— Побойся Бога, Василь Федорович.
— Вспомнил о Боге. Но Бог хочет твоей смерти, ибо ничего уже с душой твоей поделать не может. И послал меня, на мое горе, сделать это именем своим…
— Так можно все оправдать, Василь Федорович…
— Я тоже, Василь Кириллович, верю в то, что жизнь, в конце концов, поправится. Не может она все время пребывать в таком состоянии. Но знай, что устроится она не благодаря вашим вы-мороченным идеям и безумным планам, а несмотря на них. Но вы-то и тогда попытаетесь, все выставить так, что это ваша заслуга. А поправится она благодаря народу, который вы нещадно насилуете… Если уж ты стал судьей моим, то не обессудь, если я стану твоим судьей. Нам обоим уже не спастись. Может быть, дети наши спасутся. Но ты-то стал моим судьей первым, а теперь недоумеваешь, когда я в ответ становлюсь твоим судьею. Все! Встретимся на том свете…
От волнения по вискам Рябоконя поползли капли пота. Он замолчал, давая понять, что разговор окончен. И потом, перейдя на балакачку сказал:
— Шось хлопци твои нэ вэрнулысь. Сходы ты, Васыль Кы-рыловыч за пидводой.
Погорелов медленно поднялся. Руки его дрожали. Пока вылезал из-за стола, задел стакан, и он с грохотом упал на пол и разбился. Не говоря ни слова, он так же медленно пошел к двери. Уже взявшись за щеколду, обернулся, посмотрел Рябоконю в глаза, хотел еще что-то сказать, но, слегка махнув рукой, толкнул входную дверь своей хаты…
Ночь была теплая, настоянная на дурманящих запахах первой зелени и пьянящем духе зацветающей сирени. Моросил мелкий дождь. Видимо, этот дождь и помог спастись Киселеву и землемеру Иванову. Удавки у них ослабли, и они остались живы. Когда Киселев очнулся, он еще слышал прерывистый предсмертный хрип Погорелова. Но вместо того, чтобы спасать своего председателя сельского совета и соратника по революционной борьбе, он полез под амбар, притаился, забился в страхе в какой-то куток и просидел там, пока не миновала опасность.
На помощь Погорелову бросилась его старшая дочь Луша. Она училась на педагогических курсах в Полтавской, но в это время была дома. Вопреки предупреждению рябоконевцев не выходить из хаты до утра, она разбила оконное стекло, порезав руки. Выскочив из хаты, бросилась к отцу, чтобы ослабить удавку, но было уже поздно. Василий Кириллович был мертв. Луша, упав на грудь отца, тормошила его уже бездыханное тело и кричала. В темноте она не видела, что его синеющее лицо измазала своей кровью, обрезанных стеклом рук.
Остался жив и председатель Могукорово-Гречаного совета. Он отрекся, выдав себя за работника, за помощника землемера. Незаметно вынул из нагрудного кармана френча партийный билет и бросил его под лавку. Улучив момент, он бросился в дверь и выскочил во двор. Вслед ему выстрелили из винтовки. Но промахнулись.
Уцелел и землемер Николай Васильевич Иванов, двадцатилетний красавец.
У него тоже ослабла удавка от дождя. Освободившись от веревки, он долго и жадно хватал весенний воздух. Вспомнив, где находится, разрыдался. Натыкаясь в темноте на тела своих сотоварищей, встал и пошел куда-то, не отдавая себе отчета. Говорили, что от пережитого в ту ночь он тронулся разумом.
Примечательно, что официальное донесение об этом происшествии неточно изображает картину случившегося: будто бы рябоконевцы повытаскивали мирных жителей хутора Лебедевского из своих хат поодиночке и расправились с ними. Теперь трудно сказать, был ли это умысел, дабы усилить зверство рябоконевцев, или же уровень работы органов по борьбе с бандитизмом вообще.
«Апреля 13 дня 1924 г.
По нашим данным на хуторе Лебедевском Гривенской волости, вечером, десятого апреля бандой Рябоконя, в количестве шести-семи человек, вооруженной винтовками, револьверами, сделано нападение на ряд лиц, жителей хутора Лебедевского. Банда во главе с Рябоконем вытащила поодиночке из своих квартир граждан хутора Лебедевского Погорелова, Бирюка, Зайца, Моренко, Киселева, землемера Иванова. После сильных побоев удушила их веревками. Киселев, Иванов смогли освободить веревки на шее и остались живы, остальные погибли. При нападении сам Рябоконь указывал, что он наказывает за проведение на хуторе Лебедевском землеустройства лиц, которые более всего стояли за проведение землеустройства, были против местного кулачества, настроенного против землеустройства.
Банда в домах погибших произвела ограбления, взяв один винтовочный обрез и наган, принадлежащие Погорелову, и наган принадлежащий предисполкома хутора Могукорово-Греча-ного Черненко, который был вместе с удушенными и спасся, выдав себя за работника.
Произведя удушения и ограбления, банда скрылась в неизвестном направлении.
Выводы: Отмечается начало активной деятельности банды Рябоконя, носящей явно политический характер, тесная сплоченность Рябоконя с местным кулачеством, защиту которого берет на себя банда Рябоконя.
