С 10 апреля, времени нашего отплытия из Манилы, и до того дня, когда мы пересекли этот пролив, мы останавливались лишь на три дня в бухте Терней, один день в заливе Де-Лагля и пять дней в заливе Де-Кастри. Я не учитываю один день, когда мы просто встали на якорь возле берега и наловили рыбы, хотя мы и отправили шлюпки, чтобы осмотреть сушу.

Именно возле мыса Крильон мы впервые принимали на борту местных жителей, ибо ни татары, ни островитяне Сахалина не проявляли ни малейшего любопытства или желания увидеть наши корабли, когда мы посещали их.

Поначалу наши визитеры чувствовали настороженность и не подходили на своих пирогах к борту фрегата, пока мы не произнесли несколько слов из словаря, составленного мсье Лаво в заливе Де-Лангля. Хотя вначале их страх был довольно силен, вскоре они относились к нам с величайшим доверием.

На корабль они поднимались так, словно пришли в гости к своим лучшим друзьям. Они расселись кругом на шканцах и закурили свои трубки. Мы щедро одарили их нанкой, шелковыми тканями, железными орудиями, бусами, табаком и, вообще говоря, всем, что могло им понравиться. Однако вскоре я заметил, что табак и бренди — самые ценные для них подарки. Несмотря на это, именно табак и бренди я дал им наиболее скупо, поскольку табак был необходим нашим экипажам, а что касается бренди — я опасался последствий его употребления.

Возле мыса Крильон мы еще раз отметили, что телосложение этих островитян очень хорошо и черты лица — вполне правильны. Это были крепкие и крупные мужчины. Их бороды достигали груди, их руки, шея и спина были покрыты волосами. Я обращаю на это внимание, потому что во всей Европе найдется лишь несколько человек столь же волосатых, как они.

Я полагаю, что их средний рост не более дюйма уступает среднему росту француза, однако это трудно заметить, потому что правильные пропорции тела и мышцы у них очень хорошо выражены, из-за чего они кажутся довольно красивыми. Их кожа так же смугла, как у алжирцев или других народов Северной Африки.

Их манеры степенны, и свою благодарность они выражали величественными жестами. Однако их просьбы о новых подарках, повторяемые много раз, становились докучливыми. И их благодарность не достигала того, чтобы предложить нам в ответ хотя бы лосося, которым были полны их пироги и часть которого им пришлось вернуть на берег, потому что мы отказались платить за него завышенную цену, назначенную ими. Тем не менее они приняли в дар наши ткани, железные инструменты, бусы и прочее.

Радость от того, что мы обнаружили более близкий пролив, чем Сангарский, превратила нас в щедрых дарителей. Однако мы не можем не отметить, насколько эти островитяне своим чувством благодарности отличались от орочей из залива Де-Кастри, которым и мысли не приходило выпрашивать подарки и которые зачастую упорно отказывались от них и вполне искренне настаивали, чтобы мы позволили им сделать ответный подарок. Если своими нравами эти островитяне и уступали орочам, они превосходили их своим телосложением и ремеслами.

Все их одежды сотканы их собственными руками, их дома уютом и изяществом намного превосходят хижины на континенте. Их утварь искусно отделана и почти вся произведена японцами.

У них есть очень важный товар, неизвестный маньчжурам Татарии, торговля которым принесла им все их богатства. Это китовый жир. Они собирают его в огромных количествах, хотя их способ получения его несколько расточителен. Он состоит в том, что они разрезают китовую плоть на куски и оставляют разлагаться на солнце. Китовый жир расплавляется и стекает в сосуды из древесной коры или тюленьих шкур. Нужно отметить, что мы не увидели ни одного кита у западного побережья этого острова, в то время как у восточного это животное встречается во множестве.

Трудно сомневаться в том, что эти островитяне представляют собой человеческую расу, совершенно отличную от той, которую мы видели на континенте, хотя их отделяет друг от друга лишь пролив шириной три-четыре лье, прегражденный песчаными отмелями и водорослями. Впрочем, они ведут одинаковый образ жизни: охота и, в особенности, рыбная ловля доставляют им почти все их пропитание.

Они оставляют свою самую плодородную землю невозделанной, и, вероятно, и те и другие гнушаются разведением скота, который они могли бы получить из верховий реки Сахалин или Японии. Однако при одинаковой диете их телосложение столь сильно различается. Правда, климат в одних и тех же широтах на острове всегда менее суров, чем на континенте, хотя только это не могло привести к столь примечательному различию. Поэтому я полагаю, что орочи, битчи и другие татары на берегу моря, вплоть до северной оконечности Сахалина, имеют общее происхождение с камчадалами, коряками и другими народами, которые, подобно лапландцам и самоедам, по отношению к другим народам — то же самое, что березы и ели для деревьев южных лесов.

Обитатели острова Сахалина, с другой стороны, значительно превосходят физической силой японцев, китайцев и маньчжуров. Их черты более правильные и ближе к европейским. Впрочем, очень трудно отыскать и суметь понять хроники мироздания, в которых записано происхождение народов, и путешественникам следует оставить теорию тем, кто читает их отчеты.

Прежде всего, мы задали им вопросы о географии острова, часть которого мы знали лучше, чем они сами. Нам показалось, что для них это привычное занятие — изображать местность на рисунке, поскольку они сразу же начертили ту часть острова, которую мы исследовали, до устья реки Сахалин, где они оставили довольно узкий проход для своих пирог. Они отметили каждую ночевку, назвав ее особым именем. Невозможно сомневаться в том, что хотя их отделяет более ста пятидесяти лье от устья реки, оно прекрасно знакомо им. И если бы не эта река, которая связывает их с маньчжурами, торгующими с Китаем, с битчами, орочами и, вообще говоря, со всеми приморскими народами, им было бы известно о китайцах и их товарах столько же, сколько и об американских индейцах.

Их проницательность подвела их, когда мы попросили начертить восточное побережье острова. Они снова нарисовали линию с севера на юг, видимо, пренебрегая тем, что направление там должно отличаться. Они оставили нас в сомнениях, и мы даже на миг подумали, что мыс Крильон скрывает от нас залив, глубоко врезающийся в остров, за которым Сахалин продолжается в южном направлении.

Едва ли существовала такая вероятность. Сильное течение, идущее от оста, указывало на то, что там открытое море. Поскольку был мертвый штиль, это течение могло отнести нас слишком близко к мысу, чего наше благоразумие не могло допустить, и мы с мсье де Ланглем посчитали необходимым отправить на берег шлюпку под командованием мсье де Вожуа. Мы приказали этому офицеру подняться на высочайшую точку мыса Крильон и пеленговать все участки суши, которые он оттуда увидит. Он вернулся до наступления ночи.

Его донесение подтвердило наше первоначальное мнение, и мы оставались в убеждении, что невозможно быть излишне осторожными и недоверчивыми, если мы хотим избежать ошибок, описывая географию большой страны на основании столь смутных сведений, подверженных искажениям, как те, которые мы смогли получить.