Из этой давней трагедии напрашивается и сопоставление, не заметить которого невозможно. Мы знаем имена тех четырех активистов, погибших 10 апреля 1924 года на хуторе Лебедевском, но не знаем имен тех многих заложников, которых арестовали, выслали и расстреляли в станице Славянской в ответ на что, Рябоконь и проявил жестокость. А их было гораздо больше, чем жертв лебедевской трагедии. А у них тоже были семьи, дети, оставшиеся сиротами, тоже есть внуки. И они, надеюсь, помнят и чтут своих дедов. Иначе у нас получается какая-то память крива, что все прима… Одних жаль, а других почему-то вроде бы и нет. Но это ведь несправедливо и не ведет к примирению в народе, а наоборот, поддерживает в нем однажды пробужденную вражду. Пока все пострадавшие в равной мере не известны и не почитаемы, справедливости не наступает…

При въезде на хутор Лебеди, на его окраине, у самой развилки дорог, на пустыре, есть одинокая могила. На удивление — могила ухожена — обнесена выкрашенным синей краской штакетником, сквозь который проглядывают цветы. Молодая сосна и траурная туя сторожат ее вечное сиротство. На гранитном надгробии высечены имена, уже ни о чем не говорящие новым людям. Пестрым, веселым островком красуется она на толоке среди сизоватой полыни.

Какое смятение и смирение охватывает душу при виде придорожного креста или одинокой могилы, вдруг напоминающей о быстротечности земной человеческой жизни, о мгновенности нашего предвечного существования…

Когда я впервые увидел эту могилу и узнал обстоятельства гибели покоящихся здесь людей, не мог не задаться вопросом: почему они похоронены не на хуторском кладбище, а на этом пустыре, почему оказались на все времена отделенными от своих современников, соотечественников — родных, близких, знакомых, с кем вместе жили на родном хуторе? Что же они такое сделали, что сотворили, если им выпало такое наказание, такая, уже ничем не поправимая участь?

Здесь покоятся председатель Лебедевского сельского совета Василий Кириллович Погорелов и его сотоварищи, члены землеустроительной комиссии, с которыми расправился Василий Федорович Рябоконь в ту зловещую ночь 10 апреля 1924 года. Об этом говорит надпись на искусном надгробии, сделанном из мраморной крошки: «Павшим в борьбе за становление Советской власти на х. Лебеди, март 1920 г. Бирюк М.Г., Заяц Е.И., Моренко С.Е., Погорелов В.К.»

Видно, действительно уже смутны и непонятны для нас обстоятельства той жизни и той борьбы, если даже на надгробии, где все должно быть абсолютно точно, допущены ошибки — и в именах покоящихся, и в дате. Ведь трагедия, в результате которой погибли эти люди, разыгралась на хуторе Лебеди не в 1920 году, а значительно позже — 10 апреля 1924 года…

Но почему они все-таки оказались не на кладбище, не со своими родными, хуторянами, а навсегда отделенными от них, словно на них наложено какое-то проклятие и словно были они с ними не одного роду-племен?..

Видно, во все времена, казалось бы, стихийно происходящие события, в конце концов, складываются по какому-то, нам неведомому предопределению, именно так, что в них запечатлевается и угадывается некий их основной смысл.

Происшедшая на хуторе Лебеди трагедия 10 апреля 1924 года не могла не потрясти хуторян. Советская власть решила похоронить, как тогда говорили, жертв бандитизма, со всеми подобающими при этом почестями. Правда, перепутали ритуалы — старые, якобы отжившие, которые они искореняли и вытравляли из сознания и душ людей, и те, которые они насаждали. Решили почему-то похоронить убиенных в ограде хуторской церкви, которая и находилась как раз у развилки дорог. Эта деревянная церковь, говорят, была разобрана позже, и по соображениям не атеистическим. Ее разобрали во время Великой Отечественной войны на инженерные укрепления.

