Англичане, кому благоприятный устав их [Ост-Индской] компании позволял приложить всю инициативу, на которую они способны, к частной торговле индийскими товарами, в прошлом году отправили маленькое судно на Камчатку. Его снарядил один из торговых домов Бенгалии. Командовал кораблем капитан Питерс, который вручил полковнику Козлову письмо на французском. Губернатор дал мне его прочитать. Во имя тесного союза двух стран в Европе, капитан просил разрешить ему торговать на Камчатке и привозить сюда различные товары из Индии и Китая — такие, как ткани, сахар, чай и арак[195], принимая в качестве оплаты камчатскую пушнину.

Мсье Козлов был слишком просвещенным человеком, чтобы не понимать, что подобное предложение было бы разорительно для российских купцов, которые продавали все эти товары камчадалам с большой выгодой и получали еще больше на торговле пушниной, которую англичане хотели экспортировать. Но он также знал, что иностранцам иногда дают разрешение на ограниченную торговлю в ущерб метрополии ради роста колонии, которая впоследствии обогащает свою страну, когда достигает той степени развития, при которой более нет нужды в иностранных покупателях и поставщиках. Это соображение помешало мсье Козлову принять решение по данному вопросу, и он позволил англичанам отправить свое предложение правительству в Петербург.

Впрочем, он сознавал, что даже если прошение англичан будет удовлетворено, Камчатка потребляет слишком мало индийских и китайских товаров и при этом имеет слишком выгодный сбыт пушнины в Кяхте, чтобы негоцианты из Бенгалии смогли извлечь пользу из подобных спекуляций. Помимо всего прочего, то самое судно, которое доставило это торговое предложение, потерпело крушение возле острова Медный через несколько дней после отбытия из Авачинской бухты. Спаслись только два человека: я говорил с ними и помог им одеждой, в которой они испытывали крайнюю нужду. Таким образом, корабли капитана Кука и наши фрегаты — пока единственные суда, чье посещение этой части Азии прошло благополучно.

Я должен был бы рассказать читателю о Камчатке более обстоятельно, если бы не труды Кокса[196] и Стеллера[197], сообщающие все основные подробности. Редактор «Третьего путешествия» капитана Кука черпал сведения из этих источников и возродил интерес к этой стране, о которой уже написано больше, чем о многих внутренних областях Европы, и которую в отношении климата и растительности можно сравнить с побережьем Лабрадора вблизи пролива Бель-Иль[198].

Однако люди, как и животные, здесь совсем другие. Камчадалы, как мне кажется, — представители того же народа, который населяет залив Де-Кастри на побережье Татарии. Им свойственны такие же кротость и честность, их физический облик отличается очень мало. Таким образом, камчадалов следует сравнивать с эскимосами не более, чем соболей с канадскими куницами.

Авачинская бухта — несомненно лучшая, удобнейшая и безопаснейшая из всех, какие только можно встретить в любой части света. Вход в нее узок, и суда можно было бы заставить проходить под пушками укреплений, которые там легко возвести. Грунт илистый и превосходно держит якорь. Две просторные гавани, одна на восточном, другая на западном берегу, способны вместить все корабли французского и английского флотов[199].

В бухту впадают реки Авача и Паратунка, однако их устья преграждены песчаными отмелями, и в них можно войти лишь в полную воду. Селение находится на косе, которая, подобно рукотворному молу, образует позади деревни маленькую гавань, закрытую со всех сторон, словно амфитеатром. Три или четыре расснащенных судна могли бы провести там зиму. Вход в этот своеобразный водоем не шире двадцати пяти туазов, и природа не смогла бы предложить ничего более безопасного и удобного.

Именно на берегу этой бухточки мсье Козлов намеревается заложить город, который когда-нибудь станет столицей Камчатки и, вероятно, одним из крупнейших центров торговли с Китаем, Японией, Филиппинами и Америкой. К северу от места этого предполагаемого города находится широкий пруд с пресной водой, всего лишь в трехстах туазах протекает несколько ручьев, которые вместе легко обеспечат все необходимые удобства для большой колонии.

Мсье Козлов понимает ценность этих преимуществ, однако, как он повторил уже сотню раз: «Прежде всего, хлеб и руки, а у нас мало и того и другого». Впрочем, он уже издал приказы о предстоящем объединении различных острогов с Петропавловским, где он намеревается в кратчайшие сроки возвести церковь.

Греческая религия была насаждена среди камчадалов без насилия и преследований и с величайшей легкостью. Кюре[200] Паратунки — сын камчадала и русской. Он произносит свои молитвы и наставления с благодушием, которое весьма по вкусу местным жителям. Они воздают ему за заботы приношениями и подаяниями, однако не платят никакой десятины.

Греческий обряд позволяет священнослужителям жениться, и можно заключить, что нравственность приходских священников от этого лишь выигрывает. Впрочем, я полагаю, что они очень невежественны, и пройдет, вероятно, много времени, прежде чем они испытают потребность в больших знаниях.

Дочь, жена и сестра кюре — лучшие танцовщицы из всех женщин и обладают, как представляется, прекрасным здоровьем. Этот почтенный священник знал, что мы как самые настоящие католики достойны окропления святой водой с головы до ног. Он также заставил нас целовать крест, который нес его помощник. Эти ритуалы проводились посреди деревни. Его домом была палатка, а алтарь находился под открытым небом. Впрочем, его основная резиденция в Паратунке, и он приехал в Петропавловскую гавань, лишь чтобы нанести нам визит.

Он сообщил нам различные сведения о Курилах, которые также относятся к его приходу: ежегодно он совершает туда поездку. Русские посчитали, что удобнее использовать числительные вместо старинных названий этих островов, которые весьма различаются у разных авторов. Поэтому они называют их первый, второй, и так далее до двадцать первого, на котором, видимо, заканчиваются притязания России.

Судя по сообщению кюре, этот последний остров — вероятно, Марикан, однако я не очень уверен в этом, поскольку почтенный священник выражался очень туманно, хотя с нами и был переводчик, понимающий русский язык так же хорошо, как и французский. Как полагал мсье Лессепс, кюре несколько путался в том, что говорил. Однако следующие подробности, относительно которых его свидетельства не менялись, можно считать почти достоверными.

Из двадцати одного острова, принадлежащего России, населены лишь четыре: первый, второй, тринадцатый и четырнадцатый. Последние два можно было бы считать за один, поскольку все обитатели тринадцатого острова зимуют на четырнадцатом и возвращаются на тринадцатый на лето. Другие острова необитаемы, и островитяне посещают их лишь для охоты на лис и выдру. Несколько из этих островов — не более чем крупные скалы, на которых нет ни одного дерева. Между островами очень сильны течения, особенно при входе в проливы, которые порой преграждают скалы у самой поверхности моря.

Кюре никогда не отправлялся из Авачинской бухты на каком-либо ином судне, кроме пироги, которую русские называют байдарой. Он сказал нам, что несколько раз едва не потерпел кораблекрушение и еще чаще рисковал умереть от голода, когда суша исчезала из виду. Однако он убежден, что святая вода и епитрахиль уберегли его от всех опасностей.

Совокупное население четырех островов не превосходит тысячи четырехсот человек. Они очень волосаты, носят длинные бороды и живут исключительно тюленями, рыбой и охотой. Недавно их освободили на десять лет от уплаты подати России, поскольку численность выдры на островах весьма сократилась. Они добры, гостеприимны и покорны, а также обращены все в христианскую веру. Независимые островитяне более южных островов иногда пересекают на пирогах проливы, отделяющие их от русских Курил, чтобы обменять кое-какие японские изделия на пушнину.