли не восхищаться волшебным искусством петербургских мастеров холодного огня. Внимание всех привлекал крутящийся жертвенник — символ дружбы, перед которым были изображены две обнимающиеся девы, поправшие ногами змею и кинжал. Женщины означали Россию и Пруссию, змея — зависть, кинжал — вражду и злобу. Какое-то время жертвенник курился дымом. Но вот дым рассеялся, и над жертвенником показался рог изобилия, из которого тотчас посыпались цветы и плоды на связанные вместе русский и прусский гербы.

При входе в само помещение гостей ожидали другие символические изображения — красивая, ангелоподобная женщина с российским знаменем в руке, увенчанная лавровым венком, и Марс с прусским знаменем. У ног женщины, в которой подразумевалась российская императрица, лежала груда турецких трофеев. Марс, символизировавший Фридриха II, в левой руке держал венец над вензелем принца Генриха. Надписи на немецком языке гласили: та, что на стороне женщины, — «Заслужила на бранях», рядом с Марсом — «За отечество и друзей». На стяге между символами опять же на немецком языке были написаны слова: «И потомство пожнет плоды победы».

Идеи ко всей этой символике художникам и мастерам подала сама императрица. Она хотела, чтобы гости увидели в них несомненное право России на вознаграждение, как победительницы, и воздали должное Фридриху II, пожелавшему взять на себя роль примирителя… Трудно сказать, насколько глубоко проникло это в сознание принца Генриха и других иностранных гостей, но русские вельможи сочли необходимым выразить свое восхищение. Они стали кричать во весь голос: «Виват Екатерине!», «Виват Фридриху!», «Виват принцу Генриху!».

А потом раздался пушечный залп — салют. Голоса смолкли, и все во главе с самой императрицей направились в зал приемов, где должна была состояться церемония вручения орденов и подарков кормчим Русского государства, присланных прусским королем. Теперь в центре внимания был один принц. Именно ему поручил король вручить ордена и подарки.

Принц вручил ордена Большого Орла, украшенные бриллиантами, его высочеству наследнику Павлу, графам Никите Панину и Григорию Орлову. Императрице был преподнесен богатый фарфоровый сервиз, сделанный на королевской фабрике по специальному заказу, с украшениями в честь побед русского оружия в войне с турками.

Вручение орденов и подарков сопровождалось новыми здравицами в честь прусского короля и русской императрицы. Когда же церемония закончилась, заиграла музыка, начались танцы… Екатерина пригласила принца Генриха, посла Сольмса, а также наиболее близких к ней сановников в малую залу, где были накрыты столы для ужина.

Когда гости обнаружили, что рядом с ними за столом только те, кто руководит Россией, они поняли, что разговора о политике им не избежать. До сегодняшнего вечера принц Генрих уже имел несколько бесед с Императрицей. Он старался убедить ее в искренности своего короля, желающего поддерживать с ее величеством крепкую дружбу, убеждал, что продвижение прусских кордонов в глубь польской территории есть всего-навсего мера, направленная на защиту прусских владений от вторжения конфедератов, что же касается встречи в Нейштадте, то это не что иное, как ответный визит вежливости за прошлогоднее свидание в Нейсе.

Возвращаться к прежним разговорам принцу не хотелось, и, чтобы предупредить такую возможность, он спросил, имеет ли Русский двор намерение обратиться к Австрии и Пруссии с призывом о посредничестве для прекращения войны, как это сделала Порта.

— Мы не думаем, чтобы нам понадобились посредники, — сказала Екатерина. — К тому же отношения Австрии с Францией не позволяют нам пока быть откровенными с Веной.

— Мой король считает, что Австрия не имеет к России враждебных настроений, — заметил Генрих.

— Нам хотелось бы знать о видах России касательно мира с Турцией, — подал голос граф Сольмс, поскольку замечание принца было оставлено без внимания.

Екатерина удостоила его томным взглядом.

— Мы еще не обсуждали этого вопроса. Но я наверняка знаю, что будем требовать от Турции уступки Большой и Малой Кабарды и города Азова с землями, которые принадлежат России. Сверх того, я пожелала бы получить остров Родос, отчего Турция и Италия имели бы выгоду, покупая там из первых рук продукты севера.

— Но Турция и Австрия не согласятся с такими требованиями! — воскликнул принц.

— Вы хотите сказать, — вмешался в разговор Панин, — Россия должна принять мир без всякого вознаграждения?

— О нет, — возразил принц. — Россия несомненно заслуживает компенсации. Однако есть соображения, что это легче сделать не за счет Турции. Чтобы сохранить свою территорию в прежних границах, Турция способна продолжать войну до бесконечности.

Посол Сольмс решил, что принц сказал достаточно много, и, чтобы избежать уточнений, предложил тост:

— Ваше величество! Господа! Позвольте мне поднять бокал за искренность в наших взаимоотношениях. Без искренности нет взаимопонимания, а без взаимопонимания нет дружбы. Итак, господа, за искренность и дружбу! Виват!

После такого тоста продолжать переговоры стало как-то неловко, гости дали понять, что им пора домой. Когда их проводили, Екатерина и ее приближенные вновь вернулись к столу. Григорий Орлов, усаживаясь рядом с государыней, хмурился. Он был явно недоволен гостями, хотя и получил из их рук высший прусский орден.

— Не могу понять, — заговорил он, — что имел в виду принц, когда сказал, что проще получить достойное нас вознаграждение не за счет Турции? Если не за счет Турции, то за счет кого же? Уж не Польшу ли он имел в виду?

— Это было бы слишком нелепо, — возразил Панин. — Во всяком случае, на это мы никогда не пойдем.

— Надобно заставить принца выложить карты на стол, — промолвила Екатерина и, подумав, добавила. — Попробуем сделать сие после того, как он вернется из Москвы.

— А разве он едет в Москву?

— Я сама рекомендовала ему эту прогулку, — сказала Екатерина. — И вы, князь, — обратилась она к Голицыну, — будете его сопровождать.

Князь в знак послушания склонил голову.

— Пруссия, по-видимому, что-то затевает, — продолжала Екатерина. — Мне не понравилось, что их министр слишком много говорил об искренности. Не исключено, что они имеют виды на Польшу.

— Кстати, положение в Польше зело худое, — сказал Голицын. — Париж направил к конфедератам полковника Дюмурье, который имеет такие планы, что я боюсь, как бы Румянцеву не пришлось повернуть в Польшу большую часть своей армии.

— С конфедератами давно было бы покончено, если бы не двуличность Станислава, — зло сказал Орлов.

За польского короля заступился Панин.