— Вот и управляй батальоном без связи! — негодовал Морозов. — Надо было бы не полевку по кустам тащить, а подземный кабель прокладывать.

Хорошо, что вчера вечером он собрал на совещание командиров и политруков рот и поставил им задачу на самостоятельные действия в бою, если вдруг телефонная связь выйдет из строя. Так оно сейчас и получилось. Но от этого ударная сила батальона уменьшилась. При падежной связи можно было бы перегруппировать подразделения для совместного удара и нанести больший урон фашистскому десанту. Остаются теперь связные, однако надежда на них плохая: их могут перехватить по пути разведывательные группы противника или местные националисты — кайтселиты.

Морозов нервничал, слушая гром канонады и частую стрельбу из пулеметов и винтовок. Справа била 44-я береговая батарея, слева дрались его бойцы. Он же с двумя отделениями красноармейцев находился на командном пункте и нетерпеливо ожидал возвращения связных. Морозов ясно отдавал себе отчет в том, что подразделения его батальона, вооруженные лишь винтовками и пулеметами, долго не продержатся. К противнику с острова Сарема на десантных судах подходят подкрепления, а ему нечего дать командирам рот. Весь его резерв составлял двадцать человек. Непосильная задача была поставлена батальону комендантом Северного укрепленного сектора — оборонять южную оконечность Хиумы, от полуострова Кыпу до деревни Теркма. Протяженность береговой черты этого участка составляла более пятидесяти километров. На нем в пору управиться стрелковой дивизии, но никак не строителям, которые укрепляли остров и лишь за несколько дней до высадки десанта вплотную занялись боевой подготовкой. Красноармейцы орудовали саперной лопатой или топором, учиться же стрелять им приходилось прямо в бою.

С мыса вернулся наблюдатель:

— Корабли фашистов приближаются к Эммасте, товарищ капитан. С подкреплением, видно.

Морозов показал на полевой телефон:

— Передайте это командиру сорок четвертой батареи.

Пока наблюдатель вызывал КП батареи, беспрестанно покручивая ручку телефонного аппарата, Морозов приказал всем быть готовыми к выходу. Стрельба слева доносилась отчетливее, бой приближался к Эммасте. На дороге, идущей от Теркмы к Тофри, показался связной от лейтенанта Найденова. Боец настолько запыхался от быстрого бега, что не мог выговорить ни слова. Морозов подал ему стакан воды, связной хлебнул и закашлялся.

— Ну? — поторопил Морозов.

— Немцы… следом… товарищ капитан! Идут…

— Командир роты где?

— Лейтенант Найденов… отходит к… Кяйне. Меня послал в вам…

Морозов не захотел больше слушать все еще не пришедшего в себя связного Найденова. Ему уже была ясна обстановка. Он подозвал к себе бойца:

— Пойдете к лейтенанту Тихомирову. Знаете, где его рота находится?

— Знаю, товарищ капитан, — с готовностью ответил красноармеец. — Что передать?

— Передайте: роты Найденова и Сокерина отходят к аэродрому. Я со штабом, тоже ухожу туда. Он остается один, — сказал Морозов и, подумав, добавил: — Пусть действует по обстановке.

Связной убежал. Морозов облегченно вздохнул. Он сделал все возможное, чтобы, предупредить своего любимца об отходе подразделений батальона к Кяйне. Правда, лейтенант Тихомиров был любимцем не только одного командира инженерного батальона, его любили все командиры и бойцы на острове, любили за темпераментные цыганские песни, с которыми он часто выступал на всех концертах художественной самодеятельности. Да и сам он был похож на цыгана: тонкий, стройный, черноволосый, с широкими, сросшимися на переносице бровями, из-под которых с задором смотрели на окружающих темно-карие глаза…

За школой на дороге появилась группа немецких десантников.

— Фашисты наступают, товарищ капитан! — доложил командиру батальона сержант, командир отделения.

— К бою! Не подпускать немцев к школе! — приказал Морозов.

Сержант забрал с собой десять красноармейцев и залег на бугре возле самой дороги. Остальные бойцы торопливо жгли секретные документы и минировали командный пункт батальона. Вскоре из-за школы донеслась стрельба из пулемета: строители вступили в бой с головной группой немцев.

