— Эх, отче, до седых волос дожил, а не понял, что в книгах все — ложь.

— Какая же ложь? Он ногтем пометил: «Яблоко, змий и стрела»!

— Хм-м, да? Догадался, выходит… Он, конечно, умен. Но и я — не дурак! — голос лукаво хмыкнул.

— Что же теперь делать? Все пропало?

Дух тяжело вздохнул и уже жестким голосом приказал:

— Магнусу скажи, чтобы загонщики упустили оленя возле развалин мельницы… И помни, ты со мной не разговаривал… Я умер, я — дух…

— Ага, — послушно согласился отец Бонифаций. Он кряхтя, поднялся на ноги, и его башмаки торопливо застучали по каменным плитам. Потом нерешительно остановились. — А как же?..

— Ступай… — сердито проговорил дух. — Не утомляй меня… Мне надо подумать о Вечном… — и он опять рассмеялся зловещим смехом.

Меня же подбросило, будто пружиной катапульты: дух, он сказал — дух! Вот он — Бледный Всадник на бледном коне, который явился в часовню и разговаривал с отцом Бонифацием! Бежать! Бежать!

Я слепо шарила руками по монолитной каменной стене, не понимая, откуда она взялась, ведь был же коридор. Зубы стучали от страха. Мне казалось, что бледный конь бесшумно летит на спиной. И сейчас он настигнет меня. Бледный Всадник склонится в седле, подхватит за талию, усадит на холку коня и умчит в ад.

Бледный Всадник настиг меня через мгновение. Его железный палец зацепился за рукав исподней сорочки. Я дернула руку изо всех сил. Палец скользнул вниз, рукав разорвался. Каменная глыба повернулась, увлекая меня за собой.

— А-а-а!!! — заорала я, вваливаясь в преисподнюю.

Дно у преисподней оказалось не так уж и далеко, и было оно мягким. Я шлепнулась в пушистый мех, в целый ворох хорошо выделанного меха. Полежала немного, наслаждаясь покоем и запахом дорогих шкурок, и решила остаться здесь навсегда. Любая женщина согласилась бы остаться здесь навсегда. Потому что я очутилась в сокровищнице Грюнштайна.

Призрачный свет просачивался через разноцветные стеклышки витража с изображением Пресвятой Девы Марии. Желтые, красные и зеленые блики скользили по крышкам сундуков, плетеным корзинам, набитым золотой и серебряной посудой, доспехам и оружию, украшенным драгоценными камнями.

Я бродила от одного сундука к другому, от одной корзины в другой. Поднимала крышки, пересыпала из одной ладони в другую горсти монет, накручивала на руки золотые цепи, упивалась богатством. Пока не наткнулась на дверку. Дверка! В стене была дверка. Я бросилась молотить руками и ногами, но никто не откликнулся, никто не пришел на помощь, и не было пути из волшебной пещеры, набитой сокровищами. Привалившись спиной к дверке, я сползла на пол и приготовилась умереть.

Смерть медлила. Мне надоело дожидаться ее, сидя на холодных камнях. Я побродила еще немного среди сундуков с бесполезными желтыми кругляшками, безвкусными золотыми украшениями и пустой посудой. Видно, судьба мне: умереть от голода и жажды. Но как же умереть без покаяния? Я подошла к стене, на которой сиял витраж с изображением Пресвятой Девы Марии, опустилась на колени и сказала:

— О, Господи, Иисус Христос и Мать Его Пресвятая Дева Мария! Примите в свое лоно несчастную женщину… Примите трофей, позабытую невесту, не венчанную жену… Господи, прости меня, я росла послушной дочерью и добропорядочной девушкой, я готовилась выйти замуж и нарожать детей… Но Ты, Господи, послал мне испытание, испытание горем и утратой… И послал мне силы, чтобы выжить и отомстить… «Око за око, зуб за зуб», как сказано в Писании. Но, Господи, я всего лишь слабая женщина, и я не смогла выполнить Твою волю… Да и как бы я смогла «око за око», если у него такие глаза? И он так смотрит! Прямо в душу… Прости меня, Господи… Господи?

Я подползла ближе к стене и дотронулась до ниши. Под витражом имелось небольшое углубление, а в нем стоял ларец. Ларец из черепаховых пластин, весь резной, украшенный жемчугом. И я сразу поняла, что в нем.

