В боевую рубку с трудом поднялся Букоткин.

— Василий Георгиевич? — удивился Стебель. — Опять из госпиталя ушел?

— Будем батарею взрывать?

— Будем. Таков приказ начальника артиллерии БОБРа.

С центрального поста доложили, что батарея к бою готова, на орудия поданы последние снаряды.

— Раньше срока приготовили батарею, — по привычке посмотрел Беляков на часы.

Стебель не ответил. Он целиком был поглощен расчетом данных для стрельбы: последние снаряды не должны пропасть даром.

— К бою! По фашистской пехоте!.. — скомандовал он.

Приглушенно загудели приборы боевой рубки. С легким перестуком стрелки поползли по шкалам вверх, и все одновременно остановились на заданных отсчетах.

— Батарея, залп!

Командный пункт судорожно вздрогнул, на столике зазвенел пустой графин. Телефонист выпустил из рук телефонную трубку, и та, стукнувшись о бетонную стену, разбилась. Послышался глухой напористый звук залпа, потом донеслось слабое эхо от разрывов снарядов.

— Башни взорвать! — приказал Стебель. — Ничего не должно остаться, товарищи. Это наш последний долг.

— А как ЗКП, товарищ командир? — напомнил о себе Овсянников.

— Дальномер, стереотрубы — в общем, всю оптику уничтожить. Идите на ЗКП, а потом на маяк, — распорядился Стебель. — О выполнении доложите мне лично.

— Есть! — козырнул Овсянников и побежал на запасной командный пункт.

Харламов находился возле деревни Каймри у Ключникова. Ночью он слышал раскатистый приглушенный звук взрыва 315-й батареи, и сердце его сжалось. Он не мог найти себе места, беспрестанно ходил взад-вперед, точно потерял что-то очень дорогое. Да ведь так оно и было. Башенная батарея была построена под его руководством. Он часто бывал там, знал ее людей.

Услышав звук взрыва, Ключников спустился к Харламову с вершины холма.

— Что за взрыв у нас в тылу?

— Взорвана башенная батарея капитана Стебеля. Снарядов больше нет, — ответил Харламов.

— Так. Значит, огневой поддержки больше не будет, — в раздумье проговорил Ключников.

Рано утром немцы начали наступление на Церель. Создать новый оборонительный рубеж Ключников не мог: не было ни людей, ни времени, ни боеприпасов. Чтобы выиграть время, он старался задержать немцев на подступах к Менту в надежде, что подойдут корабли с Хиумы и заберут хоть часть личного состава.

Еще до рассвета Харламов уехал от Ключникова на 315-ю батарею проследить, все ли сделано для того, чтобы немцы не смогли ее восстановить. Из оставшихся краснофлотцев он думал сформировать роту и послать ее на помощь Ключникову.

На огневой позиции батареи он осмотрел черные неподвижные башни с искалеченными стволами, устремленными в сторону Ирбенского пролива. На второй башне до слуха донеслись звенящие удары из-под земли. Харламов спустился по наклонной патерне в блок башни. Комендоры пудовыми кувалдами били по механизмам, уцелевшим от взрыва. Командир орудия младший сержант Толкачев подошел с докладом, но Харламов остановил его:

— Мне все ясно, командир орудия…

— Снарядов бы нам еще, товарищ капитан! Мы бы не пустили тогда фашистов на Церель! — тихо произнес Толкачев.

— Нет больше снарядов, командир. Вы сделали все возможное. — Харламов круто повернулся и почти выбежал из башни. Он прошел на центральный пост, где находились Стебель и Букоткин.

— Орудия взорваны. Остальное вот уничтожаем, — доложил ему Стебель.

— Немцы не смогут восстановить?

— Не восстановят. Потом в башни и центральный пост впустим подземную воду.

— А ты почему не в госпитале? — спросил Харламов Букоткина. — Ведь еле на ногах держишься.

— До госпиталя ли тут? На передовую пойду. В свою роту, к старшине Воробьеву. Командование приму.

— Поздно, Василий Георгиевич. Поздно… — проговорил Харламов. — Нет больше роты… А дрались твои орлы геройски.

