В апреле 1989-го я отчаянно «просвещал» советские «компетентные» органы. В своей лекции «О фарисействе и садцукействе», — в битком набитом зале здания внешней разведки в Ясенево, под жгучими «проникающими» лучами телекамер (освещенность зашкаливала за выносимые человеком пределы! «допрашивающая техника»!), транслировавших актуальную лекцию на центральный аппарат, — я рубил почти прямым текстом прямо в глаза тяжелейшую правду-матку.
Генералы меня предупредили: «Учитывая брожение в умах, заплеснувшееся даже в нашу патриотическую лубянковскую цитадель, не стесняйся. Заостряй! Лишнее сболтнешь, подложим подушечки, спустим на тормозах, осторожно поправим. Главное, всколыхнуть умы». И я старался говорить как можно прозрачнее. А что не смог сказать перед телекамерами в зале, без обиняков договорил, расставив точки над «и», тут же в кулуарах. Рисковал ли я? Конечно, очень. Ведь говорил не где-то в безответственном общественном месте, — тогда при «гласности» на бесчисленных собраниях и митингах друг друга и «демократы-иудеи» и «черносотенцы — мы русские» громили открыто, абсолютно не стесняясь в выражениях! — а для самой Лубянки. И хотя в последовательно патриотическую позицию председателя КГБ Владимира Александровича Крючкова я верил, — но от его первого зама крученого «Бобка» (Бобкова Филиппа Денисовича, перед этим многолетнего начальника наводившей ужас «Пятки» — Пятого главного управления по борьбе с инакомыслящими) всего можно было ожидать.
Чтобы понять всю глубину «особой деятельности» Бобкова, процитирую недавнее признание социолога Леонтия Бызова, наблюдавшего работу детища Бобкова и преемника «Пятки» Управления «ЗК» как раз в то время: «Мне как аналитику в 1989-м году приходилось сталкиваться с Управлением КГБ по защите конституционного строя, которое занималось национальными движениями, я поражался некомпетентностью и удивительной эйфорией, в которой они прибывали в ситуации, когда все валилось. Им казалось, что всё идет как надо — «народные фронты», всюду «наши» (в смысле «комитетовские») люди, все Гамсахурдии и Ландсбергисы, «всё нами контролируется, мы отстраняем от власти КПСС, заменяя ее послушными нам народными фронтами» («Литературная газета», 2004, № 40). Какой же был цинизм — «мы отстраняем от власти КПСС» (?), который даже не скрывался! Чекисты работали против своей партии, против советской власти и еще гордились тем, что ими «всё контролируется». Вот насколько далеко тогда предательство зашло. Вот где был удар в спину!
«Бобка» я недавно видел в переполненном зале на вечере Юрия Бондарева в ЦДЛ. Хлопал безумно Бондареву! Ходит и на другие вечера старых патриотов. Что это раскаяние? Или привычка, меняя шкуру, следить для кого-то? Для того же Гусинского? не знаю, чему верить! во всяком случае — сомнительное донышко «Бобка» всегда проглядывало. У меня нет документальных оснований обвинить Бокова в предательстве. Но крах Советского Союза, во многом организованный американскими спецслужбами, жестокое «русское поражение в холодной войне», торжество прозападных «диссидентов» и сионистов, с которыми по самому своему служебному положению Бобков и именно его Пятое управление обязаны были бороться, свидетельствует, по крайней мере, о преступной халатности в исполнении своих прямых обязанностей. Бобков написал две книжки мемуаров.
Но обе книжки серые, тошнотворно пресные и жалкие в своей скукоте. Ну, не умеешь сам писать — попроси литраба. Кто ближе? Выверни «журналюге» свою душу! Пойди на принародное покаяние, раз такая возможность предоставилась. Облегчи душу — не юли, а кайся, кайся, кайся. Но в обеих книжках Бобков вертится, как уж на сковородке. На краю могилы стоит, а духу покаяться не хватает.
А ведь исторические примеры есть: А.В. Герасимов, руководитель Петербургского охранного отделения, как на духу, в своей книжке «На лезвии с террористами» все рассказал. Да и директор Департамента полиции А.А. Лопухин не молчал, многое рассказал. Генерал П.Г. Курлов, товарищ министра внутренних дел, подставивший под пули Столыпина, вертится, как на сковородке, но ведь хоть пытается как-то оправдаться. Очисти совесть, Филипп Денисович, хоть ради сына Сережи! Хотя боюсь, что очищать ее тебе не в чем — увы, ты не был достаточно образован и эрудирован, чтобы сидеть на остром идеологическом участке. Тебе любые «бовины» и «арбатовы», «аксеновы-гинзбурги» и «рыбаковы-ароновы» могли играючи мозги запудрить. Андропов-Файнштейн не на того оперся — слишком дрожал за свое место, боялся до последних своих дней (история с грязной провокацией против С.Н. Семанова этому подтверждение), что поставит он на руководящую ключевую должность умного, образованного, а тот — подсидит.
