Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Из очага с сильным треском, похожим на выстрел, вылетел и упал на пол горячий уголь. Федя придавил его ногой и перевел разговор на другое.

— Видишь, у меня сапоги почти новые стали!

В полумраке они действительно казались добротными. Федя нашел на чердаке отцовские поношенные сапоги с мало-мальски уцелевшими подметками, присоединил к ним свои и умудрился из двух пар смастерить одну. В починенных обутках он надеялся обмануть зиму, в минувшее воскресенье уже обновил их — ходил проверять заявление на Сеню Широких. После обедни повидал в церковной ограде Лену.

— За такой бы я сам хоть в церковь, хоть в монастырь кинулся.

Девушка оказалась боевой и разговорчивой. Вовсе она не хочет петь на клиросе, это ее отец заставил. Он человек верующий, состоит в церковном совете. Заявление было без подписи. Федя показал его Лене. «Это мой батька писал», — сказала она. Клубочек разматывался все больше и больше. Лена в веселом смазчике души не чает, отец не прочь назвать работящего парня зятем, но закавыка в том, что Сеня состоит в комсомоле и не носит креста на шее. Регент часто ходит к отцу Лены, уговаривает его записать дочь в соучраб, это поможет ей найти место в жизни. Не он ли научил папашу настрочить заявление на Сеню? Задумали поймать двух зайцев: смазчика оторвать от комсомола, а Лену оставить в церковном хоре и втянуть в соучраб. Пока Федя секретничал с Леной, Сеня стоял около толстого тополя на карауле.

Вечером Федя набрался храбрости и заявился в дом набожного отца Лены.

— И, конечно, получил по шее? — спросил Митя.

— Как бы не так! Я этого святошу на бога взял: «Ты, папаша, заявление писал?» Он отпирается. А я ему: «Твоя рука! Ты на почте служишь, таким почерком извещения пишутся, сам видел!» Тогда старикан сознался и понес чепуху насчет того, что он заботится о чистоте комсомольских рядов. Тут я сбавил тон и говорю: «Большое спасибо, что помогли нам, мы этого смазчика живо на чистую воду выведем, в два счета из ячейки выгоним!» Святоша даже просиял от радости…

— Заварил ты кашу! — сказал озабоченный Митя.

— Не горюй! Мы, большевики, и не такую кашу расхлебывали! Пусть церковники уши развесят, а мы Лену из хора вытащим и в комсомол втянем. Я Сеньке твердое задание дал!

Весь разговор слышала женщина за столом. Она скомкала и бросила Феде заштопанную рубаху.

— Все о других хлопочешь! А когда сам в дом молодуху приведешь? Когда я внучат нянчить буду?

— Скоро, мама! — Федя развернул рубаху. — Вот фрак уже готов, сапоги у меня со скрипом. Давайте по такому поводу выпьем чайку!

От чая Митя отказался. Свернул цигарку и отправился домой…

События последних дней измотали его. Сидя за столом, он положил голову на руки. Глаза слипались, свеча перед ним двоилась, троилась… Стало много маленьких мигающих огоньков… Вся церковь в огнях. Митя и Анна идут под венец. Священник требует обручальные кольца, а их нет. Лицо священника очень знакомо. Это же Федя-большевичок, он смеется: «Зачем в церковь, ячейка тебе комсомольскую свадьбу устроит…» Открыл глаза, стряхнул дремоту, огляделся. На комоде шкатулка, в ней лежат два золотых кольца. После гибели отца было много голодных дней, но мать все-таки не продала кольца, хранит память о муже, о молодости, о любви… Глаза снова смыкаются… По большой реке плывет баржа, одни арестант хочет что-то сказать, но не может, и заплакал. Почему баржа с колесами? Они стучат, как у дрезины. Со скалы кто-то стреляет… Митя вздрогнул, поднялся из-за стола, начал укладываться в постель. А ружье все еще висит. Когда выбраться на охоту? Федя рассказывал о каких-то двух зайцах… Вот если бы стрелявший со скалы не промахнулся, сегодня не пришлось бы говорить о любви и мировой революции.

В окно сильно и часто застучали.

