Теперь, когда все были одарены и, надо полагать, довольны, Иван почувствовал себя немного уверенней и свободней.
Но на всякий случай, чтобы окончательно успокоить хозяев и совсем избавить их от каких-либо тревожных предположений, от всяких тягостных мыслей, Иван поспешил объяснить:
— Я завтра утром на курорт уезжаю, мне путевку дали. Да вот переночевать негде — одну ночь. Я и подумал, куда еще?.. Если вы не возражаете.
— Да что ты, Ваня! — вроде даже обиделась Настя. — Как же ты мог предположить… И правильно сделал, что зашел. Ночуй, пожалуйста, — хоть ночь, хоть две. Мы очень рады.
— Места хватит, — поддержал ее Николай, теперь уже с полным расположением взглянув на Ивана.
— Да что ж мы тут стоим? — всплеснула руками Настя. — Заходите в комнату, заходи, Ваня…
Иван зашел.
Но, войдя в эту комнату, столь издавна ему знакомую, он, прежде чем успел оглядеть все вокруг, тотчас впал в отчаяние. Оказалось, что он все же просчитался, закупая московские гостинцы, не все предусмотрел, дал промашку, обошел и обидел еще одного живого человека в этом доме, о котором он просто ничего не знал.
В углу комнаты стояла деревянная кроватка с решеткой, а в кроватке, держась за решетку, стояло дите в бумазейной распашонке, и оно, когда он вошел, заулыбалось ему навстречу слюнявеньким ртом, — будто оно, это дите, было единственным, для кого появление Ивана не представило никакой неожиданности, будто оно его ждало и будто они были давними друзьями.
— «Эх, — огорчился в сердцах Иван, — кабы знать…»
Но теперь уже ничего иного не оставалось, как просто подойти к этой деревянной кроватке, нагнуться и почмокать губами, как всегда делают, когда смотрят на маленьких.
Он почмокал, а дите еще веселей заулыбалось и пустило изо рта пузырь.
— Мальчик или девочка? — справился Иван, потому что из-за распашонки не видно было.
— Это Машенька, — сказала Настя, тоже склонившись над дитем и утерев ему ротик. — Она у нас девочка. Это доченька наша, да?
Жалко, что он ничего не знал об этом, не имел никаких сведений. Славная какая девочка. Вот и Валерка такой же был, когда он его в последний раз видел.
— Вы садитесь за стол, — распорядилась между тем Настя. — Я вам сейчас ужинать дам.
Николай и Иван присели к круглому, застланному клеенкой столу. А Валерка хотя и вошел вместе с ними в комнату, но сел в стороне, с прежним недоумением, исподлобья поглядывая на Ивана. Было в этом взгляде и простое любопытство, и настороженность, и даже некая, уму непостижимая враждебность: зачем, мол, ты сюда пришел, тут и без тебя неплохо жилось, подумаешь, делов — мяч подарил…
— Ну, как жизнь, Валера? — спросил сына Иван. — Ты теперь в каком классе?
Однако тот лишь шевельнулся молча.
— А он уже не в школе, — ответил за него Николай. — Он в техникуме учится, в нефтяном.
— Молодец, — похвалил Иван.
Ему было очень приятно узнать, что сын решил двинуть по отцовской линии.
— Я… пойду, — сказал Валера, поднявшись с места.
— Куда это? — удивился Николай, его отчим.
— В кино пойду, — глухо ответил парень.
— Ну как знаешь. Иди.
Николай подмигнул Ивану: вот, дескать, беда с этим народом, с подрастающим поколением, не поймешь их.
И когда Валера вышел, сказал про него:
— А учится хорошо. Этим летом — на практику, на буровые.
— Вы сами-то где работаете?
— Но восьмом участке. Бурмастер я.
— Выходит, коллега.
— Выходит, так.
Они улыбнулись друг другу.
Иван Еремеев до этого разговора не знал, что у нового мужа Насти точно такая же профессия, как у него самого. И у него даже промелькнула мысль, что Настя нарочно выбрала себе мужа такой же самой профессии, какая была у Ивана. Может быть, она — от горя по нем, по своем первом муже, которого так рано потеряла, всего лишь на третьем году замужества — специально так постаралась, чтобы хоть профессия была та же, чтобы хоть чем-нибудь был человек схож с тем, потерянным. Ведь бывает — Иван об этом не раз слыхал, — что люди, потерявшие свою любовь, ищут хотя бы человека с таким же именем, на имечке женятся, за имечко выходят замуж.
