Начинались морозы. Лиманы стали замерзать. Ожидалось масштабное и решительное наступление красных войск на камыши, и Кирий предложил бойцам своего отряда разойтись по хуторам и станицам, чтобы, затаившись и перезимовав, снова вернуться в плавни.

18 октября группа есаула Рыбалки покинула бивак Кирия и обосновалась в камышах под станицей Старонижестеблиевс-кой, на Косатой балке. Эта группа действовала дальше, судя по всему, самостоятельно, хотя и не теряла связи с отрядом Кирия. Во всяком случае, позже, по рассказам старожилов, Василий Федорович Рябоконь трижды бывал в станице Старонижестеб-лиевской.

Видимо, есаул Рыбалка был родом из этой станицы.

Через восемьдесят два года после описываемых событий я разыскал в своей родной станице Старонижестеблиевской Михаила Ивановича Рыбалку, родственника есаула. Он знал, что его бабушка Прасковья Ивановна носила повстанцам и мужу на Косатую балку, где он скрывался, продукты, муку. Бабушка, как видно, была крепка духом. Из Ставрополья и с Урала, куда ее высылали, возвращалась несколько раз пешком в станицу. А еще Михаил Иванович рассказал, что в 1958 году из Горячего Ключа приезжала в станицу какая-то женщина, приезжала искать родственников. Это была дочь есаула Рыбалки… Боже, что за чувство вело людей через всю разоренную войной страну, несмотря ни на что, в свою станицу, в родную хату, которой, может быть, уже и нет или она конфискована новой властью? И куда оно исчезло у моих современников?! Что это за чувство, заставлявшее людей через многие годы приезжать туда, где прошло детство, где все уже изменилось и кануло невозвратно? Что они там надеялись найти и увидеть?..

Ночью, на добрых конях есаул Рыбалка с сотоварищами нередко наезжал в станицу. Старожилы рассказывали мне, что из станичников на Косатой балке прятались Глущенко, Сокол и другие, имена которых, уже никто не упоминает. От этого отряда и остались только то истлевшее седло да кинжал с надписью, что нашел на Косатой балке мой товарищ Ленька Бедусенко.

В связи с наступающими морозами с Кирием в камышах остались лишь двадцать два человека. Но он не только не сворачивал своей террористической деятельности, но проводил ее уже в каком-то исступлении, как после тяжкого похмелья, будто ожидая и предчувствуя скорую и неминуемую развязку. Он отдает приказание спрятать продукты и патроны и перебраться на другой бивак.

В ночь с 15 на 16 декабря его отряд предпринимает налет на станицу Петровскую. Выступает с отрядом в направлении хутора Лебедевского, где сталкивается с разъездом красных. В результате перестрелки погибает один красноармеец и две лошади. Но 17 декабря хорунжий Кирий заболевает и передает командование отрядом своему помощнику Василию Федоровичу Рябоконю. Повторно был совершен набег на станицу Петровскую, обезоружено двадцать два человека охраны, взят один пулемет «максим», пятнадцать ящиков с лентами и двадцать две винтовки. 21 декабря Рябоконь получил приказ отправиться в Лебедевские плавни и разогнать рыбаков.

1 января 1921 года была послана разведка на хутор Лебедевский, где освободили пять повстанцев станицы Старовеличков-ской, взятых красными в плен, и сотрудника казачьей секции Соломаху (он же Золотарев), которого отправил для агитации и вызова повстанцев из камышей и добровольной сдачи их властям. Соломаха был убит, а повстанцев Кирий принял в свой отряд. Среди них был и офицер Донского войска есаул Олим-пиев, и учительница Дарья Гузик.

27 января Кирий поручил Титу Загубывбатько осуществить налет на Ачуевский рыбный промысел. Тит Ефимович разоружил милицию в количестве двенадцати человек, забрал продукты и через два дня вернулся в расположение отряда. 10 февраля Кирий совершил налет на государственный конный завод, бывший Малышева. Разгромив экономию, он захватил тринадцать заводских жеребцов и продукты.

