– Боюсь, что всех она подбодрить не сможет, - заржал Рустам.

Шуре тут же захотелось выбить ощерившиеся зубы смуглого найта. Он резко остановился. Перемирие запрещает схватки, но там ничего не сказано о кулаках, которые у него вдруг зачесались.

– Что ты сказал?

Он произнес это спокойно, но его глаза сказали больше. Наверное, сквозь них на Рустама глянул красный волк, потому что найт не выдержал взгляда и сдал назад.

– Я? Ничего такого. Я думаю, что принцессе здесь не место, скоро тут может быть опасно.

Шура молчал, но в самом его молчании ощущалась угроза.

– Брат, почему тебе до этого есть дело? - спросил Рустам.

– Это дело - мое.

– Тогда извини, - примирительно поднял руки Рустам.

Покинув своих товарищей, Шура без дела слонялся среди мотоциклов и шатров. Чего ради он вспылил и чуть не отделал своего напарника, с которым скоро будет биться бок о бок? Далась ему эта Альбина. Вот закончится война и отвезет ее к Асинею да забудет о рыжей бестии.

Но сначала сгоняет в Маджинленд за сиренью.

На идущую по лагерю принцессу глазели сотни пар мужских глаз. Воины Дороги упоенно пожирали взглядами девушку, а та, словно упиваясь вниманием стольких славных парней, усиленно виляла бедрами.

Шура протиснулся сквозь восторженную толпу найтов и рулевых, нашел взглядом принцессу, которую сопровождал Тутос. "И вырядилась же, мерзавка. Как всегда, чтобы все было на виду", - отчего-то начал злиться он, глядя на Альбину.

На ней было легкое простое платье, светлое, но словно испачканное черными пятнышками, отчего шелестящая ткань напоминала шкуру барса, водящегося в горах Осси. И тело под платьем было словно у той же пятнистой кошки - грациозное, гибкое и пружинистое. На оголенные плечи ниспадали растрепанные огненные кудри. Из выреза платья-шкуры лишь каким-то чудом не вываливалась грудь, прыгающая в такт шагам. Шуре казалось, что он слышит шевеление мыслей в головах соседних найтов: "На каком же шагу эти сиськи полностью вырвутся наружу, выскользнув из платья?". А еще - разрез в нижней части платья. Ножка делает шаг - и стройное бедро выпархивает из подола, лаская белизной вожделеющие мужские взгляды.

Она шла не спеша, довольная собой, знающая цену своему телу. Шура чувствовал, что по одному ее зову большинство найтов сделают все что угодно - в одиночку пойдут на борнийцев, предадут Дорогу, станут безропотными слугами. И все ради того, лишь бы заслужить благосклонный взгляд этой рыжей ведьмочки. Какая власть женского тела над мужчиной!

Но Шура не таков. Он не поддастся на это колдовство. Когда она подойдет к нему и заговорит, он будет холоден и даст понять, что она ничего не значит в его глазах. Королевская дочь, а вырядилась, словно распутная девка.

Одновременно где-то в глубине души тихонько шевелилось самодовольство. Здесь стоят сотни доблестных воинов, среди которых есть немало Хандредов, а подойдет она именно к Шуре. Как ему будут завидовать свободные найты!

Может, если она будет очень настырной, Шура прочтет ей парочку стихов, сочиненных лунными ночами…

Платье в пятнышках прошелестело мимо. Альбина дарила благосклонные взгляды воинам, а на Шуре даже не остановила глаз. Лишь безразлично скользнула, переведя взор карих глаз на следующего найта.

Шура опешил. Он стоял, словно его окатили ведром холодной воды в то время, когда ему снился дивный сон. А потом все понял. Кто он для нее? Бедный безродный найт. Землепашец, случайно идущий путем Воина. Один из тысяч, что с горящим взором лежали у ее стройных ножек.

Шура с трудом удержался, чтобы демонстративно не плюнуть вслед удаляющемуся платью, развернулся и начал проталкиваться к своему шатру.