Не глядя на Букоткина, он вошел в помещение, где размещались приборы управления. Младший сержант Пушкин показывал плечистому краснофлотцу на поблескивающие свежей краской приборы, и тот с силой опускал на них огромную кувалду.

— Бьем, товарищ капитан, — тяжело вздохнул Пушкин. — Кажется, легче бы умереть, чем видеть это… Ведь своими руками делали, а теперь…

Харламов вышел с душного центрального поста на дорогу. Ветер обдал его лицо холодом и чуть не сорвал фуражку. С моря доносился протяжный шум прибоя: шторм не утихал. Кажется, все было против них, даже погода. Внимание его привлекли два краснофлотца, которые орудовали на дальномерной площадке командного пункта. Один из них сидел на трубе дальномера и молотком разбивал оптику. Харламов поднялся на командный пункт. Глазам его представился пустынный бушующий простор. Бесконечные шеренги седогривых волн катились к полуострову, длинными шипящими языками облизывали пологий, изрезанный бухточками берег. Тяжелые темно-серые облака, нависшие над морем, медленно надвигались на Церель. Накрапывал холодный дождь.

— Может быть, завтра погода улучшится, — предположил Стебель.

— Едва ли. Осенние штормы на Балтике продолжительны, — ответил Харламов и, помолчав, добавил: — Все же подождем до утра, посмотрим.

Уже на земле, возле своей машины, он приказал Стебелю сформировать из краснофлотцев батареи роту и послать ее к Менту.

— А я поеду сейчас к Ключникову.

Ключникова Харламов встретил в одной из деревень. Полковник с трудом держался на ногах и почти не отрывал от лица носовой платок: его душил сухой кашель. Глаза Ключникова лихорадочно блестели, на желтоватом лице резко выделялся неестественный румянец. Он протянул руку Харламову и закашлялся. Полковник тщательно скрывал свой недуг и приступы болезни переносил на ногах. В последнее время это становилось все труднее: сказывались бессонные ночи и перенапряжение.

— Давит, дьявол, — словно оправдываясь, сказал Ключников.

— Давайте решим, что делать дальше, Николай Федорович.

— Надо решать, вы правы, — согласился Ключников. — Решать сообща…

Он собрал на своем КП командиров стрелковой бригады и оставшихся на Сырве нескольких работников штаба БОБРа. Разъяснять обстановку на полуострове долго не требовалось: каждому уже было известно, что снаряды кончились, артиллерия вся взорвана, мин нет, патроны и гранаты на исходе. В частях и подразделениях едва ли насчитывалась четвертая часть личного состава, из них половина легкораненых.

— Надежды на приход катеров с Хиумы нет: немецкие корабли не подпустят их к нашему берегу, — подвел итог Ключников. — Сутки мы выдержим. А потом, — он обвел пристальным взглядом командиров, — собраться всем нам на заминированном КП и подорваться…

Командиры долго, тяжело молчали.

Первым заговорил начальник штаба бригады полковник Пименов. Голос его, чуть глуховатый, но спокойный и твердый, звучал убедительно:

— Я не согласен с Николаем Федоровичем… Без нас, командиров, бойцы обречены на плен. А ведь мы можем еще причинить противнику немало хлопот. Как? Переходом на партизанские действия. В центре Саремы.

— Еще лучше было бы партизанить на латвийском берегу, на материке, — подсказал Харламов.

Решено было любыми средствами удерживать противника от продвижения на Церель, а за это время строить плоты, собирать рыбачьи лодки и переправлять людей через Ирбенский пролив на латвийский берег. Остальным небольшими группами следовало пробиваться по узкому полуострову в глубь Саремы и дальше на Муху, а когда пролив Муху-Вяйн покроется льдом, перейти на материк.

С прекращением огня 315-й башенной береговой батареи противник подтянул свои корабли к самому берегу Сырве и начал методический обстрел Цереля с запада, юга и востока. С севера вела стрельбу наземная артиллерия. В воздухе с раннего утра и до позднего вечера кружили бомбардировщики. Огонь немцы вели по площади, обстреливая каждый квадратный метр. Горели дома, лес, трава. Церель пылал гигантским костром, свежий бриз застилал вспаханную снарядами и бомбами землю едким дымом, скрывая небо.