Обеспокоенная дерзкими налетами повстанцев, власть предпринимает ответные меры. 20 февраля в станицу Гривенскую прибыл карательный отряд красных под командованием Клокова. Видимо, новый командир решил применить непривычные методы борьбы с бандитизмом. Он организовал шествие в плавни жителей станицы в сопровождении своего отряда. Нечто вроде мирной демонстрации. С раннего утра люди двинулись в плавни. Впереди шли заложники — жители станицы, за ними ученики, потом духовенство. Замыкали шествие красноармейцы, правда, не вооруженные. Командир красного отряда и некоторые члены стансовета ехали на тачанке. Дорогу указывала учительница Поддубная, которая ранее была в повстанческом партизанском отряде.

Когда шествие удалилось от станицы на достаточно большое расстояние, впереди и сзади его началась стрельба. Это стреляли засады повстанцев. Народ и красноармейцы в панике бросились бежать. Удирал на тачанке и командир отряда. В это время из засады выскочил Рябоконь с несколькими конными казаками и начал его преследовать. Догнав тачанку, Василий Федорович отстегал плеткой всех, сидевших в ней, приговаривая: «Зачем вы обманываете Бога? Зачем пришли со святостями, если в Бога не веруете?»

Эта история представляется вполне правдоподобной, особенно по реакции Василия Федоровича. Человека православного должно было возмутить это фарисейство и лукавство красных, атеистов по своей природе, спекулирующих когда им нужно, на чувствах верующих.

26 февраля отряд Клокова начал наступление на плавни. Кирий отдал распоряжение Рябоконю взять восемь конных казаков и зайти противнику в тыл, а сам вступил в бой с красными.

Рябоконь выполнил маневр, обстрелял отряд Клокова и отступил на Гривенскую. Потом отправился на хутор Могукоро-Гречаный, где избил плетьми агента по продналогу, и на рассвете 27 февраля вернулся в расположение своего отряда. Возвращаясь в камыши, он не знал, что ожидало его на биваке и что с этого дня жизнь его круто повернется. И все, что будет связано с повстанческим движением в этом камышовом краю, будет теперь соединяться с его именем, зависеть от личной ответственности перед поверивших в него людьми. Вернувшись на рассвете из набега, Рябоконь увидел убитых: командира отряда хорунжего Кирия и четырех повстанцев. Красные отбили у повстанцев все пулеметы. Василий Федорович, как заместитель хорунжего Кирия, вступил в командование партизанским повстанческим отрядом.

Оставив бивак, Рябоконь выехал на хутор Солодовникова с ранеными, куда Тит Загубывбатько привел двенадцать лошадей и одну линейку.

13 марта лед на лиманах сошел. Василий Федорович оставил на хуторе Тита, двух казаков, учительницу Гузик, а сам отправился на старый бивак добывать продукты. 14 апреля он совершил налет на Ахтарскую рыбконтору, где хранилось двенадцать тысяч пудов соленой рыбы. Сжег контору и возвратился в расположение отряда.

По пути следования на бивак произошло событие, потрясшее Рябоконя. Его родной брат Иосиф, вахмистр отряда, нечаянно застрелился. Раздраженный нудной камышовой жизнью, Иосиф, садясь в лодку, в сердцах бросил винтовку на ее дно: «Шо цэ за жызня, докэ будэм ховаться…» Винтовка, брошенная столь опытной, столь привычной к оружию рукой, словно почувствовав недоброе расположение духа своего хозяина, огрызнулась в ответ выстрелом. Пуля впилась Иосифу в грудь. Он удивленно, пораженный неожиданностью случившегося, судорожно хватая черкеску на груди, словно надеясь отыскать заплутавшую там пулю и окровавливая руки, как бы в нерешительности и неохотно опустился на берег.

Рябоконь бросился к брату, схватил за плечи, тормоша и заглядывая в уже мутнеющие глаза, настойчиво спрашивал: «Хто стриляв?» Видно, он заподозрил в случившемся подвох: не из своих ли кто? И тогда Иосиф, превозмогая себя, собрав последние силы, написал окровавленной рукой на весле: «Я сам…»

Василий Федорович похоронил брата со всеми подобающими воину и христианину почестями. Даже привез из станицы священника для отпевания.

Среди камышей, на сухой гряде потом долгое время виднелся деревянный крест, у которого с душевным смятением останавливались как повстанцы, так и преследовавшие их красные…