— Да, пока противник не опередил нас.

В правильности решения в пользу атаки усомнился один Брюс. Он считал, что лучше все-таки подождать, когда к главным силам присоединятся войска прикрытия. Ведь там, на защите транспорта от нападения татар, отборные полки, там опытнейшие и храбрейшие командиры, такие, как Волконский, Потемкин, Подгоричани, Глебов, Гудович… В генеральном сражении, когда на карту ставится все, такие люди ох как нужны!

Доводы Брюса только рассердили Румянцева.

— Завтра или послезавтра, когда турки сами пойдут на нас, мы не сможем победить их, если даже и утроим свои силы. Исход баталии не всегда решается численным перевесом сил.

Брюс промолчал. Молчали и другие генералы. Они знали: ежели главнокомандующий принял решение и в решении сем уверен, его не сбить с толку никакими возражениями.

— Прошу подойти к столу и ознакомиться с диспозицией.

Темна и недвижна июльская ночь. Весь день что-то звенело, что-то голосило, звучало, и вот уже ничего этого нет. Тишина. Только с болот и озер доносится монотонная трель водяных бычков да с лугов редкое фырканье пасущихся там лошадей. Маршировать в такую ночь, когда знаешь, что где-то рядом притаился враг, жутковато. Ничто так не пугает в ожидании боя, как ночная мгла и тишина. Днем — милое дело — идешь и все видишь. А тут на каждом шагу могут застать тебя врасплох. Идешь и не знаешь, что турок может быть где-то рядом за кусточками, притаился и ждет, подойдешь ближе, а он на тебя с ятаганом… Не успеешь даже ружье с плеча сдернуть.

Выступив из лагеря, шли так, что одна колонна не видела и не слышала соседнюю. Баловаться цигарками и говорить в голос было строго-настрого запрещено.

С куревом можно обождать. Но разве выдержишь без разговора?

— Братцы, а до турка далеко?

— Тихо. Услышит его благородие, он тебе покажет турка.

— Хоть бы луна показалась, — не унимается первый голос. — Будто в преисподнюю идем.

— Видать, рекрут. Впервой идешь?

— Куда?

— На турка.

— Впервой. С кашеварства меня к вам…

— То-то в штаны напустил.

Унтер-офицер, услышав голоса, с угрозой прошипел:

— Разговоры!..

Неожиданно равнина кончилась, началась гора, крутая, словно стена, потом дорога как бы провалилась, ноги потеряли опору, и пришлось лететь вниз юзом.

— Вот це горка!

— Не горка, а Троянов вал, — авторитетно разъяснил приглушенный басок. — Теперь до турка недалече. Вон и костры их видать.

По цепочке пришла команда остановиться. Неведомо откуда появились их благородия господа офицеры, и колонны начали перестраиваться в каре.

— Братцы, а что за вал такой, Троянов?..

— Царь такой был, Трояном звали. Он сделал. От татаров.

Унтер-офицер на этот раз предупредил решительно:

— Еще раз услышу, в морду дам.

Солдаты притихли. Теперь было слышно одних господ офицеров, вполголоса подававших команды:

— Пушки вперед!

— Приказ командующего по цепочке: кавалерии графа Салтыкова перейти с левого фланга на правый.

Пока совершались перестроения, Румянцев, находившийся со штабом в первой дивизии, неотрывно смотрел на огни турецкого лагеря. Во время движения армии там поднималась тревога, раздавались даже выстрелы, но вскоре опять стало спокойно. То была либо учебная тревога, либо что-то другое, связанное с приготовлениями к отражению атаки. В последнее не хотелось верить. Однако всякое могло случиться: турецкие разведчики тоже даром хлеб не ели.

Начало светать. Проснулся ветерок. Еще не окрепнув, он слабо шевелил листья кустарника. Над рекой и озером висел туман.

— По всему, то была ложная тревога, — угадывая причину озабоченности главнокомандующего, сказал принц Брауншвейгский, прибывший на войну в качестве волонтера и старавшийся быть поближе к штабу армии.

Не ответив, Румянцев посмотрел на часы.

— Пора.

Тотчас взлетели две ракеты, и каре под бой барабанов, теперь уже не боясь открыть себя противнику, пошли вперед. Но что это? Турки, кажется, не спали. Едва загремели русские барабаны, как на открытом пространстве против ретраншементов стали выстраиваться спаги. Кавалерийская масса росла на глазах.

