Дороти Старнс оказалась права: похоже, записи Розиты было невозможно расшифровать. Людям она присваивала номера. Первым, очевидно, был Винк, а вот с остальными номерами дело обстояло гораздо сложнее. Хотя человек скрывавшийся под номером два, был очень хорошо знаком с Винком, даже, возможно, был кем-то из его близких. Судя по записям Розиты, именно этого человека она и подозревала в убийстве Винка. Журналистка снова и снова сопоставляла общеизвестные факты, покуда не выстроила довольно правдоподобную картину: Винка напоили, а потом накачали какими-то таблетками и отнесли в машину. Проблема была в том, что Розита уже зарекомендовала себя как закоренелая лгунья. Зная это, можно ли было верить тому, что она говорит или пишет, даже если это ее личные заметки, не предназначенные для чужого глаза?

Розита написала: «Дверь гаража заперта». Рядом стояла фраза: «А была ли заперта дверь, ведущая из дома в гараж? Если номер два перетащил номера один из дома, то номер два после этого должен был покинуть дом через входную дверь». Тут же были пометки: «Спросить полицейских, есть ли следы волочения тела. Была ли в доме включена сигнализация или нет? Спросить номера три, у кого были ключи от дома. Спросить м.э., возможно ли узнать, был ли номер один без сознания еще до того, как в его легкие попал угарный газ? Проверить школьные списки».

«Школьные списки»? Это еще зачем? Розита не смогла забрать с собой электронные записи: возможно, если принести ей распечатки, в обмен она согласится расшифровать их содержимое. По крайней мере, стоило попробовать. Если подозрения Розиты имеют под собой основания, можно будет передать эту информацию Фини — в качестве перемирия. Похоже, настало время еще раз без предупреждения нанести визит мисс Руиз.

Направляясь вниз по улице, Тесс увидела толпу людей, выходивших из церкви. «Сегодня же Вербное воскресенье», — она совсем забыла об этом в суматохе последних дней. Это означало, что скоро наступит апрель, а вместе с ним начнутся и изнуряющие ежедневные тренировки. Придется вставать в половине шестого утра, а перевод часов на летнее время «съест» еще один драгоценный час сна. Но хуже всего было то, что придется присутствовать на пасхальных обедах у Монаганов и Вайнштейнов. В общем, Тесс не зря считала апрель ужасным месяцем.

Ей не составило труда вновь смешаться с толпой и пройти мимо столика консьержки к лифту. Спустя несколько минут она уже стучала в дверь квартиры на восемнадцатом этаже: сначала вежливо, затем более настойчиво, и наконец принялась изо всех сил колотить в дверь, но безрезультатно, — в квартире царила полнейшая тишина. Тесс дернула за ручку: дверь оказалась не заперта. Интересно. Может, Розита спустилась на первый этаж, в прачечную, или забрать из почтового ящика воскресную газету? Ладно, она просто быстренько осмотрится.

Обстановка в квартире Розиты ничуть не изменилась, за исключением появившейся на столе коробки с пиццей и стоявшей рядом с ней бутылки шампанского. То же впечатление безликости, те же часы на стене в виде кота. Тесс огляделась вокруг, и ее взгляд упал на коробку с пиццей. Она обожала холодную пиццу, и кроме печенья, найденного в квартире Колин, за весь день так ничего и не успела съесть. Не удержавшись, Тесс отрезала себе кусок пиццы. Взглянула на крышку коробки, чтобы узнать, из какой пиццерии ее доставили. Затем она принялась осматривать комнату в поисках картонной коробки с документами, которую Розита должна была принести домой в пятницу: возможно, ключ к ее записям обнаружится именно там. Тесс проверила туалет, заглянула под продавленный диван и внимательно осмотрела содержимое кухонных шкафов. В квартире царила какая-то неестественная тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов. Тесс удивилась: у Розиты даже не было компьютера, что было очень странно, учитывая ее возраст и профессию. Может, компьютер стоит у нее в спальне?

Едва открыв дверь спальни, Тесс ощутила порыв ледяного ветра. Раздвижная дверь, ведущая из спальни на крохотный балкон, была открыта настежь, тонкие тюлевые шторы раздувало под порывами ветра, как паруса. Первым желанием Тесс было закрыть дверь и броситься вон из квартиры, но вместо этого она вошла в спальню и направилась к балконной двери, чувствуя отвратительный горький вкус во рту.

