— Чего это ты тут сама с собой бушуешь? — Бессир заглянула в дверь и поставила на землю ведра — по воду она, видишь ли, шла, случайно заглянула. — Нет матери-то? Все хлопочет, комсомольскую свадьбу устраивает!.. Не понимает, глупая, в чем твое счастье! Хорошо, хоть не одна она у тебя, и без нее есть кому позаботиться. Как ты тут, моя хорошая? — Мелевше не поздоровалась с ней, даже не глядела в ее сторону, но Бессир была из тех, кому наплюй в глаза — божья роса; и виду не подала, что обижена таким приемом. — Слава богу, уладилось твое дело, деточка, столковались с семьей Клыча. Парень — цветок. Подарок с тебя за добрую весть!
— Я бы тебе за твою весть отравы поднесла с удовольствием!
Бессир — что, с нее как с гуся вода, мимо ушей пропустила.
— Сердишься, дурочка, а ведь потом, как выйдешь за Гандыма, обнимать меня будешь, подарки дарить! Такой парень! И согласие полное, и рады все. Вот гляди, какие тебе отец украшения прислал, — где ни появишься, ахать будут!
— Не надо! Унеси! Мне ничего не надо!
— Ты что, милая, спятила! Это же тебе отец родной прислал с отцовской своей любовью. Мыслимо ли отказываться?
— Не надо мне такой любви!
— Это ты про отца такие слова?! Да ведь он любит тебя. День и ночь имя твое твердит. Родной отец!
— Родной отец! Ты отняла у меня отца, сиротой меня сделала! А теперь полюбила вдруг — подарки носишь! Уноси — ничего мне от вас не нужно! Тут вместо позолоты — отрава! — и Мелевше отшвырнула серебряные с позолотой подвески.
— Ты не больно-то задавайся! Самостоятельная стала?! Дождешься со своей самостоятельностью! — Бессир уперла руки в бока и, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, угрожающе уставилась на девушку.
— Уходи отсюда! — крикнула Мелевше.
— Молчи, потаскуха!
— Это ты потаскуха! Чужого мужа отбила!
— Ха-ха! Я хоть в девушках скромной была. С каждым встречным-поперечным не любилась! Письма каждому не писала!
— А кто это пишет?
— Будто не знаешь? Да вас, развратниц, видно, для того и грамоте учат, чтоб вы писульки свои поганые маракали. То одному пишет — люблю, то другому — твоя навек! Гандым надоел, к Сердару откочевала?! Ничего, я Гандыму скажу, чтоб он Сердару глаза открыл. Они ведь с детства дружат, Сердар ему враз поверит! Он тебя, бесстыжую, выведет на чистую воду! Волей-неволей Гандыму достанешься. Хорошо, еще тот не откажется! Вот так-то! Будешь знать, как зазнаваться!
— Клеветница… Лгунья… Бесстыдница… — едва не теряя сознание, твердила Мелевше побелевшими губами.
— Никакой клеветы. Полюбуйся: вот от Гандыма тебе письмо, вот — от Сердара! Я их в вашем тайнике нашла, куда класть сговорились!
— Не сговаривалась я с Гандымом! Нет у меня с ним никакого тайника! Ничего у меня с ним нет и не было! — Мелевше метнулась к Бессир, но та ловко сунула бумажки за пазуху.
— Так я их тебе и отдам! Держи карман шире! Я их отцу твоему представлю. А может, и старикам! Еще помянешь меня добрым словом, красотка!
И Бессир захохотала.
Мелевше плотно зажала уши и долго сидела так, раскачиваясь из стороны в сторону, но отвратительный сатанинский смех бесстыдной лгуньи все равно стоял у нее в ушах. «Папа! Милый папа, как ты мог столько лет прожить с этим чудищем? Семиглавый змей сбежал бы! Я знаю, ты рвался от нее, ты хотел к нам, но она опутала тебя, эта жуткая, эта отвратительная паучиха! Что она плетет тебе про меня — страшно подумать! Не верь ей, папа! Не верь! Ты не поверишь, я знаю. Мы по-разному думаем, нас разному учили в школе, но ведь в моих жилах течет твоя кровь — твое сердце должно чувствовать то же, что и мое! Как ты мог взять калым?! Как мог продать меня, папа?!»
Мелевше зарылась лицом в подушку и зарыдала. Она рыдала долго и безутешно. Она еще не успела вытереть слез, когда в кибитку вошел Сердар.
— Мелевше! Что случилось? Поссорились с матерью?
— Нет. Нет, Сердар. Просто… Все пропало, Сердар!
— Не говори так. Не смей так говорить, Мелевше! Ты дочь свободной страны, и счастье твое в твоих руках!
