«Как это? Почему это получилось? — Эттын беспомощно развел руками. — Цепь плохо закрепил! Не так, наверно, сделал, как Петр Иванович рассказывал!»
Горькая обида сдавила горло. Глаза, помимо воли, опять затуманились от слез.
«Плохо закрепил цепь! Песец ушел, ушел песец! Если бы хорошо закрепил цепь — с песцом домой вернулся бы. Но куда он ушел?..»
Эттын быстро вытер руками глаза, всмотрелся в хорошо заметный след песца. Снег по его следу был исцарапан капканом. То там, то здесь алели пятна крови.
Решение созрело мгновенно: надо догнать песца. С капканом он далеко уйти не мог. Эттын побежал к собакам.
Быстро темнело. Собаки то и дело сбивались со следа, бросаясь то влево, то вправо, выбирая более свежие следы. Эттын кричал на собак, направляя их по нужному следу. Порой он принимал снежный заструг за песца, соскакивал с нарты, задыхаясь, бежал рядом с собаками.
Дальше и дальше мчалась нарта по следу.
«Найду, пусть всю ночь проезжу, но найду!» — упрямо твердил юноша, погоняя собак. Ему представлялось, как он приезжает домой с песцом, как подбегает к нему бригадир Рультын, берет в руки зверька и торжественно говорит:
«Вот смотрите, наш самый молодой комсомолец в первый же день охоты поймал песца. Хороший охотник Эттын! По-настоящему помогает фронту Эттын!»
А тьма все сгущалась. Дальше ехать на собаках по следу было уже невозможно.
Не задумываясь, Эттын остановил собак, закрепил нарту.
«Найду, все равно найду!»
Нагибаясь все ниже и ниже, Эттын шел по следу песца. Все дальше и дальше позади оставались собаки. Глядя на удаляющегося хозяина, они выли тоскливо, протяжно, на разные голоса.
Над сопками взошла луна. Снег загорелся тусклыми зелеными искорками. Эттын ускорил шаг. Один холм перевалил юноша, другой. Вот русло какой-то речки.
«Постой, где же я? Так это же, кажется, речка Понтавээм? Неужели я так далеко ушел?»
А след уводил дальше и дальше. И вдруг Эттын остановился: на противоположном берегу неширокого рукава реки лежал песец с капканом на задней левой ноге.
Эттын протер глаза, тряхнул головой — не чудится ли? Но песец — на прежнем месте. Издав дикий, победный крик, Эттын бросился к песцу, но тут лед под ногами затрещал, и юноша по колено погрузился в воду. Он инстинктивно рванулся назад. Но песец, тот самый песец, которым Эттын бредил добрых полмесяца перед началом охоты, был так близко, что если ступить еще шаг, то он уже очутится в руках.
Эттын сделал шаг и еще два шага. Схватив песца, он бросился назад, не выбирая дороги: все равно торбаза и меховые штаны были уже мокрыми.
Рассмотрев жадными глазами при лунном зеленом свете мертвую морду песца, Эттын побежал к собакам.
Торбаза насквозь не промокли, но шерсть на них покрылась льдом.
— Не страшно, — бодрился Эттын, — если быстро бежать, ногам, ничего не будет!
Что ему был сейчас лед на торбазах и штанах, когда за спиной у него висел настоящий песец!
Порой юноша останавливался и смотрел песца.
«Шерсть у него не совсем темная, наверно самый низкий сорт, — неожиданно кольнула неприятная мысль. — А может, это от лунного света кажется?»
Трещит от мороза лед на озерах. Еле заметный ветер обжигает лицо, Эттын спешит к собакам. Черная тень стремительно скользит перед ним по искрящемуся снегу. Эттын, не чувствуя усталости, по-мальчишески выкидывает ногами, стремясь перепрыгнуть, собственную тень.
«Ого-го-го-го, люди! — хочется крикнуть ему так, чтобы услышал весь мир. — Эге-ге-гей, люди! Смотрите, я поймал песца! С сегодняшнего дня я охотник! Я уже начал выполнять свой план!»
Дома Эттына ждали с нетерпением и его мать Рочгина, и отец Тиркин, и восьмилетний братишка Тэюкай.
— Рультын только что приехал, двух песцов привез! — запыхавшись от бега, сообщил отцу Тэюкай. — А у тебя только один. Ну, ничего, скоро Эттын приедет, может сразу трех песцов привезет.
Тиркин засмеялся, шутливо дал сыну подзатыльника, приказал пробежать по поселку, узнать, кто еще прибыл с охоты и с какой добычей. Тэюкай с восторгом бросился выполнять приказание.