Правда, тут, в этих местах, большинство людей работает на нефти, у большинства нефтяные профессии, так что могло и случайно произойти подобное совпадение, что и первый муж Насти, и второй ее муж — оба оказались бурмастерами.
Но теперь, установив схожесть профессий, Иван и Николай уже могли найти общую тему для разговора за этим круглым столом.
— Вы как там, на Севере, уже перешли на турбины? — спросил Николай.
— Переходим помаленьку. Несколько скважин забурили.
— Лучше?
— Да как сказать… — Иван неопределенно пожал плечами. — Вообще-то, конечно, быстрей идет проходка. Метраж увеличился. Но вся беда в том, что не всегда это одинаково годится. У нас, например, где мы сейчас бурим, породы очень вязкие…
— Заедает?
— Заедает. Там бы ротором бурить удобней. Но… велят осваивать новую технику. Внедряйте, говорят, турбины.
— Вот-вот, — оживился Николай. — Это завсегда так…
Но тут их разговор был прерван появлением Насти.
Она поставила на стол большую миску картошки, уже, по всей видимости, нынешней, молодой, ранней, овеянной сладким паром. Поставила также блюдце редиски, залитой сметаной. А потом, снова сбегав на кухню, принесла еще желтого, нарезанного дольками соленого сала и неполную, так, чуть больше половины, бутылку перцовки.
— Припрятано у меня было, — сказала она. — Выпейте ради такой встречи.
Они не отказались. И Настю заставили.
С аппетитом налегли на закуску.
— Вот я то же говорю, — посочувствовал коллеге Николай. — Почему начальство никак понять не желает, что если надо внедрять новую технику, то первым делом надо к этому подходить с умом, а не так — рви подметки… Я, например, про долотья скажу. Получили мы недавно трехшарошечные долотья…
— Ой, ну что вы про работу да про работу? — запротестовала Настя. — И как не надоест. Про работу на работе и рассуждайте. А то всякий раз: за стол — и снова про работу заладят…
— А про что же нам еще разговаривать? — Николай опять подмигнул Ивану, как тогда, насчет Валерки. — У нас такой общий интерес.
— А мне неинтересно, — заявила Настя. Как отрезала.
Она его, видно, крепко держала под каблуком, этого мускулистого мужчину Николая.
— Вы лучше про себя расскажите… Вот ты, Ваня, расскажи про себя. Как ты там живешь?
Только сейчас, за столом, Ивану удалось получше и повнимательней разглядеть Настю, свою прежнюю жену, какой она теперь стала, через пятнадцать лет после того, как он ее последний раз видел. И опять он несказанно удивился тому, что время так неодинаково бежит для разных людей и так по-разному кладет свой отпечаток при разных обстоятельствах. Для него самого, для Ивана, этот срок представлялся нескончаемой вечностью, и он знал, что очень переменился за ото время — и в душе своей, и во внешности, хотя Настя его все-таки сразу признала.
Но что касается самой Насти, то ее как будто просто миновали стороной все эти годы, она осталась такой же, как прежде, ничуть не изменилась.
И глаза у нее остались прежними, бархатистыми, ласковыми. И волосы так же гладки, как раньше, ни единой сединки в них. И шея у нее совсем еще молодая, и руки в этом открытом сарафане, в котором она села к столу, и плечи — ну разве слегка лишь все это у нее располнело, порыхлело, не так туго на вид, как было прежде, зато, стало еще нежней и белее… Совсем ее не тронули годы. Чудеса.
— Ты расскажи, Ваня, как живешь, — повторила Настя, немного смущенная этим его пристальным взглядом. — Мы ведь ничего про тебя не знаем.
— А что рассказывать? — усмехнулся Иван. — Живу. Работал там. Теперь буду здесь работать. Вот квартиру обещают.
— А там у тебя была квартира?
— Квартиры не было, в общежитии койка. Так ведь мне и не надо было — круглый год в экспедиции. Я там от разведки работал, — пояснил он специально для Николая, тот-то понимал, что это значит.
