— Я же совершенно не знаю эстонского языка, — пожаловался он Охтинскому.

— Тэрэ, ятайга знаете? — спросил Охтинский.

— Здравствуй, прощай. Всем известно.

— Для начала и два слова по-эстонски неплохо знать, — улыбнулся Охтинский.

— Я серьезно, товарищ подполковник, — обиделся Савватеев.

— Думаете, капитану Ковтуну легче? У него батальон!

— Не кипятитесь, товарищ лейтенант. Завтра политрук Троль к вам придет. Эстонец по национальности. Стоящий парень, — успокоил молодого командира роты Копнов.

Савватеев ушел к своей роте. Копнов, Охтинский и Фролов направились в штаб.

— Большое дело сделали, — облегченно произнес Фролов.

— Да, — согласился Копнов и, помолчав, добавил: — Еще бы десять раз по стольку.

На рассвете 15 июля фашистские бомбардировщики нанесли массированный удар по островному аэродрому Кагул, на котором базировалась 12-я Краснознаменная отдельная истребительная авиационная эскадрилья майора Кудрявцева. К летчикам тут же выехал начальник политотдела Копнов, намереваясь на месте узнать результаты вражеской бомбардировки.

— Впустую бомбили фашисты, — сказал Кудрявцев. — Мы их перехитрили…

Эскадрилья не пострадала: самолеты были надежно замаскированы в лесу. Зато досталось грунтовой взлетной полосе, буквально вспаханной разрывами бомб.

— Зенитчики — молодцы: взяли весь огонь на себя, — пояснил Кудрявцев. — Им и досталось…

Копнов приехал на зенитную батарею, обеспечивающую прикрытие аэродрома с воздуха. Потери у зенитчиков оказались серьезными, хотя они и сбили один и повредили два фашистских бомбардировщика. Одна из бомб угодила в третье орудие, погибли восемь человек, шестеро тяжело ранены, в том числе и помощник командира батареи. Это были самые большие потери в островном гарнизоне от налета вражеской авиации.

Возвратился Копнов во второй половине дня, намереваясь обо всем доложить коменданту БОБРа. Генерал находился в штабе — последнее время он редко бывал на ФКП. Доклад начальника политотдела он выслушал внимательно.

— Зенитчики дрались геройски, товарищ генерал, — сказал Копнов. — Газета «На страже» посвятит целую полосу их подвигу. Если бы еще послать им поздравительную телеграмму за вашей подписью.

— Да-да! Составьте текст, я подпишу, — охотно согласился Елисеев. Подвиг зенитчиков взволновал его, и он торопливо зашагал по кабинету. — Обстановка для гарнизона островов усложняется с каждым днем, — заговорил он. — Хотя с точки зрения организации нашей обороны, расстановки сил и средств положение на островах уже стабилизировалось. — Вдруг он остановился посреди кабинета и спросил: — Начпо, вы давно на политработе?

— Я кадровый партийный работник, Алексей Борисович. Начинал с секретаря комсомольской ячейки в своем родном селе Ново-Дубровка. Был секретарем комсомольской организации танкового батальона, потом стрелкового полка, политруком артиллерийской батареи, военкомом разведдивизиона и, наконец, помощником начальника политотдела дивизии по комсомольской работе. Все время на партийной работе.

— Вы действительно кадровый работник, Лаврентий Егорович! — произнес довольный Елисеев. — Прошли все стадии партийной работы в гражданских условиях и в армии. Это очень хорошо. — Он вернулся к своему столу, потрогал рукой спинку мягкого кресла и улыбнулся: — А я ведь в этом самом кабинете во второй раз. Да. Помню, как в шестнадцатом в роли обвиняемого — за революционную деятельность среди матросов — стоял навытяжку перед командующим обороной островов. А сейчас вот сам тут командующий…

Беседу прервал внезапно вошедший начальник особого отдела БОБРа старший политрук Павловский.