Охотничьи новости молниеносно облетали все дома и яранги.
— Пыныч снял с капканов сразу двух песцов! — кричал чей-то тонкий, взволнованный голос на краю поселка. В сумерках возбужденно перекликались дети, лаяли собаки, слышались шутки прибывших с охотничьих участков мужчин.
Вскоре в поселке стало известно, что все охотники, за исключением Иляя и юноши Эттына, принесли по одному, по два песца. Правда, Эттын все еще не возвратился с охоты, ну, а Иляй, как выяснилось, совсем не выходил на капканы. Но этого было еще мало. Пытто, побывавший на участке Иляя, не обнаружил там ни одной приманки.
— Нет приманок на его участках! — взволнованно объяснил он собравшимся вокруг него охотникам. — Я следы смотрел, не видно было, чтобы приманки волки растаскали.
Охотники возмущенно зашумели:
— Выгнать надо его из колхоза!
— Ну да, конечно, выгнать лентяя из колхоза!
— А ну, пойдем к Иляю! — предложил охотникам Айгинто.
Иляй сидел у горящего костра с мрачным видом.
— Ты почему сегодня не выходил на капканы?! — налетел на него Айгинто.
Иляй отвернулся в сторону и промолчал.
— Почему на твоих участках совсем нет приманок? — спокойно поинтересовался Гэмаль, присаживаясь рядом с Иляем на корточки.
Тэюнэ сидела тут же, у костра. Она, не мигая, смотрела на Гэмаля. В похудевшем лице была горькая обида и упрек. Сердце у Гэмаля болезненно сжалось. Он вдруг почувствовал к ней непреодолимую жалость. Ему хотелось сказать ей немедленно, тут же, при всех, что-нибудь теплое, утешающее. Заметив на себе мрачный взгляд Иляя, Гэмаль смущенно кашлянул и повторил свой вопрос.
— Сам сожрал приманку! С Тэюнэ, вместо песцов, ее сожрали! — сердито отозвался Иляй.
— Но где же твое мясо, заготовленное для пищи на зиму? — удивленно спросил Гэмаль.
— Зачем вам знать это? Чего вам от меня надо? — с озлоблением выкрикнул Иляй. — Не вы голодать будете, я сам голодать буду…
— Ты забыл, что у тебя жена, она тоже есть хочет, — мягко заметил парторг.
— А чего это ты так о моей жене беспокоишься? — с вкрадчивым ехидством спросил Иляй.
Слезы брызнули из глаз Тэюнэ. Она закрыла лицо руками. Наступило томительное молчание. Иляй тяжело вздохнул и вдруг тихим, виноватым голосом спросил:
— Вам интересно знать, куда я свой зимний запас мяса дел?
— Да. Нам это интересно знать, — подтвердил Айгинто.
— Я его пропил, — честно сознался Иляй.
Снова наступило молчание.
— Когда же ты, Иляй, другим человеком станешь? — нарушил молчание Гэмаль.
— Наверно, никогда другим не стану, — с неподдельной печалью ответил Иляй. — Вот как ни стараюсь другим стать, а никак не могу. Сам себе противным стал. Таким, наверное, и подохну. Вот скоро жена уйдет от меня…
— И уйду. Конечно, уйду! — с отчаянием воскликнула Тэюнэ, вытирая руками заплаканное лицо.
— Вот видите, — как бы жалуясь, сказал Иляй. — Уйдет наверное. Давно уже твердит мне об этом. Тогда я совсем пропаду. Не смогу жить без нее…
— Вот что, Иляй, правление колхоза за приманки тебя, конечно, поругает как следует, — тихо сказал Гэмаль, стараясь не смотреть на Тэюнэ. — Готовься к ответу. А сейчас пойдем со мной. Для пищи я тебе дам часть своего запаса нерпичьего и оленьего мяса. Думаю, что потом ты сумеешь вернуть его мне.
— Ничего он не вернет, — сквозь слезы сказала Тэюнэ.
— Как не верну, обязательно верну, — робко возразил Иляй.
Охотники один за другим вышли из яранги. Оставшись одна, Тэюнэ заплакала горько, навзрыд, не пытаясь унять слезы.
Когда Иляй вернулся домой с мясом, Тэюнэ все еще плакала. Она не взглянула на мужа, не притронулась к принесенному мясу. Иляй присел на корточки у костра, закурил трубку. Острая жалость к Тэюнэ мучила его. «Плохой муж попался Тэюнэ, скверный муж, тяжело ей, — думал Иляй, искренна сочувствуя горю жены. — Надо сказать ей что-нибудь, хорошие слова сказать. Издалека начать, чтобы не обидеть».