— Не поминайте лихом, товарищ командир, — проговорил Дубровский, — а мы вас никогда не забудем.

Букоткин, не двигаясь, стоял до тех пор, пока последний человек не скрылся за поворотом.

Лишь на следующий день он добрался до 315-й батареи, да и то с помощью старика эстонца, который подвез его на лошади.

— Немедленно в госпиталь, и без разговора, — распорядился, увидев Букоткина, Стебель и приказал двум краснофлотцам на носилках отнести его в приемное отделение.

Сестра осторожно сняла с него окровавленные бинты, сочувственно, качая головой.

— Нина? Это вы? — узнал Букоткин девушку.

— Я Минна…

— Все равно. По-русски у нас называли бы вас Нина.

— Лежите спокойно. Вам нельзя говорить.

Начальник госпиталя внимательно осмотрел вскрывшиеся раны и, узнав Букоткина, сказал:

— Весь наш труд вылетел в трубу! Я же говорил вам, что нельзя выписываться из госпиталя.

Вражеские корабли снова приближались к бухте Лыу. Пять миноносцев шли с явным намерением обстрелять позиции защитников перешейка. Стебель открыл огонь по головному. Миноносец заметался, пытаясь сбить прицельную стрельбу. Он менял курс, замедлял ход, останавливался, резко устремлялся вперед, но всплеск неизменно следовал за ним и вырастал около бортов. Потом миноносец задымил и повернул в море, остальные корабли последовали за ним. Обстрел был сорван.

— Жаль, что не утопили, — сокрушался Беляков.

— Можно было бы, да снарядов, друг, с гулькин нос осталось, — оправдался Стебель. — Побережем на следующую встречу.

Немецкие корабли днем больше не подходили на дистанцию огня батареи. Зато ночью они подкрадывались к полуострову, давали два-три залпа и быстро отходили на безопасное расстояние.

Батарея молчала: оставшиеся снаряды были сосчитаны и предназначались для наземных целей.

Советское информбюро сообщило:

В этот же день на имя коменданта БОБРа поступила правительственная радиограмма:

Роту, сформированную Букоткиным из артиллеристов батареи, полковник Ключников передал в распоряжение капитана Ковтуна.

Краснофлотцы заняли оборону в полуразвалившихся окопах. Утром ждали появления противника, но немцы за весь день не предприняли ни одной атаки. Зато их самолеты с утра до позднего вечера кружили над перешейком и беспрестанно бомбили передний край обороны моонзундцев. Из района Курессаре била тяжелая немецкая артиллерия, снаряды глухо рвались за поселком у дороги. Ей вторили минометы, обстреливая каждый метр площади от Рижского залива до северной части бухты Лыу.

С большими потерями защитники полуострова отошли к Каймри. Ковтун распределил участки обороны. Он прошел к краснофлотцам и показал, где лучше установить пулеметы, как оборудовать стрелковые ячейки и ходы сообщения.

— Самый трудный участок даю — дорогу! По ней фашисты хотят пройти на Церель. Ваша задача — не пропустить их, — сказал Ковтун Воробьеву. — Вашими соседями будет рота политрука Денисова.

Старшина Воробьев разместил краснофлотцев на вершинах холмов по левую сторону от шоссейной дороги и приказал окапываться. Он связался с начальником артиллерии, наблюдательный пост которого находился недалеко от деревни Каймри. Харламов корректировал огонь 315-й батареи и обещал Воробьеву в случае необходимости оказать огневую поддержку.

Дубровский рыл окоп, когда к нему неожиданно свалился сержант Сычихин.

— Ты с сорок третьей береговой батареи? — спросил он.

— С сорок третьей. А что? — удивился Дубровский.

— Дружки у меня там были. Сигнальщик Кудрявцев и радист Кучеренко.

Дубровский с силой вогнал лопату в каменистый грунт, тяжко вздохнул:

— Не вырвались они с нами. Вышло нас всего четырнадцать человек.

— Слышал я об этом, — тихо проговорил Сычихин.

— Девять человек с батареи нас всего осталось. Одного убило под Сальмой, а четверых ранило. А ты-то откуда? — спросил Дубровский.

