Она быстро связала все, что принесла ей Бессир, и отшвырнула узелок к самой двери.
Глава десятая
Собирался дождь, небо было сплошь затянуто тучами. Люди уже несколько часов работали в поле, а у Бессир даже постель была не прибрана. А ведь забот у нее в эти дни хватало, хотя в колхозе она не работала.
Бессир тратила все силы свои, употребляла все способы — ночей не спала, придумывая очередную каверзу, — чтоб только расстроить свадьбу Мелевше с Сердаром.
Злоба переполняла Бессир, сердце ее превратилось в комок ненависти — ненависти к Дурджахан. Да, да, не к Мелевше, непокорной и строптивой, не дающей ей захватить в свои руки калым, а к сопернице своей Дурджахан.
Казалось бы, отняла у женщины мужа, отвадила его от прежней семьи — и успокойся наконец, угомонись! Нет. Теперь, когда Бессир поняла, что все ее старания расстроить комсомольскую свадьбу могут кончиться крахом и Мелевше уйдет из их рук, сердце Бессир лопалось от ненависти к Дурджахан и от жгучей зависти к ней.
Вот и сегодня в ненастное, хмурое утро, когда жизнь и без того кажется немилой, а все неудачи — огромными и непоправимыми, у Бессир, придавленной собственной злостью, не было даже сил прибрать постель. Она потянула было за угол одеяла, чтобы свернуть его и убрать, но вдруг отшвырнула со злостью и забормотала сквозь зубы:
— Комсомольскую свадьбу устроит… Вот, мол, какая я — всем наперекор иду. Мужа за человека не считаю! Зять — ученый, зоотехник, в Ашхабаде будет начальником… Дочь на доктора выучится, в белом халате щеголять станет. Ха! Посмотрим!.. Поглядим, голубушка, что у тебя из этого выйдет! В каменном доме жить собирается!.. В могилу лягу, а разрушу твои мечты! Не видать тебе каменного дома! Как месила всю жизнь кизяк, так и будешь его месить до смерти. Я тебе покажу!.. Я из твоей комсомольской свадьбы славные поминки устрою! Ты еще меня не знаешь! Ха, Гандым идет! Вот кстати, он мне как раз и нужен!
Бессир быстро свернула одеяла, сложила их поверх других и, пригладив рукой волосы, приняла благопристойную позу.
— Салам-алейкум! — почтительно приветствовал ее Гандым.
— Заходи, заходи, милый!
Гандым вошел в кибитку и, воровато оглядевшись, протянул хозяйке сверток в оберточной бумаге.
— Это вам, тетушка Бессир!
По правилам хорошего тона надо было бы взять его и, не разворачивая, убрать в сундук. Но Бессир не смогла одолеть своего любопытства — тотчас же разодрала бумагу. В свертке оказалась целая стопа шерстяных платков: красное поле, черное, голубое, зеленое!.. А какие цветы, какие узоры! Бессир так и засветилась улыбкой — ядовитый цветок тоже ведь умеет красиво распустить смертоносные свои лепестки…
— Ну, как, тетушка Бессир, подойдет? — Гандым с довольным видом откинул назад волосы.
— Да как же не подойти? Да что ж лучше-то может быть? Ой, чего только нет в твоем капыративе! Ладно, рассчитаемся из калыма!
— Какие могут быть расчеты, тетушка? Это ж, можно сказать, дармовое, от бога… И потом, ничего мне не нужно, кроме Мелевше. Без нее мне весь мир не дороже вон той грязной щепки! — Гандым сделал грустное лицо и, достав из кармана расческу, тщательно зачесал волосы назад.
— Ох, Гандым дорогой, хоть и нежный цветочек наша Мелевше, а на корню держится крепко — никак не вырвать!
— Ничего, тетушка Бессир, одолеешь. Если уж ты не одолеешь, то и надеяться не на кого!.
— Не получается никак, милый. Недавно донимала, донимала своего, отправила наконец к прежней его бабе. Чтоб уломал он ее. И что ты думаешь? То ли она ему перечить стала, то ли грубость какую сказала, только рассвирепел он, скандал учинил… Потом в контору таскали, ругали, грозились под суд отдать! Он теперь прямо не в себе, не знаю, как и подступиться. Науськиваю, а сама вся трясусь…
— Да, это дело опасное. Как бы твои науськивания против Мелевше не обернулись!
— Нет! Тут будь спокоен. Дочку он и пальцем не тронет. Он очень на бабу зол — ну прямо кишки ей готов выпустить! А я его не больно утешаю — пусть! — Бессир многозначительно повела бровями. — Злей будет, больше добьется.