Почему атеистическая власть решила похоронить жертв бандитизма именно в ограде церкви, трудно сказать. Может быть, хотела в глазах хуторян придать этому трагическому событию особый смысл и значение. А может быть, эти беспричинные и свирепые ломки вековечного народного уклада жизни так уже перепутали в сознании и душах людей все понятия, что они начали утрачивать чувство всякой реальности…

Но предполагаемого торжества не вышло. Священник отец Василий воспротивился такому намерению, запретив хоронить атеистов в ограде церкви. Кладбище же находилось далеко от церкви, на другом конце хутора. Не нести же покойников обратно… И тогда решили похоронить их отдельно, на пустыре, через дорогу от церкви. Теперь же, когда церкви нет, одинокая могила сиротливо стынет среди толоки на окраине хутора.

На похороны приехал тогда сам уполномоченный ОГПУ Иван Павлович Малкин, безуспешно ловивший Рябоконя, и произнес у разверстой могилы гневную революционную речь. «Мы полхутора разнесем», — сохранилась и до сих пор его угроза. На это жена Погорелова Анастасия Тимофеевна сказала, что не надо этого делать, хватит и тех сирот, которые остались, новых сирот оставлять не надо… У Погорелова, так же как и у Рябоконя, было четверо детей.

В наши дни местный самодеятельный автор, некто Кирий, написавший уничижительный очерк о Рябоконе, видимо, умилившись видом этой сиротливой могилы, гневно, в том же революционном духе, оказавшись почему-то заодно с Малкиным, пишет: «Этим героям поставлен памятник при центральном въезде на хутор Лебеди с левой стороны дороги… А вот Рябоко-ню и его братии памятника не поставили, уж очень много взяли греха на душу. Ведь рубили, вешали, стреляли, не разбираясь…» Вот, мол, памятливая советская власть помнит своих героев, а бандитам сама история-де подписала неизбежный и жестокий приговор. На самом же деле все сложилось совсем не так, даже далеко не так. Не в согласии с этим старым и новым, точнее все еще продолжающимся революционным бодряческим фразерством, а по каким-то своим, потаенным, не всегда зримым, но стойким путям.

Памятника ни тем, ни другим героям здесь нет. Речь идет о могиле. Да, мы не знаем и по сей день, где находится могила Василия Федоровича Рябоконя. Ее и до сих пор скрывают. На какой-то Молдавановке. Даже, говорят, что могила скрывается под именем Белоконя, и лебедевцы знают, где она находится. И что, вопреки слухам о расстреле Рябоконя в ноябре 1924 года и даже вопреки бесстрастным документам, умер он, пережив всех своих противников, в 1964 году… Но это и является тайной его судьбы и событий, здесь происходивших.

Советская же власть, по обыкновению своему, оказалась к своим героям неблагодарной, памятника им не воздвигла, и революционный пафос амбициозного самодеятельного публициста строится, как всегда, на незнании и неискоренимой привычке желаемое выдавать за действительное.

В самом деле, почему же они оказались похороненными отдельно от всех людей, как самоубийцы, хотя их представляли как погибших в борьбе за общее, правое дело и лучшую жизнь… Это непостижимо, здесь — тайна — как у нас в России вопреки всему, какие бы насилия ни творились, все складывается в своем естественном порядке и истинном смысле и значении. Вроде было тотальное физическое и духовное насилие, где человеку не увернуться. Но прошло время, и все сложилось и запечатлелось в том значении, какое оно имело и тогда, когда все бурлило огнем и кипело кровью человеческой. И главное — сложилось как бы само собой, без чьего бы то вмешательства. Или по воле высшей, непостижимой силы…

Содержит эту могилу памятливый внук Василия Кирилловича Погорелова Василий Матвеевич Погорелов. Правда, приезжает он для этого из Англии, где проживает. И это не может не вызывать глубокого уважения к нему и благодарности. Но теперь у этой могилы вполне естественно возникают новые вопросы. Ведь по логике той борьбы, скорее потомки Рябоконя должны были бы оказаться за границей, в изгнании, чем потомки Погорелова. Казалось бы, именно потомки Погорелова должны были бы, что называется, пасть костьми, но защищая свою родную страну Советов. Но ее защищали потомки Рябоконя… Видно, защита голой идеи — ничто, в сравнении с защитой Отечества, своего родного, единственного народного мира. Защита же идеи непрочна и переменчива по самой своей природе и сути.