Овсянников, озорно подмигнув, повернулся к молчавшему командиру катера:

— Как, старшина, рискнем?

— Так ведь опасность какая, — повел плечами Агапов. — Ничтожная ошибка — и корм рыбам обеспечен…

— Волков бояться — в лес не ходить, — весело засмеялся Овсянников.

— Давайте экспериментировать, товарищ командир, — с нетерпением проговорил Константин Горбунов. — Я лично на сто процентов уверен в успехе!

— Раз экипаж «за», давайте пробовать…

Агапов дал команду минеру выбирать трал. Когда все было готово, он сам подал, командиру звена малую глубинную бомбу и бикфордов шнур. Овсянников долго возился с глубинкой, затем выпрямился, махнул Агапову:

— Всем на бак! И полный вперед!..

За кормой катера забил пенистый бурун. Выждав, когда КМТЩ набрал скорость, Овсянников сбросил глубинку в кипящий водоворот.

— Порядок на седой революционной Балтике!.. — подбодрил он старшин и краснофлотцев.

Глубинка взорвалась метрах в сорока от кормы катера. Вода взбугрилась белым пенистым султаном, донесся приглушенный звук. Когда пена улеглась, на поверхности заблестела оглушенная взрывом серебристая салака.

— Первый блин, как всегда, комом! — прокричал Овсянников. — А ну, давай вторую! — приказал он минеру Солодкову.

Вторая глубинная бомба вскинула пенистый бугор за кормой, тупо ударил в уши глухой знакомый звук. И вдруг радостный крик рулевого-сигнальщика Константина Горбунова:

— Есть, есть фашистская мина! Ура-а! — Он вытянул руку в сторону черного шара, покачивающегося на поверхности.

— С боевым счетом, старшина, — дружески похлопав по плечу командира катера, сказал довольный Овсянников. — Лиха беда начало…

Расстрелять всплывшую фашистскую мину уже не стоило труда. Николай Горбунов прильнул к прицелу пулемета и дал короткую очередь. Раздался грохот — и султан пенистой воды высоко поднялся вверх.

Ночью, вернувшись в Трииги, Овсянников разыскал на береговой базе командира дивизиона и доложил о результатах дневного траления. Басуков вначале не поверил, что маленькому катеру старшины 1-й статьи Агапова удалось вытралить целых семь мин.

— Вы лично видели все эти семь мин? — переспросил он командира 1-го звена.

— Лично!

— Как же это Агапову удалось?

— На золотую жилу, видно, напали, Николай Федорович, — улыбнулся Овсянников, не решаясь говорить о «подпольном» методе.

На другой день КМТЩ Агапова уничтожил шесть, а на следующий десять немецких мин.

— А ну, Дмитрий Анисимович, выкладывайте свой метод траления, — потребовал Басуков.

Овсянников рассмеялся:

— Да никакого особого метода и нет, Николай Федорович. Самый обыкновенный…

Близорукие карие глаза комдива через стекла роговых очков заинтересованно рассматривали командира 1-го звена.

— Значит, старым дедовским методом тралите? — допрашивал Басуков.

— Приходится…

— Тогда почему посты ВНОС доносят, что в вашем квадрате слышится в два раза больше взрывов, чем расстрелянных мин?

Вопрос был поставлен прямо, и Овсянников, поколебавшись, решил рассказать правду.

— Так вы же играете со смертью!

— Игра стоит, свеч, Николай Федорович. Мы же в четыре-пять раз больше уничтожаем немецких мин, — стоял на своем Овсянников.

Басуков молчал, потрясенный услышанным. Патом отпустил командира звена:

— Завтра опять на траление…

Овсянников задержался, робко спросил:

— Каким способом нам теперь тралить, товарищ капитан третьего ранга?

Басуков пожал плечами:

— Своим! Каким же еще…

— Спасибо, Николай Федорович!

— Завтра мы с флагманским минером ОВРа придем к вам и посмотрим на деле ваш метод, — сказал Басуков.

Через три дня траление вражеских мин с помощью малых глубинных бомб стало осуществляться всеми КМТЩ дивизиона, а еще через неделю его стали применять морские охотники и торпедные катера.

