БАЛЛАДА О ПОБЕДИТЕЛЕ

Слышишь? Это знамена хлопают на ветру.

Слышишь? Это солдаты стучат палашами о щиты и кричат: «Хоррэй! Хоррэй!», чтобы устрашить неприятеля.

Слышишь? Это летят комья земли из-под копыт боевых коней, несущихся во весь опор к стенам крепости.

Сейчас они сметут жалкое ополчение защитников, проломят ворота и ворвутся на улицы города.

И начнется самое интересное.

Ты слышишь, как они вламываются в дома и крушат утварь?

Ты слышишь, с каким хрустом вонзается топор в спину старика?

Ты слышишь, как кричит женщина?

Чтобы женщина не кричала, ей надо заткнуть рот.

Чем заткнуть рот женщине?

Фатой.

Покидая завоеванный город, прихвати с собой трофей.

А женщине скажи, что ты ее похитил, как нетерпеливый супруг.

Чем солдат-победитель хуже законного мужа?

Ты говоришь, браки совершаются на небесах?

Ложь.

Вздохи при луне и мадригалы под балконом заканчиваются освященным церковью изнасилованием.

Чем отличаются солдаты от мужей, которые набрасываются на беззащитных жен в собственных альковах?

И те и другие лишь утоляют похоть.

Первые называют это правом победителя.

Вторые — супружеским долгом.

Деловито и равнодушно, будто забивая гвозди, они терзают женские тела, нимало не заботясь о тех муках и боли, что доставляют им.

Что им слезы унижения и обиды?

Что им стыд и отвращение?

Знай, пыхтят, мнут, кусают.

Что им — храпящим после плотских утех — бессонные ночи женщин?

Что им за дело до кровоточащих сердец, которые со временем покрывают рубцы равнодушия?

Блажь.

Рыцарский турнир за благосклонный взгляд прекрасной дамы после венца оборачивается рабством в постели.

Мокрые губы, жадные руки и жестокое колено зажимают девичье тело на шерстяном одеяле и используют его для выполнения супружеского долга.

Завоеванные женщины безропотно сносят потные ладони и рев удовлетворенного быка-производителя в момент зачатия.

И что останется от глупых признаний, краски смущения и вмятин зубов на кулаках, искусанных от сдерживаемых порывов?

И что останется от растрепанных букетов полевых цветов, заброшенных на балкон?

Что останется от неумелого бренчания на лютне, от признаний при луне?

Мираж.

И останутся воспоминания.

Останется тоска по непрожитым балладам.

Тоска по потерянному прошлому и не обретенному будущему.

Чем же законные мужья лучше солдат?

Они такие же победители, после которых остаются выжженные тела и изнасилованные души.

Чем солдат хуже супруга?

Солдаты хотя бы честны в своих намерениях: они не поют серенад и не обещают любви.

Чем заткнуть рот побежденной женщине?

Фатой.

Варкоч придержал струны. В смущенной тишине нарядной залы всхлипнули дамы. Изабелла оглянулась на отца Бонифация в полной растерянности. Тот был поглощен изучением ногтей на правой руке. Хендрик смотрел на шута в глубокой задумчивости, смотрел на него и как будто не видел.

Магнус всхрапнул и разлепил глаза.

— Что? Десерта не будет? — Он шумно высморкался в скатерть. — Хендрик, сколько можно киснуть на бабских посиделках? Поехали на охоту, а? На оленя! Я знаю такие места!..

— О! Какая чудесная мысль! — воскликнула Изабелла, оправившись от растерянности. — Охота — это так весело!

И голоса придворных вторили ее словам…

Я улыбнулась шуту и поманила его пальцем. Приблизившись, Варкоч отвесил глумливый поклон. Я выбрала самое красивое яблоко из вазы, что стояла передо мной, и подала ему. Он расплылся в глупой ухмылке и чуть заметно подмигнул, прекрасно понимая, за что я его поблагодарила.

Варкоч вонзил зубы в сочную мякоть, откусил кусок, прожевал и проглотил его с обычными для шута ужимками. Открыл рот для второго укуса, и вдруг его лицо побелело, он захрипел, выронил яблоко и повалился на пол. Тело его несколько раз дернулось и затихло. Глаза остекленели, а изо рта пролилась струйка слюны.

