— Блум родом из Гейза. Здесь все друг друга знают…
— А куда Блум и папаша Бонифаций унесли ковер?
— Да, куда они унесли ковер?.. Ты сказала, что Блум не знал, куда идти, спрашивал у папаши Бонифация, далеко ли… Они шли к машине, которую где-то возле дороги оставил старикан… Тогда получается, что он заранее оставил машину в укромном месте и приехал в Сент-Галлен попуткой для встречи с тобой. Он направил тебя переночевать к Гунде, с тем, чтобы в замке ты появилась только на следующий день, а сам вышел в Гейзе вместе с Блумом. Они пришли в замок, Блум помог донести тяжелый ковер до машины… Дурацкий ковер! Зачем он им сдался? Он не лезет ни в какую версию!
— Там, на тропинке, папаша Бонифаций сказал, что клиента нельзя заставлять ждать, а то он уплывет…
— А-а-а… Тогда понятно… Папаша Бонифаций за хорошие деньги и мать родную готов продать… Дальше… Блум дотащил ковер до машины, старикан уехал, а Блум вернулся в замок… Ты говоришь, что Блум и Варкоч задумали весь этот маскарад, чтобы напугать тебя. Насмотревшись на Белого Всадника, ты согласилась бы продать замок первому встречному за полцены и не требовала бы связаться с бывшим владельцем… Логично, логично… Варкоч берет с тебя проценты за юридические услуги, а так же греет руки на разнице в стоимости поместья… М-да… сумма набегает немаленькая… Но стоило ли ради этого затевать дурно пахнущую авантюру? Репутация фирмы все-таки… А если бы ты не испугалась? И подала на них жалобу? Или, скажем, наоборот: у тебя оказалось бы слабое сердце, смерть от испуга… И зачем в таком случае вызвали меня? Одинокую женщину сломать легче…
Я представила, каково было бы находиться в замке в одиночестве и содрогнулась.
— Ладно, пока оставим это в стороне… Другой вопрос: как Магнус и Варкоч нашли друг друга? Ольга, когда ваша фирма приступила к оформлению сделки?
— Я проработала у Магнуса всего полгода, — пожала я плечами. — Такие дела быстро не делаются… Варкоч говорил о законе Фюгнера… Что, такой закон есть на самом деле?
— Да, есть.
— Среди сотрудников фирмы ходили слухи, что Магнус набрал кредитов под уставной капитал… Неслыханное дело! Он так хотел получить Грюнштайн… Но почему Оливия продала замок? У нее были проблемы с деньгами?
Я приложила немало сил, чтобы произнести имя Оливии равнодушным тоном. Мне не хотелось признаваться даже себе, что ревную его к умершей бывшей жене.
Анри долго молчал, и я уже пожалела, что спросила про Оливию. Но он потер подбородок и проговорил:
— У нее всегда были проблемы с деньгами… Развод тянулся три года… Варкоч представлял ее сторону… Он блестящий юрист, но иногда мне хотелось удушить его. Их требования были совершенно чудовищными… И когда она внезапно согласилась на Грюнштайн, я, не задумываясь, подписал документ… Я не думал, что она тут же продаст его. Узнал об этом из газет. Три строки в разделе биржевых новостей…
Он тяжело вздохнул, и я догадалась, что ему довелось испытать, когда он узнал маленькую биржевую новость.
— В тот день она оставила сообщение у меня на автоответчике: предложила встретиться в Грюнштайне, чтобы обсудить один пункт бракоразводного договора… У нее был такой… такой… невинный голос… Не знаю, что бы произошло, если бы я приехал вовремя. В тот день меня два раза оштрафовали за превышение скорости…
Я разделяла его чувства, мне тоже захотелось удушить Оливию. Ну, если не Оливию, то хотя бы ее призрак.
