Я почувствовала себя полным профаном в юридических казусах.

— А можно перечислить сумму на анонимный счет? — осторожно спросила я.

— Конечно.

Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости. Я лихо расписалась на всех пяти листах, испытывая облегчение и одновременно уверенность в завтрашнем дне. Мое финансовое благополучие находилось в надежных руках.

— Жаль, жаль… — Вздохнул месье Варкоч. — Жаль, если вы столь быстро покинете Швейцарию и не успеете взглянуть на Грюнштайн. Поместье находится довольно далеко, в горах. Но место просто очаровательное. Представьте себе: зеленые, поросшие елями горы, стремительные реки с хрустальной водой, альпийские луга, воздух, тишина и средневековый замок…

— Замок? — изумилась я. — В Грюнштайне есть замок?

— Да, — недоуменно взглянул юрист. — Мы же искали по вашему запросу участок с замком в хорошей сохранности.

— Ах, ну да… — прикусила я язык, не желая выказывать свою неосведомленность. — И что, замок действительно в хорошей сохранности? Я имею в виду, не развалины?

— О нет, что вы! Он вполне жилой. От крепостных стен мало что осталось, но комплекс строений в раннеготическом стиле, часовня, трапезная, рыцарский зал, жилые комнаты, мебель, гобелены, доспехи — все в сохранности… Богатая библиотека… История самого замка довольно любопытна. Она окутана тайной, до сих пор среди местных жителей ходят слухи о несметных сокровищах, спрятанных в подвалах. Это, конечно, легенда, но она очень романтична. Во всяком случае ничем не хуже сказок Шарля Перро…

— Легенда?! — ахнула я. — Сказки Шарля Перро?!

— Вы, конечно, не слышали этой истории? Позвольте, я вам, дорогая Ольга, ее поведаю… Гарсон, два коньяка!

Я пригубила из пузатой рюмки французского коньяка, устроила подбородок на кулачке и приготовилась слушать. Месье Варкоч помолчал немного, потом улыбнулся грустной улыбкой и произнес проникновенным голосом:

— Жил-был рыцарь Хендрик Грюнштайн — сильный, коварный, жадный правитель. То и дело отправлялся он на войну, разорял соседние кантоны, грабил города и насиловал пленниц. И не знал он поражения, ибо имел талисман. Сила и военное счастье его заключались в алмазном венце, с незапамятных времен принадлежавшем фамилии Грюнштайнов.

И вот однажды, спалив несколько городов, рыцарь возвращался с победой домой. Солдаты устроились на ночлег в селении, по своему обыкновению, ворвавшись в жилища силой. В доме, который выбрал для себя Хендрик, жила девушка-сирота, дочь колдуна. И была она красавицей, и звали ее Аньес.

Рыцарь Грюнштайн, сраженный красотой девушки, решил жениться на дочери колдуна и увез ее в свой замок. На свадьбу он подарил ей несметные сокровища и алмазную корону, рассказал о ее волшебной силе. Но не нужны были Аньес богатства, так как не любила она мужа. Плакала она день и ночь от одиночества и горя. И было у нее только одно утешение — шут. Кривоногий уродец, он был мал ростом, но имел большое сердце. Шут полюбил Аньес, а она полюбила шута. И была их любовь чиста и невинна.

Однако кто-то из придворных донес о том рыцарю. И разгневался он, и велел схватить бедного шута и умертвить его. А жену запер в башне на веки вечные. Там Аньес и родила двойню: один мальчик — вылитый Хендрик Грюнштайн, второй — как две капли воды похож на шута. Один — чудовище, второй — существо кроткое, с большим сердцем. Аньес умерла во время родов, ее похоронили и поставили над ее могилой большой камень. Перед смертью она прокляла род Грюнштайнов. Правда то или нет — не известно, но только с тех пор военное счастье отвернулось от рыцаря, былое могущество померкло. И никто больше не видел алмазного венца, будто в воду канул. Местные жители верят, что каждую лунную ночь приходит к надгробному камню Аньес тень шута и горько плачет.

Я глотнула коньяка, чтобы скрыть невольно навернувшиеся слезы, и спросила:

— Как вы думаете, месье Варкоч, алмазный венец существовал или это всего лишь легенда?

— Конечно, легенда, но основана она на достоверных фактах. В рыцарском зале замка висят портреты владельцев поместья Грюнштайн. На одном из них, датированном началом пятнадцатого века, рыцарь изображен в доспехах, с короной в левой руке. Красивая корона, усыпана бриллиантами. Так что… вполне вероятно.

