Последние четыре страницы дюрренматтовского «Vallon de lʼErmitage» как бы обобщают весь обширный экологический дискурс швейцарской литературы, в котором принимали участие — самыми разными способами — очень многие писательницы и писатели, а отчасти они делают это и до сих пор. У О. Ф. Вальтера такая проблематика характерна для среднего периода творчества, у Франца Холера она, в виде особого ингредиента, присутствует и в сочинениях для кабаре, и в рассказах, и в словесных играх. В этой связи можно также упомянуть пьесу Томаса Хюрлимана «Последний гость», многие страницы у Гертруд Лейтенеггер и Э. И. Мейера. Морис Шаппа, живущий в Вале, в 1976 году написал — на французском языке — свой красноречивый памфлет «Сутенеры снежных вершин». Там он обличал попытки извлечь коммерческую выгоду из альпийских пейзажей и традиционного крестьянского мира в кантоне Вале: показал, как «снежные вершины» проституируются «сутенерами» индустрии туризма. Шаппа не признает компромиссов. Его гневная песнь, использующая самые смелые средства современного поэтического языка, заканчивается апокалиптическими видениями, в которых сегодняшняя цивилизация продолжает существовать только в виде руин. Археологи ищут свидетельства о нашей, нынешней эпохе и время от времени находят какую-нибудь монетку с отчеканенной на ней жирной физиономией одного из таких сутенеров. Оба писателя, Шаппа и Дюрренматт, из-за страха перед тем, что в Швейцарии происходит с природой, пришли к видениям о последних временах, когда ужасные спекуляции давно остались позади: прогресс сам себя уничтожил, и Земля мало-помалу исцелилась от тех увечий, которые в XX столетии нанесли ей люди. Беспомощные пророки.

Они уходят. Они возвращаются. Они выезжают из страны. Они въезжают в страну. Швейцарские писатели и писательницы привыкли пересекать границы. На удивление многие вершинные произведения швейцарской литературы представляют собой истории о возвращении, это известно всем. Как и то, что на удивление многие такие произведения были написаны за границей. Берлин, к примеру, — настоящий инкубатор швейцарских романов. Там возник «Зеленый Генрих» Готфрида Келлера, а позже, в быстрой последовательности, — три ранних романа Роберта Вальзера[57], которые знаменуют собой начало литературного модерна в Швейцарии. Если обратиться к более близким нам временам, можно упомянуть «Канун» Гертруд Лейтенеггер, «Брандайс» Урса Йегги, «Красного рыцаря» Адольфа Мушга, «Дыру в потолке комнаты» Урса Рихле, «Адалину» Сильвио Хуондера, «Мориса с курицей» Маттиаса Цшокке, «Сорок роз» Томаса Хюрлимана, «Ночной поезд на Лиссабон» Паскаля Мерсье.

Макс Фриш тоже писал в Берлине, но черновик его «Штиллера» возник в США, а «Назову себя Гантенбайн» — в Риме. Место действия обоих романов — Цюрих, и город предстает в тысяче деталей, которые может знать только местный уроженец. Дистанция по отношению к отечеству, похоже, для многих авторов играет роль некоего оптического инструмента, который позволяет отчетливее увидеть пространство, где они родились. И наоборот: часто автор, только уже вернувшись домой, обретает надежную позицию, с которой он может писать о чужой стране: например, о Бразилии, как Хуго Лёчер в повести «Мир чудес», одной из прекраснейших его книг, или даже о Берлине эпохи инфляции, как Арнольд Кюблер в недооцененном романе «Несостоявшийся актер», или о Японии, как Адольф Мушг в своем знаменитом первом романе «Летом в год Зайца». Слово «прогресс» (Fortschritt) в литературе Швейцарии имеет еще и второй, буквальный смысл: Fort-Schritt, «выход за пределы (привычного)».

