— Но в данном случае неизвестно главное: не из шкуры ли поганого животного сделан этот ремень.

— Нет, уважаемый молла, этот ремешок изготовлен из коровьей или из телячьей шкуры. Из свиной кожи такие вещи не делают. Она идет только на обувь, — и ахун Джумаклыч поглядел на свои мягкие сапоги.

Один из пожилых ишанов, сидевший на самом почетном месте, хорошо понимая, что ахун Джумаклыч — человек высокообразованный и спорить с ним как по светским вопросам, так и по вопросам религии под силу только человеку ученому, а ввязавшийся в спор молла отнюдь не из грамотеев, решил перевести разговор на другую тему.

— Дошло до нашего слуха, что уважаемый ахун Джумаклыч намерен открыть школу и обучать в ней мальчиков? Верны ли эти сведения?

— Ваши сведения абсолютно верны, ишан-ага.

— И какая же это будет школа?

— Это будет школа, в которой дети станут изучатьреальный, окружающий их мир.

— Стало быть, светская школа?

— Да, школа науки.

Некоторое время ишан сидел молча. Потом откашлялся и снова стал задавать вопросы:

— Царь Николай, как известно, запрещал в землях мусульман открывать светские школы. А новая власть разрешает. Как это понимать?

— Царь Николай заинтересован был держать народ в невежестве. А советская власть желает открыть глаза народу, который столетиями держится в спячке.

— Хм… Но ведь и царь был русский, и эти… советские тоже русские. Он говорил: «Нельзя открывать», а эти говорят: «Открывайте!» Какая-то тут неясность…

— А это зависит от того, как смотреть. Одни смотрит и видят неясность, а другим все, наоборот, очень ясно. Вот мы с вами оба туркмены. Оба закончили медресе, получили одинаковое образование. И тем не менее и чувства, и понятия о вещах у нас с вами совершенно разные. Есть немало вопросов, по которым мы никогда не придем к соглашению. Причем чем настойчивей будем мы углубляться в суть вопроса, тем глубже станут наши противоречия. Вот так, досточтимый ишаи-ага. С вашего позволения мы пойдем? — и ахун Джумаклыч взглянул на председателя сельсовета.

Дело в том, что он и председатель сельсовета намеревались здесь, на празднестве, потолковать со стариками об открытии новой школы. Большинству стариков, мнение которых интересовало Джумаклыча, места в кибитке не хватило, и они расположились на земле у входа. Но можно было не сомневаться, что и там он не сможет потолковать с ними по душам — в присутствии такого количества высоких духовных лиц ни один из стариков не осмелится выразить согласия. А раз так, ни Джумаклы-чу, ни председателю сельсовета незачем было засиживаться на тое.

Они ушли. Некоторое время в кибитке было тихо. Потом заговорил молла, тот, что завел разговор про ремешок.

— Чего-то он замышляет, этот ахун… Не зря начальство с собой водит.

— Ну и начальство!

— Неужели в каждом селе такой?

— В селе! А думаешь, которые в городе сидят, лучше? Одна голытьба!

— Неужели власть у них прочная?

— Надо думать, Николай вот-вот объявится… Не сгинул же он бесследно.

— Подождите, может, еще англичане вернутся. Столько оружия у них — пропадать ему, что ли?..

Все эти и подобные им высказывания исходили от именитых гостей, занимающих почетные места в кибитке. Те же, кто сидел у дверей, помалкивали, и трудно было сказать, что они обо всем этом думают.

Молла Акым тоже помалкивал, робея в присутствии стольких ученых людей, но под конец все-таки не выдержал.

— Этот ахун намерен открыть в селе школу, в которой дети будут сидеть на особых, парных стульях. Он уже набил ими дом Серхен-бая.

— Какие такие парные стулья?

— Зачем они нужны?

Молла Акым в глаза никогда не видел парт, поэтому промолчал. А заговорил вдруг Горбуш-ага:

— Это не стулья… Не такие, как мы знаем. Там скамейка, двое на ней сидят. А перед ними доска. Грудью опереться можно…

— А зачем все это нужно? — искренне удивился ишан.

— Ну как же. Мальчики садятся на скамейку по двое. Внизу ноги есть куда поставить. И ящик есть — книги, тетради положить…

— И удобно на этом сооружении сидеть?