Подумаешь, убиваться из-за того, что девка не обласкала взглядом. О войне надо думать. Чем быстрее они разобьют борнийцев, тем быстрее он сможет повернуть копье против Догера. С допингом он в два счета одолеет Красного Волка. Потом гордо посадит Альку на свой "Харлей" и победно прошествует…

Тьфу ты! Вот привязалась, забери ее копы…

В бою его раздирали на две части яростный красный волк и верный мудрый страх. А сейчас Шура метался между головой и сердцем. Разум нашептывал, что ему ни к чему эта избалованная принцесса, что она капризна и глупа. Но сорняк, проросший в его сердце, жаждал увидеть нежность в карих глазах, требовал прикоснуться к нежной коже, взять за пальчики с длинными ногтями, прочесть свои стихи.

Ночью он перечитывал потертые мятые бумажки с буквами, что складывались в нелепые строки. А утром разорвал на мелкие клочки и втоптал в грязь. После того, как увидел, что она ласково воркует с красавчиком из окружения наместника Бримона. Тот был найтом-аристократом, сыном богатого купца, что не боялся садиться в седло.

Молодой найт рвал бумагу и клялся после Догера убить этого хахаля. Он запомнил ветвисторогого оленя на коляске его мотоцикла.

Красивый тотем. Его обладатель и умрет красиво.

– Ну что, устроим скоро борнийцам полный неважнец?

Шура обернулся.

– Чесси! Живой! Живой, охламон.

– А то, хвала Могучему Коммандосу. Ты тоже, вижу, еще бегаешь. Тех, кто прошел школу сержанта Коглина и отведал баберской дубины, не так легко сломить каким-то борнийцам.

– Точно. Какая дорога тебя сюда привела?

– Та дорога, что сейчас гонит сюда остатки королевской армии. Я сейчас вроде сержанта у охламонов. Подрастеряли они свою удаль на войне. Но есть и толковые ребята среди них.

– А, это те пехотинцы, что занимают позицию рядом с нами?

– Да. Вроде как большое рубилово намечается. Если вы подсобите, то мы тоже оторвемся на этих гадах.

– Не любишь ты их, - усмехнулся Шура.

– А за что их любить-то, пособников Шварца Негера? Мне уже надоело драпать от этих проклятущих борнийцев. Раньше я гонялся за баберами. Теперь борнийцы гонялись за мной. Мы славно бились и задали им перцу у Хэдега. Начали гнать понемногу, когда вмешались зеленые найты. Ух, я никогда столько не бегал. Почти всю Плойну сапогами отмерил. Набегался на жизнь вперед. А один, стервец, меня гонял по полю так, будто неразумные ребятишки суслика. Грызун в нору прячется, да его водой выгоняют наружу. А у меня и норы поблизости не было. Пришлось изловчиться и завалить урода. Был он без рулевого, ну я и сшиб его с мотоцикла и вот этими руками задавил, гада.

– И я такое видел. Борнийцы чуют силу и потешаются от своей вседозволенности. Жрецы им не указ, император, наверное, одобряет, вот и измываются над беззащитными. Сила опьяняет похуже водки.

Чесс стукнул кулаком по своей раскрытой ладони.

– Даже баберы так не поступали. Те сразу дадут дубинкой по башке - и всего делов-то. Даже звери так не делают, как делали зеленые уроды. Я видел, как борнийцы одному нашему бензин в нос заливали и ржали до упаду, пока он пузыри пускал.

– Выходит, не зря скольких из них на землю уронил…

– Ты помнишь Бадра, из нашего отряда? Он успел добежать до лесополосы и залез на акацию. Так они, падлы, развлекались, кто первым собьет его с дерева длинным копьем… Уроды. Надеюсь, вы прикроете нас от ихних мотоциклов?

– Мы постараемся.

– Ты, я вижу, сменил мотоцикл, - Чесс провел рукой по седлу "Харлея".

– Есть такое.

– Если мы погоним борнийцев и получится порыться в карманах, то я, может, тоже насобираю золотых и куплю себе мотоцикл. Надоело бегать пешком. Уже хочется попробовать седло. Если не прогуляю денежки, на радостях отмечая победу.

– Знаю я тебя, точно прогуляешь.

– Значит, так и будет.

– Найди меня, когда закончится война. Посидим, выпьем маленько. Прошлое повспоминаем.

– Заметано.