За свои неполных четырнадцать лет Шура уже хорошо выучил себя. Он знал, что никуда не денется от обидных подзатыльников. Стоит лишь Петти-гвоздю сделать грозное лицо, поманить пальцем, сложив другую руку в кулак, - и снова начнут подкашиваться ноги, все планы мести улетучатся, словно дым от подсолнечных дров, сгорающих в печке. Сколько раз он зарекался не трусить. И все тщетно. Даже при наименьшей угрозе сердце начинало колотиться, словно у пойманного кролика, липкий страх растекался внутри, парализуя волю.

В последнее время его даже перестали лупцевать. Неинтересно бить того, кто не противится. Так, дразнят, травят, иногда пнут или испачкают навозом потехи ради.

– Миром должна править любовь, - серые глаза Дариана улыбались. Сколько Шура знал пасечника, тот никогда не бывал хмурым или насупленным. - Солнце, всходя утром над землей, с любовью посылает на землю свои лучи, согревая все сущее и даруя жизнь. От любви Солнца прорастает трава, распускаются цветы, колосится пшеница. Посмотри на земной лик Солнца, - Дариан показывал на стоящий в углу беседки свежесрезанный цветок подсолнечника. - Он прекрасен - и потому к нему так тянутся пчелы. Они дарят нам свою любовь в виде меда. И только человек привносит в этот мир боль, страх и разрушения. Так что лучше посмотри на Солнце, попроси его наполнить твое сердце смирением и любовью. Прости их. Это удел сильных - прощать.

Матери Шура уже давно перестал жаловаться. Ей и так забот хватает, сама-одна трудится на бабкином поле, его бестолкового растит. Не стоит ее лишний раз огорчать. А вот в присутствии Дариана можно было посетовать на забияк.

Легко ему говорить - прости. Любят пасечника в селе, даже из других краев часто захаживают за горшочком меда и за добрым словом. Знает он много, каждому найдет что сказать.

Однажды Шура слышал разговор сплетниц Дойны и Миры. Старая Дойна говорила, что раньше Дариан был жрецом-технарем. Да только выдумки все это. Разве могучий Хранитель тайн предков мог забраться в такую глушь, далеко от своих Храмов?

Стар был Дариан, а на лице у него почти не было морщин. Наверное все от того, что у него не было таких проблем, как у Шуры. Никто не норовит зацепить или обозвать злым словом. А у Шуры не было заступника. Вот были бы у него отец или старший брат. Шура знал, что не бывает детей без отцов. Но мать ничего ему не рассказывала. Себя Шура помнил с трех лет, именно тогда они с матерью пришли и поселилась в Ковыльных Сопках. Жили они у старой Тайры, которая стала Шуре за бабку, обрабатывали ее поле. Так он и рос - парень, воспитываемый женщинами - вечно занятой матерью и сварливой бабкой.

Когда у него не было работы в поле, а пасечник был занят, Шура любил выбежать за село, забраться на высокий древний курган, который не распашешь даже мотоблоком. Далеко видно отсюда - и серые дороги, и защищающие поля лесополосы, и желтые, зеленые и бурые квадраты обработанных полей. А еще видно яркую зелень виноградников, прячущихся в укромных лощинах.

А под самым курганом расстилалось поле с тысячами солнц - подсолнечники тянули свои головки к родителю-Солнцу, дающему благодать растениям, животным и людям.

Сидя среди высоких седых нитей ковыля, Шура смотрел вдаль и мечтал стать птицей, полететь над этими просторами, надменно глядя на сверстников с высоты…

Как бы он нагадил им на головы!

А еще было бы здорово, чтобы из этого кургана поднялся древний воин. Вот бы посмотреть на живого коня. Дариан рассказывал, что так, с верным конем, хоронили знатных кочевников-сиритов, сражавшихся в этих степях сотни лет назад. Были у них дивные животные, с гривами, на которых они ездили, будто на мотоциклах. Кочевники ушли в небытие вместе с гривастыми, оставив после себя лишь эти величественные, но молчаливые курганы.

На кургане Шура думал о словах Дариана. Прощение, любовь к маленьким людям и к большому окружающему миру. Хотелось бы верить пасечнику.