Но вернусь в Ясенево 1989 года — что я тогда говорил?
Я моту сейчас воспроизвести ход своих мыслей по памяти довольно точно, потому что то, что наговорил в Ясеневе, я потом, — в том же 1989-м и позже, — много-много раз, в разных вариациях и с разной степенью откровенности в зависимости от состава публики, повторял перед многотысячными аудиториями патриотов в Москве, Ленинграде, Алма-Ате, Ташкенте, Омске, Красноярске, Смоленске и других городах. Как правило, в огромных залах, вроде Колонного Зала Дома Союзов и Дворцов спорта. Я приезжал на встречи с читателями после успеха своего памфлета «О фарисействе и саддукействе», а тут еще подоспел и мой недвусмысленный исторический роман «Плач по неразумным хазарам» (Столица, 1990, два тиража за год), по которому многие русские могли сравнить себя с «неразумными хазарами».
Я тогда много выступал с писательскими бригадами, в составе которых, рядом со мной, — это для меня была великая честь, — были такие выдающиеся русские писатели-патриоты, как Виктор Астафьев, Василий Белов, Валентин Распутин, Михаил Алексеев, Станислав Куняев, Валентин Сорокин и другие русские духовные звезды. И часто, как профессионала «контрпропаганды», по требованию самой публики меня выпускали самым первым — для, так сказать, общетеоретической идеологической затравки глубокого общего разговора. Нередко, встреченный неистовыми аплодисментами русской публики, вместе с нами выступал и наш главный теоретик академикТІгорь Ростиславович Шафаревич. Мы все на разные голоса, но били все в одну точку — об одном и том же страхе тогда говорили — о негативных результатах обострившегося русско-еврейского противостояния. О том, что это для страны все кончится падением советской власти и крушением Великой Державы. И ведь не ошиблись!
Вот смысл тогдашних моих принципиальных выступлений. Я начинал обычно с дразнящего признания прямо в лоб:
— В большой политике так же действует математическая Теория Катастроф, как в любой другой природной системе. Организованная сложность социальных систем только внешне кажется не познаваемой. Из множества разнонаправленных, внешне хаотических человеческих «умонастроений» формируются направляющие «векторные стрелы», по которым и определяется как движение общества, так и его структурная устойчивость. Больше того, в этнических системах, как в биологических, действует закон Теории Катастроф: «Есть критическая плотность популяции, ниже которых особи развиваются, как кузнечики, а выше — как саранча; вот почему, если саранча появляется, она появляется тучей». У нас сейчас появилась тучей саранча, и наше Отечество на грани катастрофы. Математически легко вычислить и векторную силу в среде разрушителей. У нее еврейское лицо. Я категорически не отождествляю это общее лицо с отдельными евреями. Мало ли, кто с кем повязан. У того же Хромого Беса Яковлева физиономия вполне ярославская. Но ·— по преобладанию, по самым громким воплям лиц, составивших, нынешнюю саранчу — увы, она сильно еврейской, «жидовствующей» окраски. Увы, но это так. И тут не «антисемитизм», а просто есть, о чем задуматься. Или что-то мы «им» опять, как перед 1917-м годом, в правах и льготах не додали? Или тут какой-то уже рок над Россией.
— Объяснюсь. Не надо нам, хотя бы в собственной патриотической среде, а в особенности, перед патриотами из компетентных органов, — перед нашими самыми «своими», самыми посвященными, самыми доверенными людьми, — лукавить?! Ну, случилось это. Ну, признаем теперь вслух то, что мы в закулисье уже четверть века как признаем тайно. У нас давно нет единства в КПСС. Партия большая, многомиллионная, а внутри нее уже четверть века как довольно четкое разделение на два лагеря. На «них» — бьющих себя в грудь, что они «демократы», и на их по наклейке «Рыночную», а по составу преимущественно «Иудейскую» партию. И на «нас» — упертых государственников, державников», если даже хотите откровенно, то «имперцев». На нас они наклеивают ярлык — «черносотенцы». Но по существу мы всего лишь «почвенники», не шовинисты, ни в коем случае не антисемиты, но разумные «националисты». А по составу среди нас преимущественно русские. Поэтому нас в закулисье именуют «Русской партией». И мы не на жизнь, а на смерть боремся против того трупного Духа, который у нас сейчас все считают, что исходит от той падали, которую у нас весьма условно называют «сионизмом».