— Поставить пушки перед фронтом каре, приготовиться к отражению атаки, — подал команду Румянцев.

Турки допускали ту же ошибку, что и татары в сражении при Ларге: своей массой они заслонили ретраншемент и тем самым помешали турецким батареям открыть по наступающим огонь. Русские каре этим, конечно, воспользовались. Когда конная лавина приблизилась на расстояние ружейного выстрела, они открыли такую залповую пальбу, что в лавине той сразу образовались бреши, а потом и вовсе ее не стало. Вместо нее остались кучки ошеломленных всадников, которые, спасаясь, кинулись наутек, в глубокую лощину, пролегавшую между дивизией Брюса и корпусом Репнина.

Хотя спаги и были обращены в бегство, Румянцев понимал, что они могли снова собраться и вступить в бой уже с другой стороны. Он приказал отрядить против них егерей с пушками, что и было, немедленно сделано. Егеря заняли позицию у Троянова вала и открыли по ретировавшейся коннице убийственный огонь. Одновременно с этим каре Олица, возобновив наступление, стало подаваться влево с намерением закрыть неприятелю выход из долины, в которую он ускакал.

Маневр, предпринятый русскими, вызвал среди спагов страшную панику. Увидев, в какую ловушку их запирают, они с отчаянными криками кинулись из лощины к своему ретраншементу. Однако вырваться из лощины, ставшей для них западней, удалось не многим, большинство полегло на поле боя под картечным огнем артиллерии.

Ликвидировав угрозу со стороны спагов, Румянцев приказал возобновить наступление. Батареи направили огонь на ретраншемент, продолжая продвигаться вместе с каре. Наступавшим то и дело приходилось останавливаться, ждать, когда артиллеристы выкатят свои орудия вперед и прикроют их огнем.

— Подпоручик, — обратился Румянцев к одному из адъютантов, — скачите к Боуру и поторопите его с атакой бокового ретраншемента, пока противник обращен на нас.

Адъютант поскакал выполнять приказание, а Румянцев тем временем направил подзорную трубу на ретраншемент. Турки даром времени не теряли: с того момента, как остановились лагерем, они успели вырыть три линии укреплений. Брать их на штык будет нелегко. Однако русские богатыри брали и не такие ретраншементы! К тому же наша артиллерия уже сровняла часть укреплений. Молодец Мелисино! Его пушки бьют без промаха, турецкие батареи оказались против него беспомощными.

Наконец-то на гребне появилось каре Племянникова. Кажется, все идет, как задумано. Вот только почему-то молчит Боур. По диспозиции его корпус должен уже штурмовать ретраншемент на левом неприятельском фланге. Что могло его задержать?

Турки старались опрокинуть корпус Боура на подступах к укреплению лагеря. В течение четверти часа они палили из всех пушек бокового ретраншемента, затем напустили на наступавшее каре спагов. Те атаковали русских с трех сторон, но, встреченные сильным огнем, вынуждены были отойти. Вскоре, однако, спаги изменили тактику: перегруппировавшись, ударили русским в тыл. Они намеревались заставить их отказаться от наступления и ввязаться с ними в самостоятельный бой… Но их расчеты не оправдались. Вместо того чтобы повернуться лицом к атакующим, Боур ускорил движение вперед, предоставив спагов своему арьергарду. Вскоре он уже оказался на подступах к высоте, где окопались янычары с довольно сильной батареей. Увидев это, спаги сделали еще одну отчаянную попытку задержать наступавших: оставив тыл, они стороной обогнали каре и обрушились на его фланг. Выведенные из терпения, русские открыли по ним огонь со всех видов оружия. Новая затея с атакой кончилась тем, что атакующие, усеяв поле убитыми и ранеными, бежали в лагерь под укрытие своих сооружений.

Адъютант Румянцева прискакал в расположение корпуса в тот момент, когда Боур, окончательно рассчитавшись со спагами, готовился к штурму неприятельских оборонительных позиций, до которых оставалось не более трехсот шагов. Выслушав приказ главнокомандующего, он сказал, что постарается исполнить свой долг, и, подняв над головой шпагу, обратился к каре, стараясь понятнее выговорить трудные для него русские слова: