Один за другим замедляли движение ЯАЗы у застывшей на обочине машины.

— Ну, чего пасть разинул? — заорал вдруг на Николая нервный водитель. — Забирай свои чертовы лыжи и садись на любую… В Джегор они идут. Через полчаса там будешь… Ну!..

В ответ на эти слова Николай Бабушкин только мотнул головой. Мотнул головой из стороны в сторону. Как известно, у болгар такое мотание головой из стороны в сторону означает «да». А у русских такое мотание головой означает «нет».

Нет — и баста.

Водитель самосвала озадаченно, будто на чокнутого, посмотрел на Николая. Он до того удивился, водитель, что даже позабыл убрать из огня свои закоченевшие руки…

А восьмитонные ЯАЗы один за другим сбавляли ход, поравнявшись с несчастной машиной. Мигали фарами, дудели и все такое.

— Ну!.. — повторил водитель.

Николай Бабушкин мотнул головой из стороны в сторону, что у русских означает «нет».

Водитель самосвала очень пристально, с большим интересом посмотрел на Николая, ни с того ни с сего рассмеялся и вдруг опять заорал:

— Чего стоишь, как пень?.. Держи насос. Качать будем…

Снова рассмеялся и добавил:

— Ну и тип!..

Через двадцать минут они сели в кабину и поехали.

Водитель самосвала добыл из кармана папиросу, закусил ее зубами. Добыл другую и протянул Николаю.

— Закуривай.

— А я не курю, — ответил Николай.

— Ну и дурак… А звать тебя как?

— Николай.

— И меня тоже Николай, — удивился водитель. — А ты где работаешь?

— На Порогах. Стройучасток номер два.

— Каменщик или плотник?

— Каменщик… И плотник… Арматурщик… В общем, монтажник. У нас там совмещение профессий. На строительстве теперь не бывает, чтобы одно из двух. Там теперь каждый на все руки. Иначе нельзя работать.

— Ясно, — кивнул водитель.

Он перевел скорость и осторожно объехал угольник. Погнал дальше.

— А в Джегоре ты бывал? — спросил водитель.

— Бывал… Я ведь и строил его, Джегор. Я его начинал с самого начала.

— Что ж — начал и не кончил?

— Видишь ли, какое дело… — стал разъяснять Николай. — Мы от разведки работаем. Наш стройучасток подчинен разведочному тресту. Мы всегда с самого начала начинаем — на пустом месте…

Это он верно сказал. Строители, которые работают от разведки, они всегда начинают с самого начала. На пустом месте. То есть, конечно, не на совсем пустом месте: тайга, например, там есть. И болота есть. Но больше там ничего нет. Если не считать полезных ископаемых, невидимых простому глазу. И когда геологи обнаруживают полезные ископаемые, то приходит черед строителям. Они прокладывают в то место дорогу и начинают строить дома. Они строят жилые дома. Контору. Столовую. Магазин. Клуб. Детский сад. Школу. Прокладывают коммуникации — отопление, освещение, связь.

И когда на бывшем пустом месте возникает подобие города, когда в нем уже можно жить, то выясняется, что дальнейшим строительством здесь будут заниматься другие, более солидные организации, а стройучасток номер два, работающий от разведки, перебрасывается на Пороги, за шестьдесят километров, на пустое место. И все начинается сначала.

— Одним словом, если в городе уже можно жить — значит, нам там нечего делать, — разъяснил Николай.

— Ясно, — кивнул водитель.

Их машина уже догнала караван ЯАЗов, шла впритык к хвостовому, шла в колонне. В морозном тумане мелькали красные сигнальные огоньки. Преломленные столбы света круто поднимались от фар, колыхались и скрещивались в студеном небе.

А навстречу из лесной дремоты, из глухой непроезжей тьмы вставало широкое зарево, высилась целая колоннада светящихся столбов, подпирающих свод неба. Столбы дробились и множились, искрились и таяли. В силу каких-то физических законов в эту морозную пору свет устремлялся кверху, рвался в небеса…

Приближался Джегор.