Одни люди говорят, будто испытываемый ужас вызывает в них такое ощущение, словно все тело замерзает и становится невозможно пошевелиться. Другие, наоборот, утверждают, что от страха их сердце начинает бешено биться. У нее же стресс всегда приобретал привкус горечи.

Выйдя на балкон, Тесс посмотрела вниз. Почти наверняка она уже знала, что именно там увидит. Все казалось неподвижным и безжизненным, даже кустарник, буйно разросшийся по обочинам дороги. Единственными пестрыми пятнами были ярко-голубые пластиковые пакеты, зацепившиеся за голые ветки кустарника и с этой высоты казавшиеся большими дикими цветами. И еще что-то ярко-белое, резко выделявшееся на фоне темной земли.

Когда тело Розиты увозили, Тесс увидела, что она была одета так же, как и во время их первой встречи — в велосипедные шорты и футболку с надписью «Сирена». Ну что ж, получается, что «Сирена» спела свою последнюю песню.

Тесс позвонила Стерлингу из квартиры Розиты, и он приехал еще до того, как двое полицейских закончили брать у нее показания. Тесс вежливо отвечала на вопросы, но она прекрасно понимала, что полицейских вряд ли заинтересует ее версия убийства Розиты. Ведь они же не считают смерть Винка убийством. Нет, конечно, если у мисс Руиз имеется оскорбленный любовник — или бывший любовник, то полицейские внимательно выслушают эту версию, но невозможно будет убедить их, что Розиту сбросил с балкона убийца Винка, если предположить, что этот убийца вообще существует.

— Скорее всего, у мисс Руиз была склонность к суициду, мисс Монаган, а если учесть то, что ее уволили в пятницу, то сами понимаете… — произнес детектив Тул, невысокий мужчина с лицом, покрытым крупными прыщами. — Понимаете, мисс Монаган, — продолжал он убеждать ее, — это довольно очевидно, что она спрыгнула сама, особенно если учесть почти пустую бутылку шампанского. Вы ведь наверняка знаете, что вино — само по себе сильный депрессант, а мисс Руиз в последнее время, насколько я понимаю, и без того находилась в довольно подавленном состоянии. И вот представьте себе, она пьет вино, ест пиццу, размышляет о своей жизни, затем выходит на балкон и бросается вниз. Естественно, судмедэксперт проверит тело на наличие следов борьбы: частичек кожи под ногтями, царапин на теле, и это даст нам больше информации о том, как именно она упала — добровольно или ей кто-то помог, но на первый взгляд все свидетельствует о том, что это самоубийство. На балконе валяется опрокинутый табурет, так что она вполне могла встать на него, чтобы было удобнее взобраться на перила балкона. Никто из соседей прошлой ночью не слышал криков, не видел, чтобы кто-нибудь вчера вечером приходил к ней.

— Здесь никто ничего не знает о своих соседях, — возразила Тесс. — Кроме того, она ведь была журналисткой, — ну или, по крайней мере, считала себя таковой, — и она вполне могла оставить предсмертную записку.

— Эти записки — гораздо более редкое явление, чем вы думаете. Одной бутылки вина могло оказаться вполне достаточно, особенно для женщины такой комплекции, как у мисс Руиз. К тому же она почти ничего не ела — не хватает всего двух кусочков пиццы. Думаю, эксперт обнаружит в ее крови немало алкоголя, — Тул повернулся к Стерлингу: — Вы знаете, как связаться с ее родными? Мы обязаны известить их.

— В ее личном деле должны быть все контактные телефоны.

Тул встал, прощаясь. Его напарник — высокий чернокожий мужчина — на протяжении всего разговора стоял молча, облокотившись о стену, с таким видом, будто все происходящее здесь не имело к нему ни малейшего отношения.

— Вы же знаете, что мы не сообщаем прессе имя жертвы, пока не сделаем этот неприятный звонок, — произнес Тул. — Мы, конечно, не можем запретить вам написать в газете обо всем, что вам стало известно, но, если это возможно, лучше не печатайте ничего, пока мы не свяжемся с ее родителями.