Мсье Бернардо Алексис де Лемош, губернатор Макао, встретил нашего офицера наилюбезнейшим образом. Он предложил нам любую свою помощь и немедленно отправил к нам лоцмана-малайца, чтобы провести наши фрегаты на рейд Тайпы. На рассвете следующего дня мы подняли паруса и в восемь часов утра отдали якорь на трех с половиной саженях, на илистом грунте. Город Макао по пеленгу находился в пяти милях на норд-весте.

Мы пришвартовались рядом с французским флейтом под командованием мсье де Ришери, лейтенанта флота. Его корабль прибыл из Манилы и, по приказу мсье Д’Антркасто и Коссиньи, должен был патрулировать восточные берега для защиты нашей торговли. Наконец, после восемнадцати месяцев экспедиции, мы имели удовольствие встретить не только соотечественников, но и товарищей и знакомых! Накануне вечером мсье де Ришери сопроводил лоцмана-малайца и привез нам огромное количество фруктов, овощей, свежего мяса и, вообще говоря, всего, что по его представлению могло понадобиться мореплавателям после долгого плавания.

Здоровье нашей команды, по-видимому, удивило его. От него мы узнали новости о положении дел в Европе, которое было в точности таким же, как и при нашем отплытии из Франции. Однако все его попытки найти в Макао того человека, которому было поручено доставить нам почту, оказались тщетными. Было весьма вероятно, что в Китай еще не прибыло ни одного письма, адресованного нам, и с печалью мы думали о том, что наши друзья и родные могли забыть о нас. Люди становятся несправедливы, когда есть причины для грусти: наши письма, о которых мы столь сильно сожалели, могли быть доверены кораблю колониальной компании, который, как мы узнали, пропустил благоприятный сезон. Его корабль сопровождения прибыл незадолго до нас, и капитан сообщил нам, что основная часть средств и все наши письма погрузили на другое судно.

Неблагоприятная погода, задержавшая прибытие этого корабля, вероятно, удручала нас даже больше, чем акционеров отправившей компании, и мы не могли не отметить, что из двадцати девяти английских, пяти голландских, двух датских, одного шведского, двух американских и двух французских кораблей единственное судно, пропустившее сезон, было французским. Поскольку англичане доверяют командование своими кораблями лишь превосходно обученным морякам, подобное событие им почти не известно. Если они, прибыв слишком поздно в Китайское море, обнаруживают, что установился северо-восточный муссон, они упорно борются с этим препятствием. Часто они идут на восток от Филиппин, затем поворачивают на север в Филиппинском море, которое намного шире и менее подвержено течениям, снова входят в Китайское море через пролив к югу от островов Баши, проходят в виду Белой скалы и, подобно нам, к северу от большого острова Ламмы. Мы были свидетелями прибытия английского судна, которое прошло этим путем, встало на рейд Макао на десять дней позже нас и почти тотчас же отправилось в Кантон.

После того как фрегат встал на якорь, моей первейшей обязанностью было сойти на берег вместе с мсье де Ланглем, чтобы отблагодарить губернатора за любезный прием, оказанный им мсье Бутену, и спросить разрешения на установку на берегу палатки. Палатка предназначалась для обсерватории и для отдыха мсье Дажеле, которого весьма утомил долгий переход, а также мсье Роллена, нашего главного врача, которой, отвратив от нас цингу и все другие болезни своим советом и попечением, сам слег бы от тягот долгого плавания, если бы наше прибытие задержалось еще на восемь дней.

Мсье де Лемош принял нас так, словно мы были его соотечественниками. Все разрешения были нам даны с учтивостью, которую невозможно передать словами. Он предложил нам свой дом, и, поскольку он не говорил по-французски, услуги переводчика оказывала его супруга, молодая португалка из Лиссабона. К ответам своего мужа она присовокупила доброжелательность и обходительность столь исключительные, что путешественники едва ли могли бы надеяться встретить подобное в первейших городах Европы.

Донна Мария де Сальданья вышла замуж за мсье де Лемоша в Гоа двенадцать лет назад, и вскоре после их свадьбы мне довелось побывать в этом городе, когда я командовал флейтом «Сена». Она была настолько добра, что напомнила мне об этом событии, которое жило в моей памяти, и любезно добавила, что я ее старый знакомый. Затем она позвала всех своих детей и сказала мне, что всегда таким образом приветствует друзей: воспитание детей — предмет всех ее забот, и она гордится тем, что она — их мать. Она сказала, что мы должны простить ей эту гордость и что она хотела бы, чтобы мы узнали ее со всеми ее недостатками.

В целом мире едва ли можно было бы увидеть картину столь восхитительную: самые прекрасные дети окружили и обняли свою очаровательную мать, чьи доброта и ласковость изливались на всех присутствующих.

Вскоре мы могли убедиться, что ее очарование и личные достоинства дополняются твердым характером и возвышенным умом. В нескольких деликатных вопросах отношений с китайцами мадам де Лемош поддержала благородную решимость мсье де Лемоша. Они были единодушны во мнении, что, по примеру предшественников, не должны жертвовать честью своей страны ради любых других интересов.

Губернаторство мсье де Лемоша в Гоа составило бы выдающийся период в истории этой колонии, если бы он оставался на должности дольше, чем три года. Если правительство даст ему достаточно времени, чтобы приучить китайцев к противодействию, о котором они утратили даже малейшее воспоминание за последнее столетие, то и его правление в Макао будет отмечено большими достижениями.

Поскольку иностранец так же далек от Китая в Макао, как и будучи в Европе, по причине крайне трудного проникновения в эту империю, я не стану подражать путешественникам, которые рассказывают о Китае, не имея возможности что-либо узнать о нем. Я ограничусь описанием отношений европейцев с китайцами, бесчисленных унижений, которым первые подвергаются со стороны вторых, и слабой защиты, которую может обеспечить эта португальская колония на побережья Китая. Наконец, я должен буду сказать о той значимости, которую мог бы приобрести город Макао в руках нации, способной вести себя справедливо, но при этом твердо и с достоинством, по отношению к правительству, вероятно, самому несправедливому, самому тираническому и, в то же время, самому трусливому из существующих на земле.

Объем торговли китайцев с европейцами составляет пятьдесят миллионов пиастров, из которых две пятых выплачивается золотом, а остальное — английским сукном, оловом из Батавии и Малакки, хлопком из Сурата и Бенгалии, опиумом из Патны, сандаловым деревом и перцем с Малабарского берега. Из Европы также завозятся предметы роскоши — такие, как подзорные трубы огромного размера, женевские часы, кораллы и жемчуг наивысшего качества, однако они едва ли заслуживают упоминания, поскольку продаются в очень малом количестве, что не может быть выгодно продавцам.

В обмен на все эти богатства из Китая вывозится лишь черный и зеленый чай с несколькими ящиками шелка-сырца для европейских мануфактур, ибо я не придаю значения фарфоровой посуде, которая служит балластом на судах европейцев, и шелковым тканям, почти не приносящим прибыли.

Ни одна страна в мире, несомненно, не ведет столь выгодной для себя торговли с иностранцами, как Китай. Тем не менее нет другой страны, которая налагала бы столь же суровые условия, помноженные на всевозможные притеснения и злоупотребления, совершаемые с величайшей дерзостью. Каждая чашка чая, выпиваемая в Европе, стоила унижения тем, кто приобрел его в Кантоне, погрузил на корабли и пересек половину мира, чтобы привезти эти засушенные листья на наши рынки.