— Ну что за разговоры? Пожалуйста, Женечка, входите!

Женя робко вошла и остановилась у порога. Она была без шубы. Шерстяное платье плотно облегало её стройную, удивительно хрупкую фигурку. На бледном лице чёрные глаза казались огромными. Сейчас она была, как никогда, хороша.

— Приехал мой отец. Он осуждён за вредительство, но имеет вольное проживание. Я приготовила ужин и пришла пригласить, но если вас это шокирует, можете не приходить.

Юрий подошёл к ней и взял за плечи.

— Да откуда у тебя такие мысли? Ребята, наверное, не пойдут: больные, а я с удовольствием. Но почему ты не сказала сразу. Мы бы помогли тебе.

Девушка уткнулась ему в грудь и по-детски расплакалась.

— Я думала… Я стыдилась!.. — захлёбывалась слезами она.

— Да успокойся, Женечка! Смешная, милая плакса! — утешал её Юрка.

— Ужасала мысль, что меня начнут презирать как дочь вредителя. Он такой старенький. Да и мама за него волновалась. Вот я и поехала.

— Откуда ты взяла, что к тебе отнесутся плохо? Вот чудачка.

— А знаешь, когда его арестовали, как отнеслись ко мне в школе? Я видела, как меня возненавидели все ребята. Со мной не хотели играть.

— Ну, если отец заслужил, то и понёс наказание. При чём здесь ты?

— Я не виновата, и я хочу жить, как все. Иметь своё собственное лицо.

— Собственное лицо? Ты это хорошо сказала, Женя. Оно у тебя уже есть, и, честное комсомольское, неплохое. Ты, Женя, молодец, и я тебя больше всех уважаю.

— Нет, верно? — посмотрела она пристально.

— Честно, Женя, и, пожалуй, Ещё Тольку.

— А-а.. — протянула она еле слышно и принялась будить Самсонова.

Нина отложила перо и задумчиво посмотрела в окно. Было пасмурно. Шёл снег. На колючей проволоке зоны клочками ваты висели сцепившиеся снежинки, В посёлке снег сбрасывали с крыш, и казалось, что роют Ямы в сугробах. По дороге тянулся обоз.

Мимо амбулатории промелькнули жёлтые полушубки с винтовками через плечо: менялся караул. Тут же прозвенели сигналы на обед. Нина заметила чёрные полоски оттаин. Да, первые признаки близкой весны. Прошёл почти год как она выехала из Лепинграда. Она снова взялась за письмо Сергею.

«…Если Валя решила уговорить Корзина перевестись в район реки Колымы, значит, она приедет. Ну, что же, — я только буду рада. Несколько слов о нашей жизни и таёжных новостях. Самое тяжёлое позади. На Среднекан один за другим приходят транспорты: конные обозы, оленьи нарты и собачьи упряжки. С продовольствием всё наладилось, но трудности осени всё же сказались».

— Ага! Вот вы где? Здравствуйте, Нина Ивановна! Не ожидали? — перебивая друг друга, вошли Колосов, Белоглазов, Краевский и Самсонов. В телогрейках, подпоясанных ремнями, в рабочих рукавицах, румяные с мороза.

Нина вскочила и положила недописанное письмо в стол.

— Да откуда вы это нагрянули? Как раз обеденный перерыв, пойдёмте ко мне что-нибудь поедим, — захлопотала она.

— Спасибо, Нина Ивановна, как-нибудь поздней, а теперь спешим. Дела! — ответил за всех Юрий, стряхивая с шапки снег. Краевский вытирал лицо платком, Анатолий протирал намокшие стёкла очков. Валерка за порогом возился с валенками.

— Куда собрались?

— В лес. Решили строить опытный молодёжный прибор. Нужно заготовить материал.

— А зачем к нам?

— Михаил Степанович выхлопотал нам бригаду жуликов для перевоспитания, — серьёзно ответил Колосов и протянул список. — Посмотрите, что за народ. Вы их знаете?

Матвеева пробежала глазами по фамилиям заключённых и спрятала улыбку.

— Знаю всех. Попробуйте, может, вам что-нибудь удастся. Сколько же времени будете заниматься лесоповалом?

— Дня четыре. А что, не пойдут? — забеспокоился Колосов.

— Почему же? Пойдут с удовольствием, а вот как будут работать, трудно сказать. Это люди настроения. Не маловато ли четырех дней для перевоспитания? — улыбнулась она и подошла к Белоглазову. — Как нога, Толя?

— Почему четыре? — сказал Юрка. — Они всё лето будут работать на нашем приборе. Мы будем приезжать, по возможности. А Толька — молодчик, уже пляшет, — ответил он за Белогдазова.

Анатолий пошевелил ногой и поднял глаза на Матвееву.

— Хорошо, Нина Ивановна. Всё затянуло, я рад. Спасибо вам.