— Нашли наконец виновников, товарищ генерал! — сообщил он. — Пособники фашистов — местные кайтселиты на острове Рухну обезоружили восемь краснофлотцев поста СНИС. Радиостанция и код попали в их руки…

Начиная примерно с 10 июля немецкие самолеты буквально в считанные минуты обнаруживали военные корабли и вспомогательные суда, выходившие из Моонзунда в море. В штабе и политотделе БОБРа недоумевали о такой осведомленности фашистских летчиков, ведь оповещение о выходе кораблей передавалось специальным кодом, который знал строго определенный круг лиц, в том числе и радисты постов СНИС — службы наблюдения и связи и постов ВНОС — воздушного наблюдения, оповещения и связи. Для коменданта еще тогда было ясно, что кто-то сумел завладеть кодом и расшифрованные оповещения передавал гитлеровцам. Елисеев приказал принять все меры и разыскать предателя, обнаружить его радиостанцию, однако поиски на Сареме, Муху и Хиуме не дали никаких результатов. И вот только сейчас стало известно о нападении кайтселитов на пост СНИС.

— Долго же они работали под наших радистов. Надо усилить бдительность на постах СНИС и ВНОС!

— Завтра же я побываю на многих постах, — пообещал Копнов, понимая, что сказанное комендантом относится и к политотделу.

— Правильно, начпо. Возьмите посты на себя, — согласился генерал.

Случай на Рухну заставил его по-новому оценить остров, расположенный в северо-западной части Рижского залива. В самом деле, не использовать ли его в качестве опорного пункта на подходе к Сареме? К тому же если на Рухну поставить хотя бы на временных основаниях 130-миллиметровую береговую батарею, то фашистским кораблям не пройти будет по Рижскому заливу, и особенно около латвийского берега.

Елисеев приказал штабу разработать план захвата Рухну. Через два дня Охтинский представил генералу разработанный план. Решено было вначале высадить на острове десант в составе стрелковой роты инженерного, понтонного взводов и группы эстонского истребительного батальона. В дальнейшем, после подготовки оснований, переправить туда трехорудийную береговую батарею.

Старшина Егорычев получил приказ от майора Навагина отправиться со своим взводом в бухту Кейгусте для обеспечения высадки десанта на Рухну.

— Я же говорил вам, что придется заниматься понтонами, — сказал он. — И не один раз. Вот увидите.

К вечеру понтонный взвод 10-й отдельной саперной роты был уже в Кейгусте. У пирса стояла десантная флотилия. Егорычев увидел самоходную баржу, два буксира, четыре катера и тральщик. Возле них суетились красноармейцы, загружая трюмы боеприпасами, оружием и продуктами.

С моря доносился грохот волн, ударявшихся о берег: в Рижском заливе бушевал шторм. Свирепый, порывистый ветер гнал на берег низкие, тяжелые тучи, гнул к земле вершины тонких деревьев. Пошел дождь. Вскоре он превратился в ливень и скрыл от глаз бурлящий залив.

— Погодка сегодня! Не иначе, сам сатана разгулялся! — пробасил сержант Ходак. — В море вывернет наизнанку и все кишки смотает в клубок.

— На флоте говорят: вода моряка не боится. Главное — работа. Быстро проверить резиновые лодки и погрузить их на корабли, — распорядился Егорычев, с симпатией глядя на молодых саперов.

Саперы обследовали резиновые лодки и водрузили их на палубы судов. Егорычев сам крепил их тросом, чтобы при переходе волны не смыли за борт.

Выход из Кейгусте затягивался, думали, к ночи шторм поутихнет. Но ветер не ослабевал, с залива доносился монотонный шум прибоя. Летняя ночь коротка, но ведь только ночью может незаметно пройти отряд кораблей. В полночь загудели моторы и суда стали покидать тихую бухточку. Егорычев с половиной саперов шел на головном тральщике, остальные разместились на самоходной барже. Едва вышли из закрытой бухты, как тральщик атаковали шеренги крутых волн, обрушивая на него десятки тонн воды. Палуба то уходила из-под ног, то валилась набок: приходилось цепко держаться, чтобы не стукнуться о перегородки. К тому же в маленьком кубрике, до отказа набитом саперами, жарко и душно. Кое-кто уже прижимал носовой платок к губам, сдерживая подступавшую тошноту.

— Считайте, первый виток из кишок сделан, — пробасил Ходак. Самого его, плечистого, коренастого, не брала никакая морская болезнь.

— А сколько их будет всего? — спросил молодой сапер.