— Господи, ты не станешь возражать, если я примерю ее перед смертью? — спросила я и, не дожидаясь разрешения, откинула крышку.

Венец сиял синими всполохами необычайно больших алмазов. Даже в матушкиной шкатулке не было драгоценностей с камнями такой величины. А уж как красив был желтый алмаз в центре короны!.. Я благоговейно надела его на голову и огляделась по сторонам в поисках зеркала. В одной из корзин лежало отполированное серебряное блюдо.

Я вертела блюдо и так, и эдак, приноравливаясь к зыбкому свету и пытаясь рассмотреть свое отражение в неверных отблесках витражного окна. И услышала шаги…

Да, я услышала шаги за дверкой! Ну, вот и спасение! Спасибо Тебе, Господи!

— Ну, что там? — спросил грубый голос за дверкой.

— Да вроде ищут кого-то… — ответил ему другой.

— Кого ищут-то?

— Да вроде бабу какую-то…

— Какую бабу?

— Да вроде жену маркграфа…

— Да она ж, говорят, померла…

— Так тело и упер кто-то из могилы… Ироды…

— Сами вы ироды, — вклинился третий голос. — Живую ищут, живую… Не померла она… Машкерад то был, забава придворная…

— Тьфу!

— Да не-е-ет! — возразил четвертый. — Ищут шута!

— А что с ним?

— Помер!

— А чего ж ищут?

— Так помер, а тело из часовни пропало! Оборотень…

— Разговорчики! — рыкнул еще один голос. — Солдаты… мать твою… А ну! Выполнять приказ! Осмотреть все помещения! Каждый закоулок! Ищите женщину с длинными косами! Кто найдет — тому награда, пять золотых!

И загремели засовы.

Я заметалась среди сундуков и корзин: что будет, если солдаты найдут меня в сокровищнице? Вон, и награду уже назначили за мою голову!

Я шарила ладонями по стене возле кучи меховых шкур, моля Господа, чтобы потайная дверка открылась, чтобы спасение продолжалось…

И Господь услышал меня: под пальцами сдвинулся каменный выступ, разверзлась земля, и я по наклонному желобу соскользнула вниз, шлепнулась на пол, больно стукнувшись коленками, вскочила и ринулась по коридору. Коридор тут же кончился, я налетела грудью на стену. Стена распахнулась, как дверцы шкафа, и я кубарем вывалилась на шкуру медведя. Нос у медведя был черный и немного потертый. Медведю срочно требовался новый нос.

Да, требовался нос…

— Аньес! — закричал Хендрик и подхватил меня на руки.

— Ведьма! — проворчала Гунда, удаляясь в соседнюю комнату и плотно прикрывая за собой дверь.

Никогда в жизни я не была так счастлива. И я понадеялась, что все невзгоды позади.

Несчастья только начинались. Мы шли и шли, а потайной ход все не кончался. В голове шевелились неприятные мысли, что на роду мне, видно, написано погибнуть в Грюнштайне, если не от руки шута, то заблудившись в подземелье замка.

— Еще далеко? Может быть, лучше вернуться? Почему мы так долго идем? Ты знаешь, куда мы идем?

— Никто толком не знает всех ходов. Замок все время достраивали и перестраивали. Но мы уже где-то у реки. Слышишь, шумит вода.

Где-то действительно шумела вода. Под ногами хлюпало, пахло сыростью и плесенью. Я шла и злилась. Мне надоело это дурацкое приключение в раннеготическом стиле. Мне надоел страх, мне надоели Оливии, змеи, стрелы, шуты и сыщики.

Мне осточертел этот молчаливый сыщик. Ну и пусть считает меня бандитским наймитом и пособником. Ну и пусть молчит. На все мои вопросы он только хмыкал или ворчал, что сам ничего не понимает. Что это за сыщик, который ничего не понимает и не может найти выход из потайного хода? Черт дернул меня приехать в Грюнштайн! Как мне все надоело! Как я устала…

Как я устала от непонятных тайн и хитрых юристов! Меня не отпускала мысль, что я участвую в каком-то странном лицедействе, как будто поступки мои — и не мои вовсе, будто кто-то невидимый дергает за веревочки, и я двигаюсь, исполняя роль дурочки. А вокруг декорации, шекспировские страсти кипят, гамлеты скорбят по усопшим офелиям, тени отравленных королей бродят по сцене, а я хлопаю глазами и мешаюсь у всех под ногами.