Славотуполномоченный КЧО ОГПУ Малкин».
После лебедевской трагедии было произведено ее расследование. Благодаря этому сохранились показания оставшихся в живых Киселева и Черненко. Показания краткие и ценные тем, что это воспоминания самих участников трагедии.
«При сем представляю фотографическую карточку. Я, гражданин Киселев, был назначен Лебедевским обществом уполномоченным по землеустройству. 10 апреля я прибыл на хутор Лебеди с землемером т. Ивановым, которого я привез с города Славянского. Ввиду того что у меня квартиры не оказалось, я предложил т. Погорелову: возьми землемера к себе на квартиру. Он взял. Через полчаса приезжает т. Черненко за землемером, так как он получил в назначение на Могукоров, но ввиду того, что поздно, я предложил переночевать у меня. Но т. Черненко надо было видеть землемера, и он попросил меня повести его на квартиру Погорелова, на что я согласился.
Мы пошли на квартиру к землемеру, который находился у т. Погорелова. Зашли в комнату. Они пили чай. Пригласили и нас пить чай. Погорелов взяв гармонию, начал играть походный марш, после чего послышался лай собак. Погорелов послал девочку, которая воротилась совместно с бандитами и раздалась команда: «Ни с места». Один бандит спросил: «Что это за люди?» На что было отвечено т. Черненко, что это землемер и его рабочие. После чего скомандовали: «Руки вверх, вылазь из-за стола и ложись». Что нами было сделано. Нам начали вязать руки. Когда повязали руки, зашел сам Рябоконь и сказал: «Ага, вот когда вы мне попались». И начали избивать и называть нас грабителями, на что я ему ответил: «Вы нас называете грабителями, а по-чему-то мы носим саморучные костюмы, а вы снимаете хорошие костюмы, как-то с землемера, а моего не хотите». После чего раздался голос Рябоконя: «Давай бичеву». Меня первого удушили. Я потерял сознание.
Через несколько времени я пришел в сознание и думаю: «Где я нахожусь?» Когда слышу разговор и понял, что нахожусь на дворе, идет маленький дождик, и мне стало легче. Я сразу понял, в каком положении я нахожусь. Совместно со мною лежали два товарища — Погорелов и землемер. Но это выяснилось после. В то время я не знал, кто лежит со мною. После чего собаки стали лаять до ворот, и я понял, что бандиты ушли. Я немного отполз и стал развязывать бичевку, после чего раздался выстрел. Я подумал, что это моих товарищей расстреливают. После выяснилось, что выстрел был по Черненку.
К сему Федор Денисович Киселев».
Предсовета с. Могукорово-Гречаного Поповичевского района, Кубанского округа, Черненко Иван Антонович.
«При сем препровождаю свою фотографическую карточку и сообщаю, что 10 апреля сего года, возвращаясь из объезда комиссии по предоставлению льгот Славотдела по месту своей службы, то есть в село Могукорово-Гречаное, но так как у меня проводилось землеустройство, а землемер находился на Лебе-девнском хуторе, то я и заехал туда, чтобы захватить землемера для работ. Но так как было поздно ехать, то я и остановился ночевать на хуторе Лебедевском на квартире гражданина Киселева, а землемер был на квартире гражданина Погорелова, куда я и отправился для переговоров.
Прибыл на квартиру к т. Погорелову. Они сидели ужинали, и я к ним присел. Через полчаса влетает в комнату банда Рябоконя и раздалась команда: «Ни с места», а также: «Что это за люди у тебя?» (обращаясь к Погорелову). Но я поспешил ответить, что это землемер и его рабочие, в то же время расстегнув пояс с наганом, в котором был один патрон. После этого была команда: «руки вверх», вставай из-за стола и ложись».
При мне находилась печать сельского совета, учетный воинский билет и партбилет в верхнем кармане френча. Когда я ложился, то одной рукой выбросил документы и печать под ящик, который стоял впереди меня.
Бандиты начали связывать руки и зверски избивать, приговаривая:
— Мы вам покажем сейчас и советы, и как казацкие земли землеустраивать.
Киселев начал проситься и чем-то, видно, оскорбил их, за что его схватили, удушили и выбросили на двор. То же было сделано с землемером и Погореловым. Очередь подошла ко мне, но я начал проситься, указывая на то, что я казак, служил в белой армии, перечислив ему белогвардейские отряды, и Рябоконь сказал: «Бросьте, не душите, возьмем его в камыши и выясним». Но в камыши мне идти нельзя было, так как два года я был помощником рыбинспектора и меня все рыбаки знали.
Банда Рябоконя рассыпалась искать продукты, оставив двух человек на пороге комнаты для охраны меня. Ходя по комнате со связанными руками, я подошел к Погореловой, которая находилась на печи, и показал ей условный знак, чтобы она мне развязала руки, что она и сделала. И я сразу же бросился на этих двух часовых, которые расскочились в стороны, и благодаря их растерянности я выскочил через окно на двор. По мне стали стрелять, но так как было темно, мне удалось убежать».