Этот страннический аспект — путешествие как печать судьбы, отметившая жизнь столь многих швейцарских писательниц и писателей, — кажется, резко противоречит сновидческому образу горного альпийского народа, который будто бы покоится в себе, сам себя кормит, не зависит от соседей и последовательно отстаивает собственную изоляцию. Поскольку же литература актуализирует коллективные фантазии своей страны, придавая им доступный для осознанного восприятия облик, напрашивается вопрос: может ли форма существования тех, кто совершает такую работу, столь разительно отличаться от жизни всего народа? Разве авторы не должны — и для собственной жизни — в какой-то момент подыскать себе отдаленную горную долину? Разве не логично было бы ожидать, что переселение в какое-нибудь заповедное местечко (где природа, разум и свобода, соединившись, превратились в реализованный золотой век) могло бы стать поворотным событием в их приватной жизни? А они вместо этого сваливают с родины и отправляются в чужие метрополии или шляются по морям и пустыням. Дело в том, что наличие закрытой границы, венчающей национальную грезу — «Швейцарии снегом покрытые стены», как выражался Галлер, — ввергает писателей в состояние паники (чему есть множество подтверждений). В границе их привлекает только возможность переступить через нее, ее пропускаемость, шлагбаум, который поднимается, чтобы кого-то впустить или выпустить. В странническом существовании швейцарских авторов продолжает жить та исконная традиция выламывания из привычной среды, эмиграции, которая еще много столетий назад превратила Швейцарию в важный фактор европейской политики. Швейцарские писатели — это перевозчики товаров и ландскнехты наших дней.

Можно набросать приблизительную типологию страннических стратегий, характерных для образа жизни пишущих. Список имен, конечно, неполный; для понимания биографий конкретных людей он мало что дает. И все же он поможет составить общее представление о том, как в путешествиях писательниц и писателей отражается отношение всей Швейцарии к большому миру и на основе какого пространственно-географического опыта формировался взгляд самих этих авторов на происходящее и на людей. Их переходы через границу, их экзистенциально-значимые путешествия осуществляются в следующих формах (получившая всеобщее распространение практика пребывания в домах творчества и участия в творческих мастерских, курсы лекций, читаемые в иностранных университетах и колледжах, а также поездки по всему миру с целью презентации своих книг здесь не учитываются):

— Кто-то, едва повзрослев, на много лет уезжает из своей страны. Альбрехт фон Галлер, Ульрих Брекер, Готфрид Келлер, Карл Шпиттелер, Роберт Вальзер, Шарль-Фердинан Рамю, Арнольд Кюблер, Регина Ульман, Альберт Бехтольд, Мерет Оппенгейм, Феликс Мёшлин, Франсуа Бонди, Лора Вюсс, Райнер Брамбах, Никлаус Мейенберг, Изо Камартин, Адольф Мушг, Урс Видмер, Беат Штерхи, Томас Хюрлиман.

— Кто-то, неважно в какой момент, уезжает навсегда, но не порывает связей со Швейцарией. Генрих Лойтхольд, Якоб Шафнер, Блез Сандрар, Филипп Жакоте, Робер Пенже, Куно Рэбер, Ойген Гомрингер, Пауль Низон, Урс Йегги, Питер Биери (пишущий под псевдонимом Паскаль Мерсье), Филип Энгельман, Флёр Йегги, Верена Штефан, Габриэлла Алиот, Ральф Дутли, Мартин Зутер, Сильвио Хуондер, Маттиас Цшокке, Кристина Фираг, Цоэ Енни.

— Кто-то периодически отправляется в путешествия и вновь возвращается, посещает разные точки мира. Образцовый пример (из истории живописи XIX века) — Франк Буксер. Сюда можно отнести и Конрада Фердинанда Мейера (правда, имея в виду только его итальянские путешествия). Макс Фриш, Аннемари Шварценбах, Хуго Лёчер, Николя Бувье, Люк Бонди, Георг Брунольд, Кристиан Крахт.

— Кто-то уезжает, неважно в каком возрасте, и проводит за границей долгие, решающие для него годы. Фридрих Глаузер, Юрг Федершпиль, Отто Ф. Вальтер, Ив Велан, Пьер Имхасли, Хансйорг Шертенляйб, Рольф Лапперт, Милена Мозер, Моник Швиттер. Особый случай — неподражаемый Лео Туор, который семнадцать летних сезонов проработал в качестве овечьего пастуха на высокогорном плато Грейна[58], на высоте 2355 м над уровнем моря, то есть, можно сказать, периодически удалялся в самое сердце уединенной пустоши.