— Очень удобно! Я пробовал, — с гордостью сказал Горбуш-ага.

— Видите, что получается… — не глядя на старика, насмешливо произнес ишан. — Уж если седобородый человек говорит «очень удобно», чего же ожидать от детей? Разве кто-нибудь помнит теперь, что удобства в этом бренном мире — залог вечных мук на том свете?

Бедный Горбуш-ага сквозь землю готов был провалиться. Сердар искоса глянул на него и, увидев, как виновато потупился старик, отвернулся — ему было жаль Горбуша-ага, он уже не помнил, что несколько дней назад старик здорово отлупил его. А вообще трудно было Сердару разобраться во всех этих разговорах, суждениях…

После того как самый уважаемый, самый именитый из гостей, как мальчишку, отчитал старого Горбуша-ага, разговоры на некоторое время прекратились. Никто не решался нарушить тишину. Потом снова заговорил ишан:

— Сначала эти люди привезли сюда свои скамейки. Потом они привезут кровати. У них одна цель — перетянуть на свою сторону мальчиков. Когда они покончат с мальчиками, они примутся за девочек. Дочерей ваших они тоже перетянут на свою сторону. И останется несчастным туркменам дать женам зонтики в руки и сопровождать их по улицам! А это будет конец. Конец нашей святой вере!

— Не приведи господи!

— О боже!

— Избавь и помилуй, всеблагой!

— Да, люди, да! Пришло время призывать милость божью. Храните свою святую веру. Только мусульманская вера, только вера Мухаммеда является истинной верой, опорой земли и неба. Исчезнет вера, и земля лишится красоты, а небо — своей опоры. И сокрушится небо, и падет на землю свод небесный! Молитесь, люди, молитесь!

Гости молитвенно воздели руки и, раскачиваясь из стороны в сторону, начали призывать бога.

На Сердара слова такого большого ишана произвели огромное впечатление, он тоже испуган был его словами. Только очень ему было жалко, что во время этого разговора ахун Джумаклыч отсутствовал — вот что бы он ответил ишану?..

Ахун Джумаклыч и председатель сельсовета решили собрать стариков — надо было решать вопрос со школой.

Старики явились на приглашение, пришел на собрание и молла Акым. Он, как и другие священнослужители, крепко недолюбливал молодого ахуна, называя его заблудшим, сбившимся с пути истинного еретиком. Теперь же, когда молла узнал о намерении этого умника открыть в селе новую школу, он всей душой возненавидел Джумаклыча. Но, зная, сколь велика его ученость и как уважают его в народе, молла Акым не решился открыто выказывать своего недоброжелательства. Напротив, придя на собрание, он с особым почтением поздоровался с ахуном Джумаклычем, согнулся перед ним в глубоком поклоне и немножко постоял так, смиренно сложив руки.

Ахун Джумаклыч, казалось, не придал его поведению особого значения, приветствовал моллу Акыма с должным почтением и так же, как и стариков, расспросил о здоровье, о жизни. После этой недолгой, но весьма обстоятельной беседы ахун начал главный разговор. Джумаклыч не выкрикивал лозунгов, не жестикулировал кулаком, как принято это было у ораторов того времени, он говорил мягко, негромко, словно продолжая беседу о самочувствии и о погоде.

— У меня к вам, уважаемые старейшины, только одно дело. Я должен задать вам вопрос, которого вы еще ни от кого не слышали, должен обратиться к вам с просьбой, с которой к вам никто еще не обращался. Пришло новое время, началась новая эпоха. И новую эту эпоху создают люди. Самые умные, самые мудрые, самые знающие и уважаемые люди. Мудрейший из мудрых — Ленин. Советская страна огромна, просторы ее бескрайние, но где бы ни находился человек в этой стране, если он прислушается, он обязательно услышит голос Ленина. И если он постарается, если напряжет ум, то поймет, чему учит Ленин. А кто поймет, куда, к какой цели зовет людей Ленин, тот уже никогда не заблудится.

Уважаемые старейшины! Новая эпоха — это бурный поток, это сель, устремившийся с гор в равнину. Плыть против этого потока нельзя, тот, кто попробует сделать это, погибнет. Нельзя грудью загородить путь приближающейся эпохе, она все равно сметет любого.