— Быстрее! — поторопил Морозов оставшихся с ним красноармейцев и повел их к дороге.

Бой уже был в полном разгаре. Немцы рассыпались цепью и медленно надвигались на школу. Ручные пулеметы захлебывались очередями, пулеметчики едва успевали менять диски. Морозов понял, что при такой интенсивной стрельбе патронов хватит едва ли на десять минут боя. Силы явно неравны, единственное опасение — лес.

— Продержитесь хотя бы еще минут пять, а потом отступайте за нами в лес, — передал Морозов командиру отделения.

— Продержимся, товарищ капитан, — ответил сержант.

Морозов повел бойцов через небольшое поле к лесу.

— Школа горит! — услышал он сзади голос красноармейца. Обернулся: два языка пламени с противоположных сторон уже лизали сухие деревянные стены школы, захватывая ее в огненное кольцо. Левее школы слышалась частая стрельба, по обе стороны дороги виднелись немецкие автоматчики. Морозов послал связного к сержанту.

— Пусть немедленно отходит за нами! — приказал он.

Связной убежал к горящей школе. Морозов намеревался углубиться в лес и там дождаться прикрывающих отход красноармейцев, как вдруг справа от него, совсем близко, резанула автоматная очередь, на голову ему упала ветка березы, срезанная пулями. «Засада! — мелькнуло в голове. — Назад ходу нет. Значит, только вперед, на прорыв…» Поняли это и его бойцы. В то место, откуда раздалась автоматная очередь, полетели сразу две гранаты. Морозов увлек за собой красноармейцев и благополучно миновал опасное место. Остановился в чаще леса, куда через час подошел связной с четырьмя бойцами из отделения прикрытия.

— А где остальные? — спросил Морозов.

— Нет остальных, товарищ капитан. И сержанта тоже…

Морозов повел свой небольшой отряд к аэродрому, но вскоре опять встретился с группой немецких солдат и кайтселитов, должно быть прочесывающих лес. Еще два раза пытался он пройти к Кяйне, и оба раза безуспешно: немцы, очевидно зная, что моонзундцы будут отступать к аэродрому, повсюду выставили свои засады.

— Пойдем на запад, к полуострову Кыпу, — подумав, решил Морозов. — Там встретимся с ротой лейтенанта Тихомирова.

Рота лейтенанта Тихомирова уже два часа отбивала атаки десантного батальона противника, высадившегося в районе Нурсте. Тихомиров еще в начале боя потерял связь с командиром батальона и действовал самостоятельно. Силы были неравны, ряды роты под беспрерывным натиском врага быстро таяли, и лейтенант решил оторваться от противника, отвести свою роту в глубь острова по западной дороге, идущей от мыса Тофри к полуострову Тахкуна, и закрепиться на новом рубеже. Отделение станковых пулеметов первого взвода сержанта Артамонова прикрывало отход роты. Рота настолько быстро отходила, что сам Тихомиров не успел перевязать раненную в бою правую руку.

В лесу под каменистым обрывом он остановил свою роту. Сзади доносились далекие отголоски боя: пулеметчики Артамонова все еще сдерживали продвижение врага на север. Тихомиров прикинул в уме: раньше чем через час немцы здесь не появятся — Артамонов их не пустит. За это время можно собрать всех бойцов, перегруппировать роту. В схватке под Нурсте его рота понесла большие потери, и теперь едва ли он наберет три взвода красноармейцев. Хорошо, что полностью осталось отделение ручных пулеметов сержанта Титова. Оно занимало оборону на самом правом фланге роты — на мысу, а там немцы не высаживались.

— Связной, за пулеметчиками сержанта Титова! — приказал Тихомиров.

Только теперь Тихомиров почувствовал боль в правой руке. Санитар достал из сумки индивидуальный пакет и подошел к командиру роты:

— Рану перевязать надо, товарищ лейтенант. Крови много потеряете.

Тихомиров взял пакет:

— Я сам…

Он попытался закатать рукав шинели, но боль сдавила дыхание. Санитар помог ему и наложил повязку на кровоточащую рану.