Николай и сам не заметил, как подался всем телом к ветровому стеклу. Как он вперился взглядом в эти огни. Как тревожно заволновалась душа. Джегор…

Он уже целый год не был в Джегоре. Да, целый год… без шестнадцати дней. С того самого дня, когда стройучасток номер два перевели на Пороги. Там все пришлось начинать сначала. И хотя от Порогов до Джегора по нынешним понятиям рукой подать, ему так и не удалось в течение целого года выбраться из тайги, побывать в Джегоре.

— А у тебя что тут… девка? — заинтересовался водитель.

Он, должно быть, заметил, как всем телом подался к ветровому стеклу попутчик.

— Нет. Нету, — ответил Николай.

И впрямь, с чего это он вдруг так разволновался? С чего бы это кровь прилила к щекам?

Да, он строил этот город. Строил Джегор. Строил его своими собственными руками… Ну, и что с того? Ведь и сейчас он строит город. Это уж у него такая профессия — строить города.

Дело не в этом. Дело вот в чем.

Когда ты приезжаешь в Джегор из Москвы или из другого крупного города, скажем, из Ленинграда, когда ты перед этим толкался по шумным площадям, ездил на метро, глазел на различные выставки, а потом приехал в Джегор, — то, конечно, этот самый Джегор тебе покажется глухой периферией, дырой и концом света.

Но если ты заберешься еще дальше в глубинку, скажем, на Пороги, и там, в этой глубинке, просидишь целый год, и вокруг тебя будет одна сплошная тайга, и по ночам у палатки тявкают приблудные песцы, и оттуда никакой телевизионной антенной не достанешь ни Пермь, ни Ухту, то, подъезжая к Джегору, ты обнаружишь сильное волнение, и тебе покажется, что это очень большой и даже огромный город, важнейший очаг цивилизации и вообще пуп земли.

Все зависит от того, с какой стороны ты подъезжаешь к Джегору.

— А я думал, что у тебя тут девка, — сказал водитель.

— Нет. Нету, — ответил Николай. И добавил, хорошо улыбнувшись: — У меня тут друг живет — Лешка. Лешка Ведмедь. Знаешь его?

— Медведя?

— Ведмедя.

— Нет. Такого я не знаю. Не слыхал даже, — сказал водитель.

— Быть не может! — не поверил Николай. — Ведмедь, Лешка… Он в строительном тресте работает. Его тут все знают.

— Нет, я такого не знаю. Даже не слыхал… — виновато признался водитель.

И Николай Бабушкин вдруг осознал со всей ясностью, что за время, пока он жил в тайге, у Порогов, за этот годичный срок в Джегоре, наверное, произошли очень большие перемены. Должно быть, за это время он стал действительно крупным и многонаселенным городом. Потому что год назад в Джегоре все без исключения знали Лешку Ведмедя и он знал всех без исключения. Но вот минул год, и уже находится человек, житель Джегора, вот этот самый водитель самосвала, который, оказывается, не знает Лешку Ведмедя и даже про него слыхом не слыхал. Хотя и живут в одном городе. Чудеса!..

— Твой дружок, значит? — переспросил водитель.

— Да, — подтвердил Коля Бабушкин.

И тотчас заметил, как лицо водителя опять вдруг сделалось злым и нервным и руки, сжимавшие баранку, побелели в суставах.

— А у тебя что… неприятность какая? — осторожно и сочувственно осведомился Николай.

Водитель помедлил с ответом. Потом искоса, испытующе глянул в лицо Николаю: мол, надежный ты человек? Стоящий парень? Я ведь, дескать, совсем не знаю, что ты за человек. Вижу — торчат в снегу лыжи, стоит посреди дороги человек, голосует. Ну, посадил. А кого посадил — не знаю. Мне, мол, в точности не известно, хороший ли ты человек?..

Водитель сжимал баранку, неотступно следя за красными огоньками идущей впереди машины.

Но, как видно, он уже больше не мог сдерживать в себе это. Очевидно, оно целый день его мучило, и ему уже было невтерпеж держать его при себе. Ему было просто необходимо с кем-то поделиться, излить свою душу, найти сочувствие.

— Понимаешь, какое дело… — начал водитель. — У меня тоже есть дружок. Геннадий… ну, фамилию не обязательно. С одного гаража. Он на этой же машине работает. Только я в первую смену, а он во вторую… И в одной квартире мы живем. Смежные комнаты — у меня комната и у него комната. Только я с женой живу, с Нюркой, а у него жены нету, холостой он…