Через фанерную перегородку постучали.

— Гражданин Колосов! Люди собрались и ждут. Будете беседовать?

Юрий вопросительно посмотрел на Матвееву. Нина Ивановна сказала:

— Даже самая плохая беседа даёт что-то полезное для обеих сторон. Я бы, конечно, постаралась познакомиться.

Колосов поднялся.

— Пойдём? — посмотрел он на ребят.

— Я пока не настроен для таких бесед, могу сорваться, — покосился Игорь на Белоглазова. Анатолий подумал и тоже отказался.

— Иди один, ты старший. А познакомиться успеем в лесу. Так будет лучше.

Юрка поднялся и вышел.

В нарядной на корточках вдоль стенки сидели молодые парни. Нарядчик стоял у двери и ждал.

— Вот, гражданин начальник, — обратился он к Колосову, когда тот вошёл в помещение, и показал глазами на парней. — Люди собраны все. Бригадир Алексеев, — кивнул он на Лёнчика. — Все одеты, здоровы и могут работать. Можете разговаривать.

Колосов прошёл к столу, но сел рядом, на скамейку. Лёнчик посмотрел на него, ухмыльнулся и значительно подмигнул:

— Здравствуй, начальничек. Что же, тебе лесок нужен? — спросил он покровительственно.

— Да, мы хотим построить молодёжный промприбор. Обещали выделить нам в помощь молодёжную бригаду из заключённых.

— В помощь? Нет, дорогой. Мы никому не помогаем, — скривился тот в злой усмешке. — Каждый за себя. У меня срок, никто не соглашается посидеть за меня даже одного дня. Так что о помощи разговора нема. А сходить в лес можно. Парторг ваш приходил, шутник. Толковал: «Прикреплю вас к молодёжному прибору. Ребята там такие, что и сами не заметите, как втянетесь в работу. Живо перевоспитают…» Теперь ведь все взялись за это дело. Забавно, как это ты исправлять меня будешь? — он ехидно засмеялся.

Юрий вспыхнул и неуверенно буркнул:

— Личным примером будем стараться совесть вашу пробудить.

— Личным примером? Ну, это лучше, может, так и дело пойдёт, — усмехнулся Алексеев и посмотрел на своих парней. — Что, землячки, двинули? А совесть? Да такого слова нет в уголовном кодексе, — снова усмехнулся он, повернувшись к Колосову. — Можешь оставить её в кармане. Вот уж за ней никто не полезет.

Поутру ещё порошило, но на востоке показалась светлая полоска чистого неба. Оттаявшие стёкла снова затягивал лёд. Под окном, свернувшись клубками, спали собаки.

Краснов выпил кружку крепкого чая и взял со стола радиограмму:

«Состояние завозом грузов глубинные участки тайги вызывает тревогу тчк Возникла необходимость все виды транспорта подчинить одному ответственному лицу тчк Обязанности уполномоченного Дальстроя грузоперевозок возлагаем на вас тчк Берзин Репин».

Пробежав глазами текст распоряжения ещё раз, он сложил документы в полевую сумку и собрал саквояж.

Надо торопиться. Пока разберёшься, нагрянет весна, — подумал он и, вынув платок, вытер губы. На платке осталась розовая полоска. Имеет ли он право болеть? Взгляд упал на фанерный ящик под столом. Он поставил его на скамейку и оторвал крышку. Десяток свежих луковиц и картошка. Он тут же начал готовить кулёчки Самсонову, Николаеву, Горелышеву.

В тамбуре заскрипели торопливые шаги, вошёл Колосов.

— Чуть не проспал. Смотрю, уже светло, ну, я шапку в охапку и к вам. Вы надолго? — говорил он, протирая глаза.

— А, Юрка, вот кстати. На ловца и зверь, — засмеялся Краснов и, сунув пакеты в Ящик, придвинул его Колосову. — Забери. Поделишь между больными. Тут, брат, штуки добрые, редкие, кое-кому будут полезны, — Он сунул в карман луковицу и спросил: — Что с лесом? Как там бригада Алексеева?

Колосов отвёл глаза.

— Ну и шпана! С ними наработаешь. Прихожу на их делянку, сидят у костра и жарят куски мяса. «Попробуй, начальник, шашлычок, — говорит мне Лёнчик, обсасывая кость. — Барашек жирный, только хвост подлинней». Ну я сразу вижу — собака. Да это бы и чёрт с ними, но не видно ни одного срубленного дерева. Спрашиваю. Алексеев захохотал и показывает на тайгу: «Пусть ещё стоит миллион лет. Она нам не мешает». А потом перемигнулся с остальными и снова ко мне: «Если выведешь процентиков сто пятьдесят, так и быть, мы его пристопорим, а нет, запалим». Издевается. Вот и пришёл спросить, что с ними делать?