Выход противника на западное побережье Эстонии создавал большую угрозу малочисленному гарнизону островов Моонзундского архипелага. Командование БОБРа ясно понимало теперь замысел гитлеровцев — рядом последовательных ударов из районов Виртсу и Хаапсалу уничтожить моонзундцев. Спешно были приняты все меры к укреплению восточного побережья островов Муху, Хиума и Вормси. На строительстве инженерных сооружений день и ночь работали воинские части и подразделения; им помогали местные жители. Сравнительно за короткий срок вдоль восточного берега протянулись проволочные заграждения, стрелковые окопы, местами противотанковые рвы и дзоты. Это в значительной степени усилило обороноспособность островов, и все же начальник штаба БОБРа понимал, что наспех сделанные земляные укрепления не могут выдержать длительной осады. Ему доносили и сейчас, что на отдельных участках строить укрепления приходилось заново: немецкие бомбардировщики периодически бомбили берег, сравнивая с землей вырытые окопы и ячейки. Охтинский приказывал строить вновь, и так каждый день. Раздумывая над планом обороны островов, он все больше и больше убеждался в целесообразности укреплять восточное побережье. Но для этого нужна ударная огневая сила — дальнобойные батареи. Правда, там строились на временных основаниях две береговые батареи, снятые с северо-западной части Саремы, но этого было недостаточно. Конечно, основную силу в обороне должны составлять людские резервы. А где их взять, Охтинский не знал. Части в гарнизоне не в силах были одни держать оборону такой огромной прибрежной полосы. Ждать помощи гарнизону тоже неоткуда. Фашистские войска рвались к Москве и Ленинграду. Нужно было использовать собственные силы, собрать их в единый кулак. Охтинский вместе с начальником политотдела Копновым и начальником снабжения Фроловым сформировали из личного состава кораблей батальон моряков, из местного населения — эстонский оперативный батальон и инженерную роту, из других частей и воинских учреждений — кавалерийскую группу в 300 сабель и велосипедную роту. Последней была создана отдельная пулеметная рота из краснофлотцев роты аэродромного обслуживания.

Подписав у командира приказ, Охтинский направился в крепость, где находились новые части и подразделения. От здания штаба он не спеша пошел по узкой улочке, с наслаждением подставляя усталое лицо свежему морскому ветру. Улочка уперлась в тенистую липовую аллею городского парка. Около парка полукругом расположились коттеджи, в них когда-то отдыхали туристы многих стран мира. В центре парка — крепость и замок. Сплошные ряды многовековых лип плотным кольцом окружили их, и, только миновав узкий мостик через сухой крепостной ров, можно увидеть сравнительно большую территорию крепости, над которой величественно возвышалась замшелая каменная громада — древний замок.

Охтинский подошел к бойцам, в окружении которых стояли Муй, Копнов и Фролов. Первым его заметил Фролов.

— Все готово, товарищ подполковник. Снаряжение получено полностью, — доложил он.

Охтинский собрал командиров и комиссаров вновь сформированных частей и зачитал им приказ коменданта. Батальон моряков, эстонский оперативный батальон, инженерная рота и отдельная пулеметная рота моряков направлялись на восточное побережье острова Сарема, а кавалерийская группа и велосипедная рота оставались в резерве командования БОБРа.

— Помните, товарищи, вы не должны допустить высадки фашистского десанта на наши советские острова, — наставлял на прощание Копнов. — От вашей решительности будет зависеть надежность нашей круговой обороны. Бейте фашистов на земле, на воде и в воздухе!

Командиры и комиссары разошлись по своим частям. Муй вместе с командиром оперативного батальона капитаном Ковтуном ушел к эстонцам. Остался лишь командир инженерной роты лейтенант Савватеев, явно удрученный новым назначением. Его рота оказалась многонациональной. В ней были эстонцы, латыши, литовцы и даже норвежцы, но никто из них не говорил по-русски. Правда, все они хорошо знали эстонский язык, но Савватеева это мало утешало.