— Связной полковника Ключникова.

— Значит, вместе будем бить фашистов…

Утро наступило серое, туманное. Заморосил холодный дождь. Воробьев напряженно всматривался в густую пелену, за которой в лесу прятались фашисты. Моросить перестало, видимость постепенно улучшилась, и командир роты увидел продолговатую поляну, тянувшуюся от залива к бухте Лыу. Над ней несколько ближе к холмам, около самой дороги, одиноко возвышался полукруглый бугор, где окопались пулеметчики Денисова.

Ждать долго не пришлось. Воздух вдруг прорезал ноющий свист, и сзади послышался сухой звук разрыва мины. Через минуту все вокруг свистело, рвалось, грохотало: немецкие минометные батареи начали обработку переднего рубежа обороны.

Потом стрельба прекратилась, и из леса на поляну выкатилась длинная цепь фашистов. За ней вторая, третья. Воробьев впервые видел врагов так близко, всего в каких-нибудь двухстах метрах. От волнения у него перехватило дыхание, он расстегнул крючки на воротнике кителя и выхватил из кобуры пистолет. С соседних холмов по фашистам застрочили два пулемета, вслед за ними защелкали винтовочные выстрелы.

— Огонь по фашистам! — скомандовал Воробьев.

К его удивлению, гитлеровцы продолжали бежать и, только когда с бугра в упор резанул станковый пулемет, залегли.

До обеда гитлеровцы четыре раза пытались атаковать дорогу. После неудачных атак в бой вступила немецкая артиллерия. Минометы открыли огонь по холмам. Появились убитые и раненые. Обстрел длился около часа, потом на поляну снова выбежали немецкие солдаты. С гиком они ринулись вперед. Пулемет на бугре молчал.

Гитлеровцы быстро приближались.

— Гранаты к бою! — не выдержав, скомандовал Воробьев.

С холмов полетели десятки гранат; передние ряды фашистов дрогнули и остановились. На противоположной стороне поляны взметнулись вверх черные фонтаны дыма и земли — это 315-я батарея открыла огонь по наступающему противнику. Возбужденный, Воробьев встал во весь рост на вершине холма и, подняв руку с, пистолетом, призывно крикнул:

— В атаку! За мной! Ура-а! — и сбежал вниз.

Краснофлотцы, бросились за ним. Дубровский бежал рядом с командиром роты и до хрипоты кричал «ура!», стреляя в толпу врагов. Контратаку краснофлотцев поддержала рота Денисова. Гитлеровцы отступили в лес. Ковтун подошел к Воробьеву:

— Смелая контратака, хвалю! Только впредь прошу согласовывать действия со мной.

— Есть! — ответил Воробьев и, показав на развороченный бугор, предложил: — Я посажу там своих пулеметчиков. Это наш участок.

Около него, точно из-под земли, вырос сержант Сычихин.

— Разрешите мне? Я мигом…

— Переждать надо, теперь немцы по нему откроют огонь, — сказал Ковтун.

Через полчаса, когда обстрел бугра прекратился, он положил руку на плечо сержанта:

— Теперь давайте.

Сычихин надвинул на лоб каску, взял винтовку, связку гранат, быстро спустился в ложбинку и по-пластунски пополз к бугру. С холмов наблюдали за ним. Гитлеровцы заметили Сычихина, и тотчас же с десяток мин разорвалось на поляне.

— Сейчас пойдут в атаку, — предупредил Ковтун.

Действительно, вскоре гитлеровцы показались на поляне. С бугра сразу же застрочил станковый пулемет и прижал их к земле. Атака захлебнулась в самом начале.

Снова бугор начали тщательно прощупывать минами, отыскивая пулеметчика. Когда гитлеровцы пошли в седьмую атаку, пулемет замолчал.

— Разрешите, я узнаю, в чем дело? — подошел Дубровский.

— Давайте. Только скорее, — согласился Воробьев.

Краснофлотец побежал, пригнув голову к земле. Мимо него со свистом проносились пули, одна задела каску, но он продолжал бежать.