— Сказала — к соседям. Да что ты трясешься над ней, будто квочка? Никуда не денется… И ты, Катерина, от нашего разговора не прячься. Потому что нам с тобой сегодня прощаться.
Он ощутил плечом, как она вздрогнула при его словах. Хотя это и не было для нее неожиданностью. Она знала, что им сегодня прощаться.
— Надо поговорить, Катя. Откладывать некуда.
— Так ведь говорили уж… Сколько раз говорили.
Это верно. Они уже много раз говорили об этом.
И сегодня Иван Еремеев не впервые предложил ей пожениться. Он ей не раз такие предложения делал — и днем делал, при полном сознании, и ночью.
И она ему ни разу не сказала «нет». Не отказывалась, не возражала.
Они даже вместе строили различные планы.
Планов было несколько. Вернее, их было два. Первый план, который Катерине больше всего нравился и ему самому он, признаться, нравился больше всего, — это был такой план, что все останется как есть, и ничего лучше не надо. Придет приказ — и бригада Еремеева забурит следующую скважину в Скудном Материке, скважину номер два. А потом номер три. И они останутся вместе, под этой крышей, надолго — так надолго, что можно считать навсегда.
Однако теперь этот план уже нельзя брать в расчет — теперь этого плана больше не было и быть не могло.
Второй план, которым Иван соблазнял свою Катерину, который он и сам давненько вынашивал, — это бросить все к окаянной матери, продать избу, если кто купит, распродать да раздать все какое ни есть барахло, и налегке, вольными птицами, убыть из этих холодных и голых и, прямо скажем, не лучших на свете мест, — в другие места, что поюжнее, потеплее, где почти круглый год стоит лето и можно вполне обходиться без валенок. Работу ему дадут. Жилье дадут, А не дадут — так построятся, купят. Деньги у Ивана были. Главное — теплынь там, благодать, солнце. Кавуны на баштанах зреют…
Катерина жмурилась, как кошка, когда он ей про все это рассказывал, описывал: будто она чувствовала это незнакомое ей солнце, млела под ним… А потом сразу зябко ежилась. И говорила: «Да что ты, Ваня! Это ведь как будто в другую страну ехать. Может, я по-ихнему и разговаривать не сумею…» Иван смеялся: «Сумеешь! Там каких только нету людей, а все ведь одно — русские». — «Ой, Ванечка, — пугалась она, — так ведь я еще в своей жизни ни разу паровоза не видела. Веришь ли? Самолеты видела — а паровоз нет…» — «Ничего, увидишь», — успокаивал Иван и рассказывал ей про паровозы.
Но этот второй, имевшийся у него в запасе соблазнительный план как-то сам мало-помалу иссякал в его воображении и все реже упоминался в их разговорах.
Иван понял, что Катерине он не по душе — ей почему-то заранее не нравились те прекрасные места, куда он ее звал. Ей, наверное, здесь нравилось. Что поделаешь, если родина… И сам он с удивлением обнаружил, что не так уж его сильно тянет в те другие, хотя и знакомые ему места. Видно, и его приворожила судьба, затянула привычка к этому неуютному северному краю, будь он неладен. Еще, чего доброго, заскучает, затоскует, опять сюда потянет… Впрочем, без Катерины он уже и не представлял себе такого места на белом свете, где он сумел бы не сдохнуть от тоски. А она туда не хотела.
Но в эти самые последние дни вообще полетели вверх тормашками и сделались просто неосуществимыми и напрасными все прежние планы.
Кроме одного — нового. Который и предстоял.
Из базового города, сразу же после испытания скважины, поступило распоряжение. Бригаде Ивана Еремеева надлежало в полном составе и срочно выезжать на Югыд. Там им уже назначили точку — Вуква-2, где-то близ Югыда…
И вот сегодня они уезжали.
— Катя, а может, сходим?
— Куда?
— В сельсовет же. Долгое ли дело?
На сей раз она не засмеялась.
— А как только мы там, на Югыде, обоснуемся, я тебе вызов пришлю. Там уж поселок есть. Дома настоящие. Магазины. Все честь честью. И нам тогда будут обязаны предоставить полную квартиру — поскольку семья… Думаешь, не надоело мне по общежитиям кантоваться? Из одного в другое… Ведь и немолодой уже я. Тоже свой угол иметь надо. А квартиру дадут, ты приедешь — и можешь там все так же в точности обставить, как здесь у тебя…
Он обвел взглядом эту белую горницу. Пышную, с подзорами кровать. Чистые занавески на окнах, снежную скатерть на столе. И эту развесистую чайную розу в кадке, с прикрученным бумажным цветком.