На самом деле Шура любил окружающий мир. Жаль только, что в нем есть место для таких, как Гвоздь и Ралу. Кроме них все было замечательно. Ему нравилось возиться в поле, наблюдать, как разноцветные жуки снуют по золотистым лепесткам подсолнечника, как они топчут лапками махонькие цветочки, под которыми уже наливаются маслом черные семечки. Маслом, из которого, как говорят, делают бензин.

Но подростки не знают сочувствия и всегда норовят пнуть того, кто слабее. И когда Шуру в очередной раз принижали, он мечтал, чтобы к ним в деревню приехал добрый найт и вступился за него. Будь у Шуры деньги, то он потратил бы их, чтобы нанять такого воина. Уж найт-то быстро разобрался бы и с Пети, и с подхалимским Ралу, и с другими.

В своей жизни Шура лишь однажды видел найта. Ранее только мотороллеры купеческой Гильдии появлялись в Ковыльных Сопках. Мальчишки восхищенно глазели на рычащие машины, цепочкой едущие по дороге. Босоногая толпа бежала за ними по всему селу. Мотороллеры появлялись часто - когда наливались маслом семечки в подсолнухах или дозревало добротное тимберийское вино.

А воины дороги редко заезжали в эту глушь на краю Тимберии.

Больше года назад Шура с матерью окучивал зеленые росточки на поле, когда услышал звук, чем-то напоминавший работу мотоблока на поле богатого Предана. Родившись вдалеке, звук нарастал, соперничая с песней жаворонка, постепенно набирал силу, заглушая голос крылатого певца. А вскоре чахлые заросли терна выпустили на раздолье дороги красный мотоцикл.

Найт! Шура оперся о тяпку (куда ему до мотоблока!) и с замиранием сердца смотрел на пролетающую мимо птицу - багряный мотоцикл с коляской. И хотя это дорожное чудо мчалось так, что угнаться за ним можно было только мыслью, Шура успел заметить, что на коляске вздыбился нарисованный зеленый зверь с чешуйчатым телом, крыльями и оскаленной пастью.

На сиденье расслабленно восседали два человека, круглые красные шлемы сидели на головах. Рулевой уверенно вел мотоцикл, полностью сосредоточившись на дороге. Найт внимательно смотрел по сторонам. Взгляд воина равнодушно ощупал тощего подростка на поле и продолжавшую работать женщину, потом снова устремился вперед.

А Шура смотрел на коляску, впереди которой мчался острый наконечник копья. Он всегда думал, что такой наконечник должен ослепительно блистать. Солнце в тот день вовсю слепило глаза, но большое и грозное на вид острие оказалось тусклым.

Мотоцикл промелькнул и скрылся в клубах пыли.

С тех пор Шура, копаясь на поле, часто играл со своими мыслями. Он садился на мотоцикл и мчался по дороге. В моменты обид ему хотелось стать могучим найтом. Но он отлично понимал - это не для него. Его удел - тяпка и подсолнечник. А если повезет, то он станет возиться с пчелами. Если Дариан завещает ему свою пасеку, то Марта закроет глаза на его осторожничание (он не хотел называть это трусостью) и выйдет за Шуру замуж. Так что найтом он может стать только в своих мыслях. Так же, как мстить своим обидчикам.

Мечтать можно сколько угодно. А чтобы на самом деле заполучить такое сокровище, как мотоцикл - это ж сколько деньжищ нужно? Только к старости скопить можно. И то, если работать не только под Солнцем, а и под призрачным взглядом Луны.

Мальчишки, которые посмелее, играли в найтов. Брали в руки заостренную длинную палку, оседлывали упругую ветку на дереве и принимались раскачиваться, воинственно размахивая "копьями". Шуру же такие игры не прельщали. Зачем? С ветки можно упасть и отбить себе чего-нибудь. Или вообще шею свернуть. Уж лучше оседлать мотоцикл в мыслях.

– А что это за зверь - зеленый, зубастый, с крыльями? Страшный… - спросил тогда Шура у Дариана и описал ему чудище, вырисованное на коляске найта.

– Это дракон.

– А где он водится?

– Я не знаю. Наверное, сейчас таких нет. Он жил еще во времена наших предков. Я не знаю ни одного человека, который видел живого дракона.

– А я слышал, что такого дракона называли "вертолет", - вмешался Толстый Сэмми. - Его рев был сильнее рева мотоцикла, а пламя могло сжечь даже целую деревню.