— Она лежала возле колодца, будто прилегла, разморившись на весеннем солнышке. Было тепло, как в мае, деревья еще не распустились, но желтые цветы мать-и-мачехи заливали все вокруг солнечным светом. Она лежала — вся в золотом мареве. Распущенные волосы скрывали лицо… Я окликнул ее, потом подошел ближе и дотронулся до плеча… Ольга, она умерла от страха. Черты застыли в маске такого непередаваемого ужаса, что я сам испугался… Там было так тихо… так тихо… Я бросился бежать… Добежал до станции, совсем позабыв о мотоцикле. Долго сидел возле развалин старой мельницы… Мне показалось, что это все дурной сон. Я вернулся… Я невыносимо долго шел по грунтовой дороге… Она так и лежала возле колодца, обратив широко раскрытые глаза в небо… В Грюнштайне не работает сотовая связь, глушь, горы. Не помню, как я добрел до шале Гунды… Приехала полиция, все огородили желтыми лентами, что-то спрашивали, сняли отпечатки пальцев, вежливо попросили никуда не уезжать… Меня вызвали в морг. Она лежала на блестящем столе под белой простыней. Ее тело… От лобка до горла тянулся отвратительный шов, будто неумелый портной сшил ее через край суровой ниткой. Лицо уже оплыло, выражение ужаса сошло, глаза были закрыты…
Он замолчал, а я почувствовала, как по щеке катится слеза. Кого мне было больше жаль: Оливию, такую молодую, красивую и мертвую, или Анри — живого, но застывшего внутри? Не знаю…
— Следователь сказал, что яд медноголовки вызывает остановку сердца от паралича. Иногда лицевые мышцы сокращаются и появляется выражение ужаса. Она умерла быстро, почти не мучилась… Ее похоронили в семейном склепе на кладбище под Парижем. Обручальное кольцо осталось на пальце. Уж начался процесс разложения, рука отекла, оно не снималось. Я был против, мне не хотелось больше терзать ее тело… Гример поработал над лицом. Она лежала в гробу такая красивая и умиротворенная… в белом подвенечном платье… Я уехал… На верфи под Кале стоит моя яхта. Почти готовая. Я хотел уйти куда-нибудь… хоть в Бермудский треугольник, хоть к черту на рога… Два дня назад купил бутылку шампанского, чтобы разбить ее о борт при спуске. Пока расплачивался в магазине, на пейджере появилось сообщение: «Немедленно приезжай в Грюнштайн». Я все бросил и приехал…
Огонь пожирал в камине поленья. Они с шумом распадались на черные угли, объятые шелковыми языками, взрывались искрами и шипели, по-драконьи изрыгая клубочки белого пара.
— Ольга, меня не оставляет ощущение, что с ее смертью что-то не так.
— Что же там может быть не так? В полиции дело закрыли?
— Да, классический несчастный случай. Приносили соболезнования… Дело в другом… По неписанной традиции, Грюнштайн можно продать только в случае кончины владельца, если не осталось наследников. Оливия продала его и тут же умерла… И ее голос на автоответчике, как будто она не подозревала о заметке в газете… Она же знала, что я всегда возражал против продажи замка… Почему она позвала меня в Грюнштайн? Какой пункт бракоразводного договора хотела обсудить? Там все предельно ясно. Почему не поручила этот вопрос Варкочу? Я потом спрашивал его, о каком пункте шла речь. Он сделал удивленные глаза. А от тебя я узнал, что сделка оформлялась через его фирму… Паяц!
Я видела, как заходили желваки на его скулах. Да, если бы Анри застал Оливию живой, то разговор получился бы не из легких. И еще не известно, чем все закончилось бы. Анри мчался в Грюнштайн, желая бывшей жене смерти. Смерть опередила его. Мне было понятно его чувство вины.
— Ольга, меня не оставляет ощущение, что в смерти Оливии замешан Варкоч. Я почти уверен, что это убийство, замаскированное под несчастный случай.
— Нет, не может быть! Зачем Варкочу убивать ее? Такая замечательная клиентка. Нет… не думаю. Я бы, скорее, заподозрила Блума. Ты же сам сказал: он был ее любовником. Блум узнал, что Оливия пригласила тебя на встречу в Грюнштайн. Подумал, что она решила вернуться к тебе, ну, и… Он следил за ней, приехал следом в Грюнштайн. Здесь они поссорились. Он ее толкнул, она упала и нечаянно задела рукой только что проснувшуюся змею… Умерла почти мгновенно. Блум испугался и сбежал. А что? Очень даже правдоподобно…
— К сожалению, такая версия не подтвердилась, — Анри нащупал мою руку и поцеловал в ладонь. — Блум в это время летел на самолете в Милан по делам фирмы.
— А вдова твоего отца? Может быть, она приревновала Блума к Оливии, ну, и… Она наняла сыщика, то следил за ними. Блум сказал, что едет в Милан, но мадам Грюнштайн заподозрила вранье, подслушав, как он обсуждал с Оливией подробности продажи замка. Сыщик сообщил вдове, что Оливия села в машину и отправилась в Грюнштайн. Ревнивая мадам решила, что парочка, скорее всего, собирается провести романтический пикник в родовом гнезде. Она примчалась сюда. Нашла здесь только одну Оливию, они повздорили. Оливия оступилась и упала, нечаянно задев только что проснувшуюся змею. Умерла почти мгновенно. Мадам Грюнштайн испугалась и уехала.