— А что ж, хозяева замка не пытались тот венец найти?

— Пытались, конечно, пытались… В конце девятнадцатого века прокладывали водопровод, все там перекопали, но ничего не нашли. С тех пор бросили эту затею.

— Ах, какая красивая легенда, — вздохнула я.

Солнце скрылось за крышами домов старого города, прохладный ветерок подул с озера и колыхнул пламя свечи в стеклянной колбе подсвечника. Месье Варкоч украдкой посмотрел на часы. Деловой ужин подошел к концу.

Пир продолжался. В зале произошло легкое движение, будто прошелестел ветер, высокие двери распахнулись, и шесть слуг внесли на плечах шест, на котором покачивался охотничий трофей — огромный вепрь. Зверь был столь крупным и тяжелым, что шест прогибался дугой, и запрокинутая голова с загнутыми клыками волочилась по полу.

— Ага! И у нас есть чем похвастать! — прокричал жизнерадостный толстяк в пропыленном охотничьем костюме, вкатываясь вслед за вепрем. — Ну, здравствуй, здравствуй, дорогой племянник! Вернулся-таки! А мы так ждали, так ждали!

Толстяк шустро подбежал к столу и облапил коротенькими ручками маркграфа, уткнувшись щеками и бородкой в плечо племянника.

— Здравствуй, Магнус, — процедил маркграф. — Не забудь поздороваться с Агнес.

Толстяк разлепил ручки и уставился на меня с довольно комичным выражением: нижняя губа отвисла, глазки выкатились, а лицо побелело. Он подслеповато моргал, шевелил растопыренными пальцами и клокотал горлом, будто хотел что-то сказать, но ком мешал. Я заподозрила, что в замке все больны той странной болезнью, которую насылает Господь за прегрешения. Той болезнью, которую несут колосья пшеницы, зараженные спорыньей. Дамы и кавалеры принимали меня за Агнес — женщину, судя по всему, страшную, одно имя которой приводило их в трепет и ужас.

— Ты, кажется, не рад встрече, дядя? — холодно поинтересовался маркграф Хендрик.

— Рад… — пролепетал Магнус, с усилием протолкнув ком в горле. — Очень даже рад…

— Ну так поцелуй ее…

— Как… поцелуй? — Губы Магнуса стали совсем синие.

— Не бойся, это же не привидение…

— Не привидение? — с робкой надеждой взглянул толстяк на племянника.

— Нет, конечно. Агнес немного прихворнула. Все остальное было шуткой. Чтобы никто не помешал нам уединиться во время свадебного путешествия.

— Шутка?! — нижняя челюсть Магнуса смешно отвалилась почти до середины груди.

— Можно подумать, ты не догадался… — усмехнулся маркграф.

На дядю было больно смотреть, он глотал открытым ртом воздух, а по вискам его ползли крупные капли пота. Я побоялась, что его хватит удар.

— Шутка, значит… — проговорил он и отер лицо ладонью. — Ах, значит, шутка…

Толстяк выхватил из рук кравчего кувшин и, запрокинув голову, осушил его. Бледность на лице дяди сменилась багровым румянцем. Он всплеснул руками и заорал:

— Ах, сукин сын! Обманул старого балбеса Магнуса?! Мы все, своими глазами… Шутка, значит! Обманул! Ах, проказник! Мы думали, ты на войну! А ты в свадебное путешествие! Ах, шалун!

Он погрозил мне пальцем, обежал вокруг стола и облапил коротенькими ручками. От него несло вином, потом, розовой водой, оливковым маслом и женским телом. Я подивилась про себя: как толстяк Магнус умудрился убить вепря в дамской опочивальне?

Слуги принесли еще одно кресло. Магнус уселся подле маркграфа и за обе щеки принялся уплетать бараньи ребрышки. Он безостановочно болтал, время от времени бросая на меня лукавый взгляд, и шутливо грозил толстым пальцем, унизанном перстнями.

— Ах, как будет рада Изабелла! И отец Бонифаций! Ну какой же ты негодяй! Так напугать всех! Что за странные шутки?! Мы все в трауре! Не пьем, не веселимся, ждем тебя с войны, а ты… Нет, Хендрик, ты как хочешь, а от таких шуточек и Богу душу отдать можно…