— Все это я знаю, Сердар. Но сейчас… Сейчас они затеяли такое… В погоне за калымом они идут на все, на любую низость! Они измучают, изведут меня! У меня нет сил сражаться с драконами злобы и подлости! Вон видишь, валяются побрякушки? Бессир навещала. Сколько она мне наговорила мерзостей! Если бы я могла!.. Если бы у меня хватило совести повторить!.. А перед ней эта старая ведьма приходила, тетушка Аннабагт. Целый час ругала меня последними словами. Сил моих больше нет, Сердар!.. Они столковались с семьей Клыча!
— Твой отец получил калым?
— Да, получил! Они решили мою судьбу!
— И ты смирилась?! Зачем? Мы напишем на них заявление. Напишем, что твой отец продал тебя!
— Но тогда его посадят, Сердар! Я не хочу, чтоб отец сидел в тюрьме!
— Так что же? Пусть продают как скотину?
— Нет! Я не хочу! Я не соглашусь! Я не знаю, что делать, Сердар!
— Я тоже. Не знаю… — Сердар в отчаянии обхватил руками голову. — Неужели ты?.. Неужели наша любовь — ничто для тебя? Поплачешь и забудешь?
— Что ты говоришь, Сердар?! Ты слышишь свои слова? Если бы ты мог заглянуть мне в сердце! Оно почернело от горя… — Мелевше снова закрыла лицо руками, рыдания душили ее.
Сердар молча сел возле девушки. Он больше не возмущался, не утешал, не стыдил Мелевше — только сейчас он наконец понял, что случилось что-то очень страшное и никакие слова, никакие упреки не помогут…
— Знай, Мелевше, — сказал он наконец тихо и нежно. — Я не остановлюсь ни перед чем. Я не отдам тебя другому. Когда тебя под свадебным халатом поведут в дом жениха и все кругом будут радостно шуметь, я брошусь к тебе и закричу: «Мелевше! Любимая! Стой! Не садись в свадебную повозку!» Я ухвачусь за полу алого свадебного халата, который накинут тебе на голову, и сорву его с тебя! Я отшвырну его в сторону и открою тебе свои объятья. Я погибну — беспощадный адат убьет меня своим разбойничьим кистенем. Но все равно — другому ты принадлежать не будешь!
— Сердар! Пойми: я скорее умру, чем стану женой другого! Я ни за что не соглашусь. Я знаю: за нас власть, за нас наше время, нас есть кому поддержать. Но они, эти изверги, глумящиеся над нашей чистой любовью, они действуют не только силой — обманом, коварством!.. Ты знаешь, что говорила Бессир, эта гадина, эта гиена?!
— Что она говорила?
— Я не могу повторить. Я не только не произносила, я никогда не слышала таких ужасных, таких бесстыдных слов! Если бы ты знал!..
— Что бы я ни услышал, какую бы клевету ни распускали эти грязные люди, я ничему не поверю, Мелевше. Я знаю, что ты чиста, как цветок, как песок в Каракумах! Не отчаивайся, Мелевше, у нас такая могучая опора! Партия, советская власть!
— Но мой отец! Отец! Как он мог предать меня?! Он так любил меня, когда я была маленькой! Брал меня на руки, гладил по голове, целовал… Я не хочу… чтоб… он… в тюрьму… — Мелевше снова зарыдала. — Он несчастный… Он не понимает, что делает. Эта ведьма околдовала его! Его надо уговорить, надо объяснить ему… Я не предам нашей любви, я не соглашусь на их свадьбу, но надо уговорить отца! Надо объяснить ему! Он любит меня!
— Добрый, хороший, любит… — мрачно повторил Сердар. — И оставил тебя сиротой ради этой бесчестной, безжалостной, гнусной твари! Мелевше, что ты говоришь? — Он хотел взять девушку за руку, но та осторожно отняла у него руку, Сердар не стал удерживать теплую ладонь, только грустно взглянул на девушку.
— Вот ты говоришь — плохой… — Мелевше взглянула на Сердара мокрыми от слез глазами. — А он… Он мне всегда покупал и платья, и сапожки. Видишь на мне китени — тоже он купил, я только ворот расшила узорами…
— Китени, узоры — какая это все ерунда, глупость! Это не подарок, это обман, это средство повыгоднее продать тебя! Неужели, втыкая иголку в эту проклятую материю, ты не чувствовала, что каждый раз втыкаешь ее в мое сердце?!
— Я знаю… Я понимаю, Сердар. Но я не знаю, что делать… Вот, Бессир принесла какие-то вещи, помоги мне передать их обратно. Унеси их! Я не могу видеть их. Унеси!
