Весь следующий день был мертвый штиль. Мы находились посередине пролива между островами Баши и островом Ботол-Табакосима[144]. Ширина этого пролива шестнадцать лье. Юго-восточная оконечность Ботол-Табакосимы, согласно нашим наблюдениям, находится на 21° 57′ северной широты и 119° 32′ восточной долготы.

Ветер позволил нам приблизиться к этому острову до расстояния двух миль, и я отчетливо увидел на его южном берегу три деревни и пирогу, которая, как казалось, направлялась в нашу сторону. Мне хотелось бы посетить деревни этого народа, вероятно, похожего на обитателей островов Баши, которых Дампир изобразил столь честными и гостеприимными. Однако единственная бухта, где можно было бы встать на якорь, была открыта ветрам от зюйд-оста, которые, как казалось, должны были задуть в ближайшее время, поскольку облака с большой скоростью неслись из этой стороны света. Около полуночи ветер действительно установился на зюйд-осте, что позволило мне взять курс на норд-ост-тень-норд — направление, в котором карта Дапре помещала берег Формозы на 23° 30′.

Приближаясь к Ботол-Табакосиме, мы несколько раз бросали лот, но не достигали дна, пока не оказались в полулье от острова. Все говорило о том, что якорная стоянка должна находиться очень близко к берегу.

Этот остров, на который, насколько известно, не высаживался еще ни один мореплаватель, имеет в окружности около четырех лье. Он отделен проливом шириной около полулье от очень большой скалы или островка, на котором видно немного травы и несколько кустарников, однако он не населен и не пригоден для жизни.

Остров Ботол-Табакосима, наоборот, как можно догадаться, населяет большое число жителей, поскольку мы увидели три большие деревни на пространстве всего одного лье. Он покрыт очень густым лесом с трети своей высоты, если считать от берега моря, и до вершины, которую, как нам показалось, венчают огромнейшие деревья. Почва, заключенная между этими лесами и песчаным пляжем, поднимается очень крутым склоном. Он представляет собой картину прекраснейшего зеленого сада и во многих местах возделывается, хотя его и бороздят ущелья, образованные горными потоками.

Я полагаю, что при ясной погоде Ботол-Табакосиму можно различить с расстояния пятнадцати лье. Однако очень часто этот остров окутан туманами, и адмирал Энсон, похоже, не заметил его, когда подошел к островку, о котором я уже говорил и который не имеет и половины высоты Ботола.

Обогнув этот остров, мы взяли курс на норд-норд-ост, в продолжение ночи очень внимательно высматривая землю перед нами. Сильное течение, которое несло нас на север, не позволило нам определить с точностью количество пути, проделанного нами. Очень яркий лунный свет и предельное внимание несколько ослабили наши опасения, вполне естественные для мореплавателей, когда они проходят сквозь архипелаг, так плохо известный географам. Ибо все, что мы знаем о нем, мы почерпнули из письма миссионера отца Гобиля[145], собравшего некоторые сведения о Ликейском царстве[146] и его тридцати шести островах у посла ликейского царя, с которым он познакомился в Пекине.

Ясно, что для интересов судоходства недостаточно иметь столь приблизительное представление о широте и долготе, определенных на основе подобных свидетельств, однако все равно мореплавателям очень полезно знать, что эти острова и мели существуют в этих морях.

5 мая в час ночи мы пеленговали остров на норд-норд-осте от нас. Время до рассвета мы провели, лавируя на зарифленных парусах, и когда рассвело, я взял курс на прохождение вдоль западного берега этого острова на расстоянии полулье.

Вскоре мы убедились, что остров обитаем. Мы увидели огни в нескольких местах и коровьи стада, пасущиеся на берегу моря. Когда мы обогнули западную часть острова, которая была красивее и населеннее, чем другие его части, несколько пирог отошло от берега, чтобы посмотреть на нас. Как казалось, их страх перед нами не мог быть сильнее. Любопытство заставляло их приближаться к нам на расстояние мушкетного выстрела, однако недоверие тут же обращало их в быстрое бегство. Наконец, своими возгласами, жестами, знаками дружбы и кусками китайской чесучи, которые мы им показали, мы добились того, что две пироги пристали к нашему борту. Каждому я подарил кусок ткани и несколько медных блях. Было очевидно, что эти островитяне покинули свой остров не для торга с нами, поскольку у них не было ничего, чтобы предложить нам в обмен на наши подарки. Они лишь прикрепили к канату бурдюк с пресной водой, давая понять знаками, что им, к сожалению, нечем отплатить нам, однако они отправятся на остров, чтобы привезти нам провизию, — они выразили это, прикладывая руку к своему рту.

Прежде чем причалить к фрегату, они положили ладони на грудь, а затем воздели руки к небу. Мы повторили этот жест, и тогда они решили подняться к нам на борт, однако недоверие к нам не исчезло, что не переставали выражать их лица. Все же они пригласили нас на остров, давая понять, что мы ни в чем не будем нуждаться там.

Эти островитяне — не китайцы и не японцы, но располагаются между этими двумя империями и, похоже, имеют черты обоих народов. Их одежда состояла из миткалевых рубашки и кальсон. Их волосы, уложенные на макушке валиком, были заколоты шпилькой, которая показалась нам золотой. У каждого был кинжал, рукоять которого также была золотой. Их пироги представляли собой выдолбленный ствол дерева и были очень неповоротливы.

Я хотел высадиться на этот остров, однако мы были вынуждены дрейфовать, чтобы дождаться этих пирог, в то время как течение с большой скоростью относило нас на север и мы были уже далеко с подветренной стороны; поэтому наши попытки приблизиться к острову, вероятно, оказались бы тщетными. К тому же мы не должны были терять ни мгновения: нам было очень важно покинуть Японское море до наступления июня — времени бурь и ураганов, которые превращают это море в самое опасное в мире.

Было очевидно, что суда, испытывающие нужду, обеспечили бы себя на этом острове продовольствием, водой и древесиной, а также, возможно, могли бы и поторговать немного. Однако окружность острова едва ли составляет три-четыре лье, поэтому маловероятно, что его население превосходит четыреста-пятьсот человек. И несколько золотых шпилек не являются доказательством богатства.

Я сохранил этому острову название Куми[147] — так он называется на карте отца Гобиля, которая помещает его почти на той же широте и долготе, что и наши наблюдения. Согласно им остров находится на 24° 33′ северной широты и 120° 56′ восточной долготы. На упомянутой карте остров Куми образует часть архипелага из семи или восьми островов, из которых он самый западный и наиболее изолированный: можно предположить, что от соседнего острова на востоке его отделяет пролив шириной по меньшей мере восемь лье. В то время видимость распространялась дальше этого расстояния, однако мы не заметили никакой земли.

Из сообщения отца Гобиля об острове Большой Ликей (Лу-Чу)[148], столице всех островов восточнее Формозы, я склонен полагать, что европейцы встретили бы здесь хороший прием и могли бы начать с этими островами торговлю столь же выгодную, как и с Японией.

В час пополудни я увеличил площадь парусов, чтобы идти на север, не дожидаясь островитян, которые знаками сообщали нам, что вскоре вернутся с продовольствием. Последнего у нас было пока в избытке, и свежий ветер призывал нас не терять столь драгоценного времени.

Я продолжал идти на север на всех парусах, и на закате мы потеряли из виду остров Куми. Впрочем, погода была ясной, и видимость простиралась до десяти лье. Ночью я шел на зарифленных парусах, но в два часа остановился, проделав за ночь пять лье, поскольку предполагал, что течения могут унести нас на десять-двенадцать миль от нашего счисления пути.