— А-а-а!!! — вонзился в уши визг Изабеллы.

Да, вонзился визг…

Маркграф втолкнул меня в розовую опочивальню, прижал к стене и сжал горло пальцами. У меня перехватило дыхание то ли от нехватки воздуха, то ли от вида его бешеных глаз.

— Это ты?! Это ты его отравила?! Ты — ведьма! Кто тебя подослал?! Кто стрелял из арбалета?! Куда ты бежала?! С кем ты говорила?! Что ты задумала?!

Я хрипела, совсем как Варкоч перед смертью. В голове все плыло и звенели погребальные колокола. Хендрик внезапно разжал пальцы, и я сползла на пол, держась за горло и кашляя. Он плеснул водой, и я чуть не захлебнулась.

— Ну, говори! — Маркграф приблизил сведенное яростью лицо и тряхнул так, что я ударилась затылком о стену.

— Я… Я… Яблоко предназначалось мне, — прохрипела я из последних сил.

Он как-то разом обмяк и опустился на пол рядом. Я тихо плакала от жалости к себе и обиды на весь мир, совсем позабыв, что уже выплакала все слезы по дороге в Грюнштайн.

— Прости… — тихо сказал он.

А во мне поднялась такая волна злости и отчаяния, что я, путаясь в подоле ненавистного желтого платья и цепляясь за неровную поверхность резных панелей стены, встала во весь рост и срывающимся от ярости голосом сказала:

— Я — слабая женщина, я — жалкий трофей солдата-победителя. Но что это за победитель, который прячется за женщину?! Я не буду больше тенью Агнес, я не жалею быть привидением! Я лучше продам душу дьяволу, чем буду лицедействовать в этом балагане! И не нужна мне никакая награда! И не хочу я никаких платьев и драгоценностей!

Под конец я уже орала.

Хендрик сидел на полу и с интересом слушал мою гневную речь. А я, злясь от того, что все мои слова падают в черную пропасть его равнодушия, стала срывать с себя серьги, ожерелье и обручальное кольцо и метать в него.

— Прекрати сейчас же! — он поднялся с пола и притянул меня к себе. В его глазах светился знакомый огонек похоти, который я уже видела в рыцарском зале.

— Хендрик, — сказала я внезапно севшим голосом, первый раз назвав его по имени, но мне было не до придворного этикета. — Хендрик, это не то кольцо.

Я никак не могла стянуть с пальца обручальное кольцо.

Он переменился в лице и опрометью выскочил из опочивальни, крича на ходу:

— Гунда, никуда не уходи! Никого не впускай!

— А, и не уйду, — проворчала она, заходя в комнату. — А, и не впущу. И тебя, глупый мальчишка, не впущу… — Она покачала головой, с осуждением рассматривая облитое водой желтое платье и разбросанные по полу драгоценности. — Ведьма, как есть ведьма… И где он только тебя нашел?! Так с маркграфом разговаривать… Другую бы просто убил.

Выполняя распоряжение хозяина, она заперла дверь на замок, а тяжелый ключ повесила на кольцо у пояса.

Что-то там за дверью лязгало, будто невидимый ключник пробовал замки: поворачивал ключ, замыкал душку, звенел ржавыми запорами. Я подкралась и заглянула в щель. От увиденного я позабыла про головную боль.

На стене шевелилась горбатая тень. Чудище водило круглыми плечами, раскачивалось из стороны в сторону и изрыгало дым. Сизые пряди сигаретного дыма плавали в желтом свете пузатой керосиновой лампы. Целое облако дыма колыхалось над головой чудовища. Впрочем, нет. Это было вовсе не чудовище. За столом вполоборота сидел мужчина в изношенном рабочем комбинезоне на лямках и в старой кепке, надетой козырьком к затылку. Он был поглощен важным делом.

Мужчина наклонялся, запускал руку в мешок, который лежал у его ног, он выуживал оттуда загадочные предметы, внимательно рассматривал, прыскал машинным маслом из масленки, протирал ветошью и раскладывал вокруг. Механизмы напоминали клетки для кроликов с миниатюрной гильотиной внутри или небольшие пыточные орудия с зубьями и колесиками.