— Мокин в поездку…

Глава двадцать первая

Почему волновался Химоза

Всю неделю Ленька Индеец сидел на парте один. Свиридок в школу не приходил. Говорили, что он болеет. В субботу после уроков Ленька поймал в коридоре Кузю и сказал, что не мешало бы побывать у Мандолины. Кузя потер переносицу, сбегал в раздевалку за Пронькой. Узнав, зачем его позвали, Пронька пошарил в карманах, вытащил серебрушку, не говоря ни слова, протянул ее Леньке. «Складчина», — понял Ленька и тоже пересчитал свою денежную наличность. Тогда и Кузя потряс за корешок учебник географии. На пол вылетела зеленая бумажка. Пошли вместе на базар, в китайской харчевне купили три пампушки.

К больному товарищу отправился один Ленька. Еще на кухне он услышал звук мандолины, доносившийся из крайней комнаты. Мать Свиридка — высокая и полная женщина — стояла перед Ленькой, молча вытирала о передник мокрые пухлые руки и, кажется, не собиралась пускать его дальше порога.

— Мама, кто там пришел? — крикнул Мандолина.

— К тебе, Игорь, из школы! — поневоле ответила мать.

В классе Свиридка никогда не называли по имени, и Леньке показалось, что он слышит его впервые. «Ишь ты, князь Игорь», — подумал он, сбрасывая шубу.

Мандолина лежал на кровати с перевязанной головой. Леньке он очень обрадовался, а увидев принесенные им пампушки, чуть не заплакал. Только мамаша брезгливо вытянула губы:

— Неужели ты, Игорек, будешь есть эту га… эти штуки? А вдруг они с собачьим или кошачьим мясом?!

Ленька поспешил защитить честь китайской харчевни:

— С луком и перцем всякое мясо вкусное!

Настоящего разговора у Леньки с Игорем сначала не получалось, так как мать не уходила из комнаты. К счастью, на кухне что-то зашипело, хозяйка бросилась к плите. Мандолина сейчас же вполголоса рассказал, что отец избил его за посещение политсуда над эсером. Бил тростью, все тело в синяках. Попадает Мандолине часто. В тот день, когда он сообщил дома о своем выходе из соучраба, отец ударил его медной пряжкой по голове, не дал поужинать и на всю ночь запер в холодную кладовку. «Сам лечит, сам и калечит», — негодовал Ленька. Какая шикарная квартира, у Мандолины отдельная комната, а жить тут страшно. Оставаться дольше Леньке не хотелось, он сказал, что пойдет готовить уроки. Мандолина на прощанье шепнул ему:

— Весной, как потеплеет, я убегу на Урал. Вы обещали мне помочь… Не подведете?

— Ни за что на свете! — клятвенно произнес Ленька.

На кухне пахло горелым молоком. Ленька быстро оделся. Хозяйка вышла в сени проводить его.

— Кто же тебя, мальчик, послал к нам? — спросила она.

— Комсомол!

— Что? Неужели ты комсомолец?

— Давно уже!

Женщина молча захлопнула за Ленькой дверь.

Шуба у Леньки с широких отцовских плеч. С рукавами проще — засучил их мехом вверх и рукам удобно. А ноги часто заплетаются в длинных полах, случись от кого удирать — быстро догонят… Ленька идет по Базарной улице, слегка подметая дорогу шубой. Его мучает совесть. Напрасно в доме Свиридка сказал о комсомоле, не будет ли Мандолине хуже, отец может снова избить его… Соврал, что комсомолец. Трудно быстро побороть в себе паршивую привычку — говорить неправду.

«Вообще-то я не вру, я только немного преувеличиваю», — мысленно оправдывался Ленька. И тут же дал себе слово: по возможности придерживаться фактов.

Забежал в школу. Не терпелось рассказать кому-нибудь об избиении Мандолины. Шел первый урок второй смены. Подождал звонка, двум знакомым ученикам поведал обо всем. Через пять минут беспроволочный телеграф передаст его сообщение, во все классы. На душе теперь легче, пошел домой… От станции в гору поднимался Химоза. Чтобы не здороваться с ним, Ленька свернул на мостик, перекинутый через овраг…

* * *

В нетопленной несколько дней комнате у Химозы окончательно испортилось настроение. Очень уж неудачной была поездка по деревням. Зажиточные крестьяне кое-где выражали согласие с идеями приезжего учителя, поругивали коммунистов, благодарили бога за то, что советская власть в этом крае не задержалась, но на какие-либо активные действия не соглашались. Таких, как Петухов, единицы…

88
{"b":"543831","o":1}