Глаза Ивана с некоторым сомнением задержались на иконах в углу, потом на усатом портрете… Ну ладно. Он бы и это стерпел. Только пусть приезжает.
— Знаешь, Ваня… — тихо сказала она. — Ты погоди. Ты не торопись. Не надо… Вот приедешь туда — и поживи. И еще подумай. Мало ли что… — Катерина положила руку поверх его руки, погладила. — Поживи сам… Я, может, и верю, что тебе неплохо было со мной. Весь этот год… Так ведь без меня ты что бы тут делал? Хорошо, конечно, когда есть под боком… А теперь ты сам поживи. Вдруг тогда тебе все и по-иному представится.
Иван, негодуя, сбросил, ее руку со своей. Хотел встать. Но она удержала.
— Сиди. И не спорь со мной — я ведь тебя умнее. Потому хоть, что я женщина: мы в таких делах умнее вашего…
Он фыркнул, выражая сомнение.
— И еще, Ваня, про одно я тебе хочу сказать. У тебя там сын. Он к тебе приехал, тебя дожидается. Тебя, понимаешь? И прежде чем такое решить, у него спросить придется. Надо спросить… Ведь у него, кроме отца, еще и мать имеется. Понимаешь? — Катерина оправила фартук. — И мне спросить надо. У Альбины… — Тут, едва она упомянула свою Альбину, опять ею завладело беспокойство. — Алька-то где? — Она подозрительно заглянула в лицо Ивану. — К нему побежала, да? Ну, говори — к нему?..
Он плечами пожал. Ведь ничего он насчет этого, ей-богу, не знал. Что она ему — докладывает?
— И Альку охмурили, чертяги… — сокрушенно сказала Катерина. — В техникум какой-то собралась подавать. Тоже уезжать хочет.
— А техникум — это у нас там, в базовом, рядом, — обрадовался лишнему доводу в свою пользу Иван. — Вот и будем мы там все вместе. С ней и приезжай.
Катерина на минуту задумалась о чем-то своем. И даже ни с того ни с сего, без всякой видимой причины отодвинулась от него.
— Это что же будет? — с неожиданной посторонней какой-то суровостью произнесла она. — Что же это будет, если все один за другим разбегаться начнут? Уезжать отсюда? Я вот уеду. Алька уедет, еще кто следом… А тут кто останется? Один Трошка контуженый — за всех?
— Ничего, — успокоил ее Иван. — Вон сколько в школе учатся. И ребята молодые из армии возвращаются, демобилизованные. Я с одним тут имел разговор, так он мне признался: на строительство приглашали, подъемные в руки давали, а он наотрез — домой, говорит, хочу…
— Конечно! А то как же? — с откровенной гордостью похвалила Катерина этого парня и слова эти. — Слушай, Иван…
— Что?
Она на него поглядела как-то странно. Еще что-то там взбрело в ее умную голову.
— Иван, а что же я сама там делать буду… ну, в этом Югыде? Меня ведь в техникум не запишут — возраст кончился…
Иван Еремеев, для которого этот вопрос оказался несколько неожиданным, помешкал с ответом. Но тут же его осенило, и он заявил:
— А я тебе корову куплю. И сарай построю.
Катерина опять захохотала. И снова повалилась от смеха. Но уже не на сундук, а ему на колени, навзничь — так, чтобы ей можно было смотреть на него, а он чтоб ее видел.
— Корову?.. Ой, молодец ты, Ваня!
Он вместе с ней засмеялся. Умела она его рассмешить.
— Стало быть, в сельсовет ты меня звал? — спросила она снизу, с его колен заглядывая ему в глаза. — Расписываться?
— Да, — сказал Иван.
— Значит, меня хочешь — женой?
— Тебя, — подтвердил он.
— А что ж… — загадочно улыбнулась Катерина. — У нас знаешь как говорят: первая жена — утренняя заря, а вторая жена — красно солнышко…
Она покосилась на дверь, чутко прислушалась к улице, обвила рукой его шею, сказала:
— Давай мы сейчас с тобой попрощаемся, Ваня. А то ведь кто еще наперед угадать может — встретимся ли?.. Давай попрощаемся.
