Наряду с памятниками, пришедшими к нам из старины, вместе с современными зданиями и сооружениями, которые, будем надеяться, скоро станут достойными времени, архитектура, созданная во многом мастерами, чьи творческие портреты помещены в этой книге, и составляет то, чему имя — Москва. «Самобытность Москвы,— пишет журналист Анатолий Макаров,— в том, что в ней все есть — и храмы, и заводы, и ампир, и барокко, прихотливость особняков в стиле модерн чередуется со смелой и непререкаемо-четкой логикой конструктивизма, от мятежной пресненской брусчатки два шага до легконогого Меркурия при входе в центр международной коммерции. Беречь московский дух — значит следовать этому сочетанию несочетаемого, хранить патриархальный уют переулков, задушевность Замоскворечья, державную гулкость кремлевских площадей, индустриальную мощь рабочих клубов, воздвигнутых в годы первой пятилетки».

Между первыми рабочими клубами, ставшими символом новой жизни, и точкой отсчета этой жизни — октябрем 1917-го пролегло десятилетие напряженных поисков и свершений.

Несколько романтическое отношение к действительности, к новым возможностям создавало искреннюю убежденность не просто в созидательной мощи нового социального строя, но и в том, что грандиозных результатов можно достичь в кратчайшие сроки. Отсюда — твердая уверенность в реализации невиданных прежде замыслов. Вспомним план ГОЭЛРО — многим успехам в дальнейшем мы обязаны тому, что в основе своей он был выполнен. Вспомним всемирно известный ленинский план монументальной пропаганды и первые конкретные шаги по его реализации. Укрупнение масштаба мышления стало одним из реальных проявлений новой, порожденной революцией жизни.

Строго говоря, такая укрупненность масштаба и ритма жизни в большой степени созвучна профессиональному мышлению архитектора. Архитектору по определению его профессии и дано думать о будущем, заботиться о создании нового уклада жизни, нового ее строя, ее нового качества. Рожденные революцией социальные и культурные задачи преобразования мира как бы наложились на задачи, привычные для профессии, породив совершенно новое, во многом нетрадиционное ее восприятие и уважение к созидательному труду зодчего.

Среди грандиозных планов своего времени одним из самых первых стал проект преобразования Москвы. Как и многое другое, он выполнялся при прямой заинтересованности В. И. Ленина. План стал началом многолетней работы, которая каждый год приносит свои результаты, и в то же время ей не было, нет и не может быть конца. И если сегодня московские зодчие думают над тем, какой Москва войдет в третье тысячелетие, то это тоже одно из последовательных звеньев преемственности творческих усилий многих их поколений, начальная точка отсчета которым — в первом проекте перепланировки социалистической Москвы.

Наверное, эту книгу о творческой судьбе наиболее ярких мастеров, оставивших творчеством память о себе в нашем городе, нужно начать с разговора о том, что, быть может, никогда в истории судьба города и профессиональная жизнь создающих его архитекторов не были так тесно связаны и с общими задачами государственного строительства, и с нуждами тех, кому это государство принадлежит и для кого этот город строится.

Думая о том, как ввести читателя в круг проблем нашей книги, мы отдавали себе отчет в том, что менее всего здесь уместно писать еще один, к тому же по необходимости весьма краткий, очерк истории советской архитектуры. Хотя, конечно, творческие биографии всех без исключения московских зодчих неразрывны с историей зодчества нашей страны, эта книга — не история архитектуры, а собрание творческих портретов мастеров, чья жизнь в основе своей прошла в Москве и в полном смысле слова была отдана городу. Еще точнее, наша книга — это и галерея творческих портретов зодчих, и отражение лица Москвы. Город и мастера жили одной общей для них жизнью, развиваясь, проходя через многочисленные и практически всегда не имеющие прецедентов в истории мировой культуры эксперименты. Вот почему мы сочли правильным и необходимым рассказать здесь о том, как в общих заботах и в решении общих проблем росли и город, и люди, призванные профессионально думать о том, каким он будет завтра. Время скоротечно, и движение его открывает новые горизонты перед архитекторами. Учащенный ритм жизни заставляет зодчих активно развивать свои профессиональные представления об образе жизни и об образе столицы. Изменчивые, а порой и противоречивые суждения мастеров, от которых во многом зависела судьба и будущее архитектуры Москвы, собранные воедино, создают не только любопытную и познавательную, но профессионально емкую и в основе своей убедительно целостную картину преемственности архитектуры Москвы. От реальных высказываний, мыслей и рассуждений московских зодчих и отталкивались мы, реконструируя эту картину, пытаясь передать динамику ощущения (и человеческого и профессионального) города на протяжении нескольких десятилетий.

Точка отсчета — 1918 г., когда впервые, почти сразу же после переезда Советского правительства из Петрограда в Москву в марте 1918 г., возник вопрос, какой должна быть столица пролетарского государства. Общее для нарождающегося советского градостроительства ощущение, удачно сформулированное А. В. Луначарским,— «явилась потребность как можно скорее изменить внешность наших городов, выразить в художественных произведениях новые переживания, уничтожить все оскорбительное для народного чувства, создать новое, в форме монументальных зданий, монументальных памятников — и эта потребность огромна» — для новой столицы становилось особенно важным и существенным, требовало профессионального осмысления и обеспечения.

Для работы над перепланировкой и созданием образа новой Москвы уже в апреле того же года при Московском Совете была создана архитектурно-планировочная мастерская (бюро). Ответственным зодчим мастерской стал И. В. Жолтовский, старшим мастером — А. В. Щусев.

Первое, что бросается в глаза, когда по фотодокументам и чертежам восстанавливаешь облик Москвы, которую они задумывали, это черты города-сада, идея которого была популярна и среди профессионалов градостроителей, и в рабочей среде еще в предреволюционное время.

В проекте академиков И. В. Жолтовского и А. В. Щусева концепция города-сада обрела самостоятельное звучание, достаточно изящно вобрав в себя и реальную картину города, и современные к началу работы над проектом представления о современном городе, и собственное, авторское понимание взаимосвязи прошлого и будущего, которую формирует архитектура. Поэтому проектируемому городу-саду не чужды ни небоскребы, ни промышленные предприятия, ни памятники старины. В проекте естественно отразились личный опыт и пристрастия обоих его авторов — Жолтовского и Щусева. Удивительным образом сплелись склонность Щусева к древнерусской архитектуре и знание Жолтовским архитектурной классики.

Щусев исходил в общей работе из восстановления традиционной планировки Москвы XVII — начала XVIII в., Жолтовский же работал над проектом, основываясь на своей теории статического и динамического, по которой, в общих чертах, город, представляющий собой законченный художественный организм, должен иметь статическое, т. е. главное, определяющее начало. Он писал: «В проекте «новой Москвы» мы исходили из наличия Кремля как статического центра города, подчиняя ему всю организацию городского плана, площадей и улиц».

Работу над планировкой Москвы авторы понимали как «научнопроектировочную». Цель ее видели в создании плана реконструкции Москвы на новых социальных основах и поэтому своими непосредственными предшественниками считали авторов проекта перепланировки Парижа, выполненного во времена Великой французской революции. Общность понимания социальной основы будущего развития столицы и удачное наложение друг на друга разных авторских концепций стали необходимым и достаточным условием для совместной работы над проектом города. Содержательная его основа имела крепкий фундамент исторической традиции, а общие результаты ее, уходя в далекую перспективу, по своему масштабу поднимались до уровня лучших социально-градостроительных утопий.