Дурджахан мало интересовала Гандыма. Ненависти он к ней никогда не испытывал, наоборот, до самого последнего времени, как и большинство людей в селе, искренне уважал эту достойную женщину. И сейчас он никак не мог понять — чего она уперлась: мысль, что тетя Дурджахан просто-напросто предпочитала ему Сердара, не укладывалась в голове у Гандыма.
— Так что же все-таки с Мелевше, тетя Бессир?
— Да как тебе сказать? Кобенится девка. Я и сама к ней ходила, и тетю Аннабагт посылала. Ничего не получается. Боюсь, не сорвалось бы у нас…
Ну а письмо? Показывала ты Сердару письмо?
— Нет, пока не давала. Я Мелевше про твое письмо намекнула, так она в крик: «Ложь! Клевета! Обман!» И сразу реветь.
— Ну зачем же ты так, тетя Бессир? Ей не надо было, Сердару надо показать. А она пусть бы даже и не знала.
— Ничего, Гандым-джан. Пусть немножко подумает! Пускай знает, что и сливочное масло с грязью смешать можно! Заносится она очень со своей красотой. А пусть подумает, не отвернется ли от нее милый после такого-то!
— Да в том-то и дело, тетя Бессир, что не отвернется он от Мелевше, хоть ты ее в свином помете вывози! И она от него по доброй воле не откажется.
— Ладно, голубчик, ты уж предоставь это дело мне. Не учи старую лису хвостом след заметать. Сейчас только терпение: мы такой слух распустим, что Сердар ее дом за сто верст обегать будет! Тебе девушка достанется. Тебе!
— Ладно, тетя Бессир, действуй! От моего имени давай, я, мол, сам хвастал! Позорь нас вместе — я согласен. Мне — что? Конфету я обсосал, могу и снова в рот сунуть. Старайся, тетя Бессир! Уладишь дело — весь кооператив твой!
Вот такие крепкие и хитроумные силки расставлены были на пути Мелевше и Сердара, на их нелегкой дороге к счастью.
То ли Бессир что-то почувствовала, то ли ей показалось, что за дверью подслушивают, но она вдруг перестала улыбаться, поднялась, выглянула на улицу и встревоженно зашептала:
— Сердар идет! Давай уходи быстрей! Ты — сразу налево, он тебя не увидит. А потом, погодя немножко, возвращайся. Будто случайно зашел. Понял?
Гандым проворно выскользнул за дверь.
Сердар вошел, вежливо поздоровался.
— Здравствуй, милый, здравствуй, — радушно приветствовала его Бессир. — Как поживаешь, сынок?
— А, все в порядке, спасибо.
— Проходи, сынок, я чайку заварю.
— Спасибо, я не могу задерживаться. Я вот только принес. — Сердар аккуратно положил в сторонке сверток, завернутый в газету. — Это то, что вы приносили дочери вашего мужа…
Бессир в бессильной злобе прикусила губу. Как хотелось ей отругать парня, излить на него всю свою желчь! Но Сердар был сама деликатность, сама воспитанность, и это заставило Бессир сдержаться.
— Если они хотели вернуть, зачем было тебя затруднять?
— Да какие тут труды, тетя Бессир? Мне по дороге было, вот я и захватил.
— Ну это другое дело. А я уж думаю: все тебя так уважают, а им — мальчик на побегушках!
— А хоть бы и так, тетя Бессир! Мне не трудно, я молодой.
— Ну уж нет! Такого парня с посылками гонять! Мелевше вообще-то тебя недостойна!
— Это почему же?
— А, лучше не спрашивай! Зачем от меня плохое слышать? Как говорится, взойдет луна, все увидят! И тебе не линовать — не слепой ведь.
Сердар ничего не сказал. Снял шапку, держа ее одной рукой, другой пригладил волосы. Конечно, не для того, чтоб при хорошиться. Скорей всего, он даже и не заметил своего жеста. А может быть, жест этот помог ему скрыть гнев. Но как ни сдерживался Сердар, светлое его лицо потемнело, померкло…
Бессир поняла, что попала в цель. Надо было и дальше бить в то же место.
— Ты ведь у нас образованный, ученый — гордость наша. Да и на облик твой аллах не пожалел благодати. В такого любая влюбится! Конечно, красотой аллах и Мелевше не обделил — зря говорить нечего. Только… — Бессир огляделась по сторонам и перешла на шепот. — Она ведь тут, пока ты в Ашхабаде учился, с разными парнями… Вот гляди: Гандым ей велел передать. Только упаси тебя бог, чтоб не увидал! Читай! А я погляжу, нет ли кого возле дома…